Таня сидела на кухне. На чужой кухне. Точнее, на кухне, которая скоро должна была стать её кухней. Но пока что она была чужой.
Совсем чужой.
Будущая свекровь стояла у плиты и помешивала что-то в кастрюле. Металлической ложкой по металлической кастрюле. Звук такой… нервный. Как будто она не просто готовила, а что-то выстукивала. Морзянку какую-то.
— Что расселась? Обед кто будет готовить? — спросила она, не поворачиваясь.
Таня знала, что этот момент настанет. Знала ещё с того дня, как Серёжа впервые привёз её сюда. Тогда свекровь улыбалась. Чай заваривала. Пирожки доставала. А теперь…
Теперь всё изменилось.
— Галина Петровна — начала Таня тихо.
— Что «Галина Петровна»? Я тебе не Галина Петровна. Я тебе… — она замолчала. Ложка продолжала стучать по кастрюле.
Таня встала. Подошла к окну. За окном двор. Обычный двор с качелями и песочницей. Дети играли. Мамы на лавочках сидели. Всё как полагается. Всё правильно.
А здесь… здесь что-то было не так.
— Знаете — сказала Таня, поворачиваясь к свекрови спиной, — а давайте я уйду.
Стук ложки прекратился.
— Что?
— Уйду. Навсегда. — Таня смотрела в окно, на детей, на мам. — Вы же этого хотите.
— Я… что я хочу?
— Чтобы я ушла от Серёжи. Чтобы не мешала вам. Чтобы всё было как раньше.
Тишина. Такая тишина, что слышно было, как на плите что-то булькает. Как за стеной телевизор работает. Как во дворе дети смеются.
— Садись — сказала свекровь.
— Не хочу.
— Сядь, говорю.
Таня села. На тот же стул. В ту же позу.
— Ты думаешь, мне легко? — спросила Галина Петровна и выключила плиту. — Тридцать лет я одна его растила. Одна! Отец… отец у нас никакой был. Пил. Денег не приносил. А я — работала, стирала, готовила, уроки с ним делала…
Она села напротив Тани.
— Тридцать лет. И вот… приходит девочка красивая. Умная. И забирает его.
— Я не забираю — шепнула Таня.
— Забираешь. Конечно, забираешь. Он теперь только о тебе думает. Только тебе звонит. У вас свои планы, свои разговоры, свои… — она махнула рукой. — Свои всё.
— А что я должна делать? Уйти?
— Ну зачем же…
Галина Петровна встала. Подошла к холодильнику. Достала курицу.
— Вот курица — сказала она. — Её надо разделать. Почистить картошку. Морковку натереть. Лук порезать. Сделать так, чтобы получился обед. Нормальный обед.
Таня смотрела на курицу.
— Я умею готовить, — сказала она.
— Знаю.
— Серёжа говорил?
— Говорил. Хвалился. — свекровь улыбнулась впервые за сегодня. — Такая, говорит, умница. И готовит, и убирает, и…
— И что же?
— И ничего. — улыбка исчезла. — Ты же не дочь мне.
Странная фраза. Таня повторила её про себя. «Не дочь мне». А кто тогда? Враг? Соперница? Просто… чужая?
— Хотите, буду дочерью? — спросила Таня.
— Не смешно.
— А я не шучу.
Галина Петровна остановилась. Посмотрела на Таню внимательно.
— Что значит — будешь дочерью?
— Ну… — Таня встала и подошла к курице. — Буду приезжать. Помогать. Готовить вместе. Спрашивать совета. Слушать ваши истории про Серёжу. Заботиться о вас.
— Зачем?
— Потому что… — Таня взяла нож. — Потому что люблю вашего сына. А значит, должна полюбить и вас.
— Глупости.
— Может быть. — Таня начала разделывать курицу. — Но по-другому не получается.
Свекровь смотрела, как Таня работает с ножом. Уверенно. Быстро. Правильно.
— Где научилась так резать?
— Мама учила. Она говорила: хочешь накормить семью — сначала научись резать мясо.
— Умная женщина твоя мама.
— Да. Жаль, что её уже нет.
Галина Петровна подошла ближе.
— Давно?
— Три года.
— А отец?
— Отец… отец есть. Но он… далеко. И мы не общаемся.
— Понятно.
Они стояли рядом. Таня резала курицу. Галина Петровна чистила картошку. За окном дети всё ещё играли.
— Знаешь, что самое страшное? — сказала свекровь вдруг.
— Что?
— Что он от меня уйдёт. Совсем уйдёт. И я останусь одна. В этой квартире. С этими стенами. С этими воспоминаниями.
Таня отложила нож.
— А что, если не уйдёт?
— Как не уйдёт? Женится же. У вас будут дети. Своя жизнь.
— Ну и что? — Таня повернулась к ней. — У вас тоже будет своя жизнь. С внуками. С нами. Другая жизнь, но своя.
— Ты так думаешь?
— Знаю.
Галина Петровна перестала чистить картошку.
— Откуда знаешь?
— Потому что… — Таня улыбнулась. — Потому что Серёжа очень любит вас. И никогда не бросит. А я… я никогда не заставлю его выбирать, между нами.
— А если заставлю я?
— Не заставите.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что вы не злая. Вы просто… боитесь.
Правда. Такая простая правда, что даже неловко стало. Боится. Обычная женщина боится остаться одна. Боится, что сын забудет. Боится, что место в его сердце займёт кто-то другой.
— А ты не боишься? — спросила свекровь.
— Боюсь.
— Чего?
— Что вы меня не полюбите. Что буду чужой в этом доме. Что каждый раз, приходя сюда, буду чувствовать себя… лишней.
— И что будешь делать?
— Буду стараться. Очень стараться.
Галина Петровна положила картошку в воду. Вытерла руки полотенцем.
— Ладно — сказала она. — Попробуем.
— Что попробуем?
— Жить. Вместе. Как… как семья.
— Правда?
— Правда. Только… — она подняла палец. — Готовить будем по очереди. Договорились?
— Договорились.
И тут вошёл Серёжа.
— Привет! — крикнул он с порога. — Как дела? Что готовим?
Таня и Галина Петровна переглянулись.
— Семейный обед — сказали они одновременно и засмеялись.
Серёжа стоял в дверях и не понимал, что происходит. Ещё утром они едва разговаривали. А сейчас…
Сейчас что-то изменилось.
— Мам, — сказал он осторожно, — ты же не против, что я женюсь?
— Против, — ответила Галина Петровна и добавила: — Но раз уж решил, то хоть на хорошей девочке женись.
— А Таня хорошая?
Свекровь посмотрела на будущую невестку.
— Узнаем — сказала она. — Время покажет…
Но улыбнулась при этом. Впервые за месяц улыбнулась Тане по-настоящему.
А Таня подумала: может быть, всё не так страшно? Может быть, можно научиться быть семьёй? Может быть…
— Мам, — сказал Серёжа, — а что дальше будет?
— А дальше, — ответила Галина Петровна, доставая из шкафа тарелки, — дальше будем жить.
И жить это значило — принимать. Прощать. Учиться любить заново.
Каждый день.
