Кухонные счёты и разбитые иллюзии
Кухня пахла подгоревшим кофе и неоплаченными долгами. Оксана сидела за столом, в руках сжимая пачку бумаг — эти грёбаные кредитные договоры, расписки, уведомления из банка. Каждый лист был как нож в сердце. Она их перебирала, как будто пыталась найти хотя бы одну ошибку, одно оправдание, но цифры не обманывают.
«Сто двадцать тысяч… двести… триста пятьдесят…» — она повторяла это про себя, как заклинание, которое уже не могло вернуть её в реальность, где всё было хотя бы чуть-чуть нормально.
Губы сама собой сложились в горькую, чуть саркастичную улыбку. Михаил опять где-то «зарабатывал». То есть пил с очередными «партнёрами», которые вот-вот «выведут его бизнес на новый уровень». Он мог бы хоть раз сделать что-то нормальное, но нет, у него всегда были свои планы. И всегда — «в следующий раз всё будет по-другому».
Дверь захлопнулась с громким звуком.
— Оксана, ты дома? — в голосе Михаила была явная приторная распущенность, даже хрипотца от выпивки сквозила.
Она не ответила. Просто подняла глаза, когда он ввалился в кухню, расстёгивая пиджак с пятном на лацкане. Как и всегда, не замечая ничего, что важно.
— Что, опять счета считаешь? — хмыкнул он, тыкая пальцем в бумаги. — Брось эту ерунду. Скоро всё отобьём. Ты только подожди.
— Когда? — её голос прозвучал тихо, но так, что он на секунду замер. — После того, как ты опять прогоришь? Или когда очередной кредитор придёт и начнёт ломать дверь?
— Да хватит ныть! — он резко рванул стул, сел напротив, запустив руки в волосы. — Ты вообще понимаешь, через что я прохожу? Я пашу как проклятый! Хочу, чтобы всё получше было!
— Пашешь? — Оксана медленно поднялась, опёрлась ладонями о стол. — Ты три месяца не работал. Ты три месяца носился со своей «гениальной» идеей, вбухал в неё последние деньги, а теперь мы должны полмиллиона, если не больше.
— Это временно! — Михаил ударил кулаком по столу. Чашка с кофе подпрыгнула, коричневая лужа растеклась по бумагам.
Оксана посмотрела на это и потом перевела взгляд на него. В голове крутилось столько мыслей, что если бы она начала говорить, её бы точно никто не понял.
— Ты знаешь, что я сегодня сделала? — её голос дрогнул, она старалась держаться, но как-то не вышло. — Я продала кольцо. Мамино. Чтобы заплатить за твой «временный» долг.
Михаил побледнел.
— Ты… что? — Он даже не понял сразу, что она сказала.
— А что, по-твоему, мне было делать? Ждать, пока тебя изобьют в подворотне? Или пока нам вынесут последнюю мебель? — её взгляд стал таким холодным, что если бы могла, она бы его заморозила.
— Ты сука! — он вскочил, схватил её за руку. — Как ты могла?! Это же кольцо!
Оксана не отстранилась. Просто смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. На душе было настолько тяжело, что хотелось просто сжать кулаки и кричать, но она сдерживалась. Её рука была как железо, его хватка не могла её сломать.
— Пусти, — её голос был твёрдым, как никогда.
— Нет, ты мне всё объяснишь! — Михаил наклонился вперёд, как будто сейчас они бы всё решили.
— Пусти, Михаил. — Она повторила, но теперь это прозвучало как приговор.
Он не отпустил.
Тогда она рванулась, вырвалась, и её ладонь со всей силы врезалась ему в щёку. В комнате стало тихо, будто все звуки в мире вдруг исчезли.
Михаил замер, его пальцы нежно касались покрасневшей кожи, он был в шоке от того, что случилось.
— Всё, — прошептала Оксана, как будто прощаясь не только с ним, но и с собой. — Я больше не могу.
Она развернулась, вышла из кухни, оставив его одного среди размокших долговых расписок и ещё одной утраченной надежды.
Маменькин сынок и горькая правда
Дверь в прихожую распахнулась так, что стены едва не отвалились от удара.
— Где он?! — пронзительный голос Валентины Петровны прорезал воздух, как старое ведро по полу. — Что ты с ним сделала, стерва?!
Оксана даже не сразу подняла голову, продолжая складывать свои книги в картонную коробку. Она делала это спокойно, с такой методичностью, будто разрывала не сердце, а просто папку с документами. Она не торопилась смотреть на свекровь, которая, похоже, решала, с какого конца начать кидать в неё камни.
— Валентина Петровна, вы в нашем доме как-то… без стука, — сказала Оксана с такой вежливостью, что это звучало, как насмешка. — Или у вас ключ не только от нашей двери, но и от наших личных дел?
— Не умничай! — старуха фыркнула, её взгляд был таким, что можно было бы растерзать и кошку, и посуду, и всю квартиру заодно. — Миша звонил, весь в слезах! Ты его ударила?!
— Ага, — Оксана усмехнулась, не сводя глаз с коробки. — И ещё ногой пнула, когда он лежал. Детали вам нужны, или так хватит?
Валентина Петровна побагровела от ярости.
— Ты… ты… — она задыхалась, тряся маникюрированным пальцем. — Он тебе жизнь посвятил! А ты…
— Жизнь? — Оксана засмеялась. — Если он и посвятил жизнь кому-то, то банкам и пивным. Ваш сын — гений провала, Валентина Петровна. Он даже там, где денег нет, умудряется их потерять.
— Врёшь! — свекровь бросилась к столу, где всё ещё валялись размокшие от кофе документы. — Он предприниматель! У него сложный период!
— О, — Оксана скрестила руки на груди, не скрывая сарказма. — Тогда вам понравится его последний «бизнес-план».
Валентина Петровна схватила бумаги и начала их лихорадочно листать. Лицо её менялось, как у актрисы в драмах: сначала возмущение, потом растерянность, затем ужас.
— Это… это не может быть правдой… — она прошептала, будто сама не верила в то, что видит.
— Ага, — Оксана кивнула. — Я тоже не верила. Пока не пришли коллекторы.
— Но… но он говорил, что у него всё хорошо! — голос старухи вдруг стал уязвимым, чуть дрогнувшим.
— Ну да, — Оксана вздохнула, закатывая глаза. — А ещё он говорил, что скоро купит вам виллу в Сочи. Или это был бред пьяного? Я уже путаю.
Валентина Петровна села, как будто её жизнь только что потеряла всякую ценность.
— Я… я не знала…
— Конечно, не знали, — Оксана наклонилась к ней, почти в лицо. — Потому что ваш «мальчик» вам врал. Так же, как и мне. Только я больше не верю.
Тишина, глухая и тяжелая. Все слова висели в воздухе, как осколки разбитого зеркала.
Затем старуха резко встала, схватила свою сумочку, готовая к следующему раунду.
— Я с ним разберусь.
— Удачи, — Оксана повернулась к коробкам, делая вид, что ничего не происходит. — Только, чур, без виллы в Сочи. А то вы опять в долги нас вгоните.
Дверь захлопнулась так сильно, что в комнате даже свет слегка потускнел.
Оксана осталась одна, среди своих коробок и разбитых иллюзий. Время от времени она поглядывала на документы, будто проверяя, не утащила ли её жизнь ещё что-то важное.
Материнская пощечина
Дверь открылась не сразу. Сначала замок щёлкнул, потом ещё цепочка, и только потом появилось лицо Валентины Петровны. Бледное, с тщательно замазанными следами слёз — как будто пыталась скрыть, что вчерашний день оставил на ней свой след.
— Мама… — Михаил стоял на пороге, чуть покачиваясь, с перегаром, который невозможно было не заметить, и какой-то ужасной смесью дешевого одеколона. Видимо, лил на себя полбутылки, чтобы перебить запах алкоголя.
— Ты… — Валентина Петровна сжала дверную ручку так, что пальцы побелели, как у человека, который не знает, за что держаться. — Ты снова сюда пришёл?
— Мам, мне нужно поговорить… — он пытался шагнуть внутрь, но она преградила ему путь, как скала.
— Нет. Сначала ты мне всё объяснишь.
Михаил сдался, закатил глаза и передёрнул плечами.
— Оксана тебе наговорила, да? Конечно! Она же святая! А я, значит, последний подлец, да?
— Не Оксана, — Валентина Петровна прошипела, как змея. — Твои долги. Твои расписки. Твои кредиты. Вот с кем мне теперь разговаривать.
Он на секунду замолчал. В его глазах мелькнуло что-то — испуг или раздражение, сложно сказать. Но тут же он махнул рукой, словно всё это не имело значения.
— Да ладно, мам, не переживай. Всё будет нормально, у меня новый проект! Ты же знаешь, как я могу!
— Какой ещё проект?! — её голос взмыл в небо. — Ты полгода уже без работы, в долгах по уши, а тут «проект»?! Ты хоть сам понимаешь, о чём говоришь?
Он не стал молчать, затряс головой.
— Ну что ты, мам, не кипятись! Я же тебе говорил, всё будет окей.
— Окей? Ты взял у меня деньги — на «бизнес»! На мой счёт это пенсия, а не твои эксперименты! Ты понимал это?
Михаил нервно рассмеялся, будто ничего страшного не случилось.
— Ну да, и что? Сказал же тебе, всё норм будет.
Она сделала шаг вперёд, прямо в его лицо.
— Эти деньги были моей подушкой безопасности! Моей пенсией! — она повысила голос. — Ты же хотел на «бизнес» потратить! На то, что даже не знает, что делать с чужими деньгами!
— Мам, ну, хватит! Ты же знаешь, я тебе всё верну!
— Когда? — её голос снова сорвался. — Когда? После того, как ты опять всё просрешь? Ты ведь уже это делал, нет?
В его глазах мелькнуло что-то неприятное, какое-то раздражение, или, может, обида.
— Почему ты мне не веришь?! — вдруг закричал он. — Все всегда так! Оксана, ты, все! Никто меня не понимает!
Тишина, словно она перерезала всё это крикливое напряжение. И тут Валентина Петровна подняла руку, будто готовая ударить, а потом как резанула — по лицу. Звонко. Так, что у него на секунду даже голова закружилась.
Он остолбенел, не понимая, что только что произошло. Тонкие пальцы прикоснулись к щеке, и он с удивлением почувствовал, как его кожа начинает гореть.
— Мама… ты… ты меня… ударила?
— Да. И если бы сделала это раньше, может, ты бы не стал таким… — она не нашла подходящего слова и просто сжала кулаки. — Уходи. И не приходи, пока не вернёшь все деньги. Все.
Он открыл рот, готовясь что-то сказать, но она уже захлопнула дверь прямо перед его носом.
Снаружи остался только глухой звук его тяжёлого дыхания и, через стену, едва слышные всхлипывания Валентины Петровны. Тишина поглотила всё остальное.
Последний разговор
Дверной звонок прозвучал, как будто кто-то случайно задевал кнопку — как стыдливо, так и нерешительно. Оксана сразу поняла, кто это. Кто-то другой постучал бы или хотя бы позвонил заранее.
Она открыла дверь и увидела Валентину Петровну. Без привычного макияжа, в каком-то обычном пальто, без той сумки, которую она таскала даже в магазин за хлебом, хотя и не стеснялась нацепить её, когда шла в туалет.
— Можно? — спросила свекровь, как-то особенно тихо. Она как будто не уверена, имеет ли право переступить порог.
Оксана молча отступила в сторону, пропуская её. Не то чтобы она собиралась её пускать — просто что-то внутри застряло и не дало возможности закрыть дверь прямо ей в лицо. Да и на что это было бы похоже?
Квартира была полупустая — коробки, разобранная мебель. Единственное, что осталось — самое необходимое. Всё, что не успели выбросить или упаковать. Валентина Петровна огляделась, и её лицо изменилось. Не то чтобы она удивилась, но явно не ожидала такого. И этот момент был почти… жалким.
— Ты… правда уезжаешь? — её голос дрогнул, но она быстро исправила себя. Подняла подбородок, как всегда.
— Да. — Оксана ответила коротко, даже не пытаясь ввести её в курс дела. Зачем?
— С ним? — и в её голосе проскользнула гадливость. Но тут же она её поглотила, как обычно глотает неприятный укус.
— Это не твоё дело. — Оксана посмотрела на неё с лёгким раздражением. Пусть она хоть на ушах стоит — не её вопрос.
Валентина Петровна сжала губы, будто проглотила что-то горькое. Потом неожиданно опустила глаза.
— Я пришла извиниться.
Оксана рассмеялась. Коротко, без зла, но так, что свекровь вздрогнула от неожиданности.
— За что конкретно? За то, что три года ты называла меня дурой, которая «не ценит такого мужчину»? Или за то, что верила каждому его слову, даже когда он врал тебе в глаза?
— Я не знала! — Валентина Петровна вдруг закричала, как будто её кто-то обидел, но сразу сникла, будто сказанное обратно отняли. — Я… не хотела видеть.
— Ага. Удобно, да? — Оксана скрестила руки, пытаясь как-то саму себя собрать, чтобы не взорваться. — Ваш сын — гений, а если что-то не так — виновата я. Ну, знаешь что? Всё, с меня хватит. Эти проблемы теперь твои. Я больше не собираюсь их решать.
Свекровь замерла. Она как будто услышала что-то невообразимое. Потом её губы задрожали.
— Он… он же не справится один.
— Значит, научится, — спокойно ответила Оксана. Даже удивительно, как она оставалась спокойной, хотя внутри у неё кипело всё.
— Оксана, пожалуйста… — Валентина Петровна протянула руку, но та отшатнулась, как будто эта рука была заразной.
— Нет. — Одно слово. Твёрдое, как камень. Она не сомневалась, не думала, не раздумывала.
Свекровь поняла. Всё. Наверное, впервые в жизни она поняла, что что-то не может изменить, что её слова больше не имеют веса.
Медленно повернулась и пошла к выходу. На пороге остановилась, но не обернулась.
— Прости.
Оксана не ответила. Зачем? Её не просили прощения ни разу за все эти годы. Она бы и не поверила, если бы это было искренне.
Дверь закрылась. Тот момент, когда всё, что должно было быть сказано, уже сказано, и не надо добавлять лишнего.
Валентина Петровна шла по улице, не замечая дороги. Шаги были тяжёлыми, как если бы в ногах застряли какие-то камни, но всё равно она шла. Впервые в жизни её «мальчик» остался один.
А Оксана стояла у окна, глядя, как та удаляется. И что-то в её груди перевернулось. Впервые за все эти годы она почувствовала — свободу.
Не время для ‘да’
Вечернее кафе было почти пустое, как комната, в которой давно никого не было. Официант лениво протирал стойку, ну а за окном дождь бил по асфальту, будто куда-то торопился и вообще не собирался останавливаться.
Павел положил руку на Оксанину ладонь. Не так чтобы романтично, скорее как-то по-своему.
— Ну что, как ты? — спросил он, так будто знал, что ей всё равно не ответить честно.
Оксана улыбнулась, но в глазах её всё равно оставалась эта странная грусть, которая не исчезала.
— Живая. Дышу. Понимаю, что всё сделала правильно… но всё равно как-то странно.
— Это нормально, — Павел сжал её пальцы. — Ты не робот.
Она кивнула, отпила глоток вина. Вкус был такой же, как её мысли — терпкий и с какой-то лёгкой горчинкой, как будто на зубах ещё оставались воспоминания о чём-то неприятном.
Павел вдруг как-то замер. Он вытянул руку в карман, как будто что-то там искал, но она сразу поняла, что он вытаскивает.
— Кстати… — он сказал это так, как будто готов был взять её за руку и тянуть за собой в какую-то авантюру.
— Нет. — Она не дала ему и шанса. Как знал, так и сразу ответила.
— Ты даже не знаешь, что я хочу сказать, — усмехнулся он, но в глазах появилась какая-то тревога, не такая, как обычно. — Ну, скажи, что я хочу…
— Знаю. И ответ — нет. Пока нет.
Маленькая бархатная коробочка осталась лежать в его кармане. Пошумела немножко, но больше молчала. Как в том фильме, когда все знают, что будет, но ничего не делают.
Тишина. Как её много бывает в этих вот моментах, когда вроде ничего не нужно говорить, а всё-таки в голове шумит.
Павел выдохнул, так, как бывает, когда в груди становится что-то тяжёлое и не даёт дышать.
— Ты уверена? — он почти что просил.
— Да. — Оксана посмотрела на него прямо, как будто хотела сказать: «Вот, посмотри на меня, и пойми — всё не так просто, как тебе кажется». — Я только что выбралась из одного ада. Мне нужно время, чтобы понять, готова ли я снова…
— Это не будет похоже на прошлое, — перебил он, как будто знал все ответы, как будто был готов решить её проблемы за неё.
— Я знаю. Но я должна быть уверена. В себе. В тебе. Во всём.
Павел откинулся назад на спинку стула, как будто принял бой, но всё ещё не сдался.
— Ладно. Я подожду.
— А если я так и не решусь? — Оксана решила, что лучше сразу спросить, чтобы потом не мучиться.
— Значит, так тому и быть.
Она вдруг рассмеялась, глядя на него. Глупо, но это было как-то честно и искренне. Она уже не умела по-другому.
— Ты… невыносимый.
— Зато честный, — он усмехнулся и прислушался к дождю. Ну, и был бы дураком, если бы сказал что-то ещё.
Дождь за окном не собирался успокаиваться, наоборот — становился всё сильнее, и капли срывались с оконных рам с каким-то особым, злым упорством. Они сидели молча, слушая этот шум, как будто и не было никакой словесной тяжести. Бывает, что и тишина — это всё, что нужно.
Оксана вдруг поняла: вот оно. Тишина после бури.
И это было… хорошо.
Последняя встреча
Торговый центр был забит людьми, как консервная банка на распродаже. Оксана смеялась, поправляя шарф, после очередной шутки Павла, когда в толпе мелькнуло знакомое лицо.
Михаил.
Он стоял в десяти шагах, сжимая пакет из какого-то дерьмового магазина, и смотрел на них как на два призрака. Никакого «я тут случайно», всё по-настоящему.
— Оксана… — его губы дрогнули. Ну, как будто кто-то вдруг везёт в свои мысли прямо перед носом.
Павел сразу шагнул вперёд, будто что-то хотел сказать или защитить её. Но она еле заметно коснулась его руки и тихо сказала: «Я сама».
— Михаил, — коротко кивнула она. Так, без всяких «долго не виделись» или «как ты тут оказался». Всё просто.
Он выглядел… в точности как человек, которому не удалось перестать носить старые джинсы, а с курткой уже давно пора было расставаться. Щетина на лице, небрежный взгляд. И никаких следов того «бизнесмена», которого она помнила раньше.
— Ты… хорошо выглядишь, — он пробормотал, нервно покусывая губу, как мальчишка, попавший в неудобную ситуацию.
— Спасибо, — ответила Оксана, чувствуя, как Павел невольно сжимает её руку.
Михаил заметил этот жест. Лицо его стало таким, что хоть стой, хоть падай.
— Так вот как… Он теперь… — его голос срывался, и он даже не пытался скрыть, как его это выводит из себя.
— Да, — Оксана его прервала. — Он. И мне хорошо.
И всё. В воздухе повисла тишина, как грузовик, который никак не может развернуться. Вокруг продолжалась обычная предновогодняя суета — люди торопятся, кассы звенят, музыка как обычно бьёт по ушам — а между ними каким-то образом образовался вакуум. Тот самый момент, когда всё стало ясным и пустым.
— Я… — Михаил судорожно сглотнул, как будто слова были чем-то слишком большим, чтобы их произнести.
— Что? — Оксана подняла бровь, не в силах сдержать интерес, хотя и не ждали этого.
Он так и не смог ответить. Просто продолжал молча глотать воздух.
— Ничего. Просто… — он махнул рукой, резко развернулся, будто кто-то в толпе говорил: «Кто-то тебя ждал», и исчез, растворившись среди людей.
Павел, не переждав, выдохнул, как будто это всё уже давно должно было закончиться.
— Всё в порядке? — спросил он, его взгляд был таким, как будто он сам не был уверен в том, что всё правда.
Оксана взглянула на место, где только что был Михаил, потом на их переплетённые пальцы. Пальцы, которые не спрашивали и не требовали ответов. Всё в порядке.
— Да. Всё отлично.
Они пошли дальше, и Оксана почувствовала, как будто что-то в ней всё-таки отпало, как будто нож в сердце вытащили и зашили обратно.
Шум, музыка, люди — всё сливалось в одну картинку, а впереди был Новый год. Новый год с Павлом и без того, что было раньше.
А Михаил, выйдя на мороз, сунул руки в карманы и впервые за долгое время заплакал. Потому что, может быть, и понял, что нельзя вернуть всё, что когда-то потерял.
