«Света, ну и что, ты в праздник собралась сидеть дома?» — голос подруги в телефоне звучал настойчиво. — «Приходи к нам, встретим Новый год вместе. Обещаю, будет весело!»
Светлана Николаевна вздохнула, глядя в окно на падающий снег. Ей совсем не хотелось никуда идти. В последние годы она привыкла встречать праздники одна — с книжкой, чашкой чая и старыми фильмами по телевизору. Дети звонили по скайпу с обещанием непременно приехать в новом году, внуки показывали новые игрушки, а потом она засыпала под бой курантов в своём уютном кресле.
«Тань, не уговаривай», — начала она, но подруга перебила:
«Даже не думай отказываться! Я помню, как ты любила танцевать. А у нас будет музыка, шампанское… В конце концов, нельзя же в шестьдесят лет чувствовать себя старухой! И потом я Вадика за тобой уже отправила на машине!»
Светлана невольно посмотрела на своё отражение в оконном стекле. Нет, на старуху она не походила — стройная, с красиво уложенными седеющими волосами, с живыми глазами. Только вот глаза эти часто грустили.
«Ладно», — сдалась она.
Достала из шкафа своё любимое тёмно-синее платье — классическое, с кружевным воротничком. Примерила, покрутилась перед зеркалом. Платье сидело как влитое, только вот… «Господи, что я делаю?» — пробормотала она. — «В моём возрасте на вечеринки ходить…»
Дом подруги светился всеми окнами. Музыка слышалась ещё с улицы, в окнах мелькали силуэты гостей. Светлана поднялась на крыльцо. Дверь распахнулась, и её окутало теплом, запахом хвои и мандаринов.
«Светочка!» — Татьяна, раскрасневшаяся и праздничная, обняла её. — «Как я рада! Проходи скорее!»
В гостиной было шумно и весело. Светлана узнавала некоторых гостей — старых знакомых, с которыми не виделась годами. Кто-то постарел, кто-то располнел, но все улыбались, словно сбросив груз прожитых лет.
И вдруг она замерла. В дальнем углу комнаты, у окна, стоял мужчина. Высокий, седой, в строгом костюме. Он повернулся, и их взгляды встретились.
«Олег?» — имя вырвалось само собой, будто все эти годы ждало в уголке сердца, чтобы прозвучать снова.
Сорок лет. Она помнила тот день, словно он был вчера. Серый вокзал, мокрый от дождя перрон. Она стояла, сжимая в руках букет полевых цветов, который он принёс ей на прощание. «Я вернусь», — сказал он тогда, целуя её в висок. — «Обязательно вернусь. Это же всего два года».
Два года превратились в три, потом в пять. Письма приходили всё реже. В последнем он писал о новом назначении, о перспективах… Она перечитывала эти строчки, пока бумага не истёрлась на сгибах. А потом письма перестали приходить совсем.
«Света…» — он сделал шаг к ней, и она невольно отметила, как время изменило его. Те же тёмные глаза, тот же чуть насмешливый изгиб губ, но виски совсем седые, и морщинки вокруг глаз стали глубже. Только взгляд остался прежним — внимательным, теплым, будто эти сорок лет были просто длинным сном, от которого они оба только что проснулись.
Они стояли друг напротив друга, и время, казалось, застыло. Вокруг шумела вечеринка, звенели бокалы, играла музыка, но для них существовал только этот момент, эта невероятная встреча через столько лет.
Как рассказать друг другу о прожитых годах? О свадьбах и разводах, о рождении детей, о потерях и радостях, о тихих вечерах в одиночестве, когда память предательски возвращала их в ту дождливую весну, когда всё могло быть иначе?
«Ты… совсем не изменилась», — наконец произнёс он, и в голосе его звучала та же нежность, что и сорок лет назад. — «Только глаза… они стали мудрее».
Он всё так же чуть наклонял голову, когда говорил что-то важное. Этот жест вдруг всколыхнул в памяти тысячу мелочей: как он поправлял очки, читая конспекты, как смешно морщил нос, когда смеялся, как всегда носил в кармане карамельки — маленькую слабость серьёзного отличника.
«А ты всё так же умеешь говорить комплименты», — она улыбнулась, чувствуя, как предательски дрожат губы. Сколько раз она представляла себе эту встречу? Сколько раз репетировала в голове слова, которые скажет ему? И вот теперь все эти воображаемые диалоги рассыпались, оставив только волнение и тихую радость узнавания.
Они сели в уголке, подальше от шумной компании. Говорили — сначала осторожно, потом всё свободнее. О детях, о внуках. О том, как он овдовел пять лет назад. О её разводе, о том, как она училась жить одна.
«А помнишь», — вдруг сказал он, — «как мы танцевали вальс на выпускном? Ты была в белом платье…»
«С синим поясом», — подхватила она. — «И ты наступил мне на ногу».
«Неправда!» — он притворно возмутился. — «Я прекрасно танцевал!»
«Да? Может, докажешь?»
Из колонок как раз зазвучал старый вальс. Олег встал и протянул ей руку:
«Позвольте пригласить вас, сударыня?»
Они кружились по комнате, и годы осыпались с них, как осенние листья. Вот они снова молодые, полные надежд. Вот она снова чувствует его руку на своей талии, видит его улыбку…
«Я искал тебя», — вдруг сказал он, и голос его дрогнул. — «Знаешь, тогда, в восемьдесят третьем, меня отправили в командировку на север. На полгода всего, но связи не было никакой. Писал тебе каждую неделю, складывал письма в ящик на почте, а когда вернулся… Они все пришли обратно, нераспечатанные. Кинулся к твоим родителям, а они уже переехали. Никто не знал куда».
Он помолчал, разглядывая свои руки, будто видел в них те непрочитанные письма.
«Полгода искал, через знакомых, через адресное бюро. А потом случайно встретил Лену Воробьёву, помнишь её? Она сказала, что ты вышла замуж, уехала в другой город. И я… я решил, что не имею права вмешиваться в твою жизнь».
«А я ждала», — тихо ответила она, чувствуя, как от этих слов щемит сердце. — «Пять лет ждала. Каждый день бегала к почтовому ящику. Мама говорила — брось, раз молчит, значит, всё решил для себя. А я не верила. Потом родители развелись, мы с мамой переехали… Наверное, тогда письма и вернулись».
«Господи, какие же мы глупые были», — он покачал головой. — «Молодые, гордые. Я ведь потом женился назло всем. Хорошая женщина была, царствие ей небесное. Только всё равно иногда доставал твою фотографию, ту, с выпускного…»
«У тебя сохранилась та фотография?» — она удивлённо подняла брови.
«В нагрудном кармане пиджака. Всю жизнь с собой ношу. Как талисман», — он грустно усмехнулся. — «Наверное, это неправильно…»
«У меня тоже есть», — прошептала она. — «В старом альбоме, под обложкой. Иногда доставала, смотрела и думала — как же одно письмо, одна случайная встреча могли бы всё изменить…»Куранты застали их на балконе. Они смотрели на падающий снег, на огни города внизу.
«Знаешь», — сказал Олег, когда часы пробили двенадцать, — «говорят, под Новый год случаются чудеса. Может… может, нам дали второй шанс?»
Она повернулась к нему. В его глазах отражались огни гирлянд и что-то ещё — то самое, молодое, что она помнила сорок лет.
«А ты не боишься?» — спросила она. — «Мы ведь уже не те…»
«Боюсь», — честно ответил он. — «Но ещё больше боюсь снова потерять тебя. Сорок лет назад я не смог удержать наше счастье. Теперь хочу попробовать снова».
Они гуляли по ночному городу до утра. Говорили обо всём на свете, вспоминали молодость, делились историями из жизни. А когда он провожал её домой, она вдруг поняла: всё правильно. Иногда нужно прожить целую жизнь, чтобы понять — настоящая любовь может ждать сколько угодно.
«Я позвоню?» — спросил он у её подъезда.
Она кивнула, улыбаясь: «Только не жди сорок лет».
Поднимаясь в квартиру, она чувствовала себя странно молодой. Словно эта новогодняя ночь смыла груз прожитых лет, оставив только тепло в сердце и надежду.
В кармане пальто зажужжал телефон. Сообщение от Олега:
«Спасибо за вальс. И за то, что ты всё та же Света, которую я полюбил сорок лет назад».
Она прижала телефон к груди и рассмеялась — легко, свободно, как не смеялась давно. За окном занимался рассвет нового дня и новой жизни. Жизни, в которой никогда не поздно начать всё сначала.
А где-то в городе, в своей квартире, Олег смотрел на первый утренний снег и улыбался, понимая: иногда судьба даёт нам второй шанс. И не взять его — значит отказаться от счастья, которое ждало сорок лет.
Как это говорят? Старая любовь не ржавеет?
