Каждый вечер архитектор Леонтий Борисович накрывал стол на две персоны. Как и тем сырым осенним вечером, когда пропала его жена. Обычно, за провиантом ходила прислуга, но служанка Катя отпросилась и Сонечка пошла сама, заверив мужа, что ей как раз хочется прогуляться. Она дойдёт до лавки, купит хлеба и тотчас вернётся. Леонтий Борисович не стал возражать. Он занялся сервировкой ужина. Не спеша расставил тарелки и приборы, придирчиво осмотрел на свет бокалы… Полчаса должно было хватить с лихвой, чтобы дойти до лавки, купить хлеба и вернуться. Хотя иногда свежую выпечку нужно было подождать. Прошёл час, но Сони всё не было.
Леонтий Борисович отправился на поиски: заглядывал в каждую подворотню, спрашивал об «изящной шатенке с фарфоровой кожей и фиалковыми глазами», во всех салонах и в лавках, куда могла зайти жена. Не добившись успеха, архитектор до утра бродил под холодным дождём, а после слёг.
Соню искали долго, объявлениями с её словесным портретом был оклеен весь Михайловский парк и прилегающие к нему улицы. Она любила этот парк и муж исходил его вдоль и поперёк.
Позже, когда вскрылась река, из её ледяных вод достали тело женщины, которая сложением и возрастом походила на пропавшую. Однако, на утопленнице была совершенно другая одежда, Сонечка никогда бы такую не надела.
Опознание произвело на Леонтия Борисовича тяжёлое впечатление, он даже всплакнул. Не то от жалости к несчастной, не то от радости, что эта распухшая и одетая весьма просто дама — не Соня.
Каждый вечер он надеялся, что сейчас дверь откроется и войдёт жена. Случалось, что ему чудился стук её каблучков и запах свежего хлеба. Близилась годовщина исчезновения Сони, и этот день несчастный муж ждал с особым нетерпением и надеждой.
Теперь он всё делал сам. Прислугу он давно уволил, ведь если бы Катя была тогда, Сонечке не пришлось бы самой идти в лавку! Мысль об этом изводила его. Он винил себя, прислугу, пекаря, который не мог вспомнить, заходила ли к нему изящная дама с фиалковыми глазами. Разве такую, как Сонечка, можно забыть?
Наконец, наступил тот самый день. Леонтий Борисович сидел за накрытым столом. Напольные часы пробили шесть часов, именно столько было, когда Соня вышла из дома год назад. Архитектор откупорил бутылку токайского вина, наполнил бокалы.
Внезапно ему показалось, что что-то стукнуло. Пламя свечей задрожало, и Леонтий Борисович возликовал и испугался одновременно. Дверь он оставил приоткрытой и напряжённо ждал, что любимая супруга вот-вот переступит порог их дома.
Словно сквозь пелену до его сознания донёсся стук каблучков, но это была не Соня, шаги жены он бы узнал. Тоже лёгкие, но рисунок другой. В гостиную зашла незнакомая дама. На вид она была ровесницей Сони.
— Добрый вечер, сударь! Здесь ли живёт Софи Кирсанова, в девичестве Брант? Вот, у меня адрес… — молодая женщина подошла и протянула Леонтию Борисовичу листок с адресом.
— Её рука, — затрепетал хозяин, — господи, я… откуда у вас это?
— Она сама написала, сказала, что если я буду проездом, чтобы непременно навестила её. Сейчас как раз такой случай! Дайте же мне обнять мою милую Софи!
— Могу я осведомиться, кто вы? — Леонтий Борисович встал из-за стола и подошёл к гостье.
— Ах да, простите меня, я не представилась. Вы, вероятно, Леонтий, хозяин этого дома, супруг моей драгоценной Софи? Мы росли с ней в одном пансионе, под патронажем госпожи Бестужевой.
— Действительно, моя жена какое-то время пребывала там, но, к сожалению, никогда не рассказывала о вас, сударыня. Как ваше имя? — снова осведомился он.
— Полина… Волович, — девушка замялась,— так могу я отпустить извозчика?
— Прежде, чем вы это сделаете, — сказал Леонтий Борисович, — знайте: сегодня ровно год, как эти стены в последний раз слышали голос моей драгоценной супруги, ровно год, как я потерял её…
— Боже всемогущий! — перекрестилась девушка, — неужели моя бедная Софи умерла?
— Не смейте даже думать об этом! — воскликнул архитектор, — она, скорее всего, потерялась. Да, я совершенно в этом уверен, её похитили! Возможно, хотели получить с меня выкуп, но в последний момент у похитителей изменились планы.
— И что вы намерены сделать, чтобы вернуть её? — спросила женщина, наблюдая, как лицо несчастного мужа искажает гримаса боли.
— Всё! — сказал он твёрдо, — я готов абсолютно на всё, душу заложить, если потребуется!
— Если вы позволите, я всё же отпущу коляску, — коснулась его плеча Полина.
Обрадованный тем, что ему будет с кем поговорить о любимой жене, архитектор согласился.
Вернувшись, красавица была удивлена, что на столе появился третий прибор. Для неё.
— Вы, должно быть, устали с дороги, — архитектор наполнил бокал гостьи вином, и поднял свой: — за здоровье моей бедной, маленькой Софи.
— За Софи, — гостья пригубила вино, и поставила бокал на стол, между тем как хозяин осушил свой бокал до дна.
— Сделайте милость, угощайтесь, — радушным жестом Леонтий Борисович обвёл стол, на котором стояло блюдо с пуляркой, яблоки и любимый сыр хозяйки, из козьего молока.
— Спасибо, Леонтий… простите, не знаю вашего отчества.
— Можно просто Леонтий, — он посмотрел на портрет жены, который с недавних пор повесил здесь, в гостиной.
— Расскажите мне всё, как это случилось, что предшествовало исчезновению Софи? — спросила гостья, с благодарностью принимая от хозяина тарелку.
— Всё было обыкновенно, — заложив за воротник салфетку, ответил Леонтий, — мы отпустили прислугу в тот день и Софи пошла… пошла в лавку.
— Как? Одна? Как можно! — казалось, удивление Полины было неподдельным, она даже отложила приборы и перестала жевать.
— Она пошла одна, — с каменным лицом сказал архитектор, — я остался и сервировал стол к ужину.
— Но вам не кажется, что было бы лучше, чтобы вы пошли, а она осталась? — словно издеваясь, спросила Полина.
— Я не возьму в толк, к чему вы клоните, — глухо произнёс Леонтий Борисович.
— Ах, простите меня, я никоим образом не хотела вас обидеть, — Полина вытерла салфеткой пальцы и взяла тонкую ножку бокала:
— Кто знает, может быть, Софи видит нас сейчас!
Леонтий Борисович вздрогнул.
— Нет, разумеется, её здесь нет, она же не призрак бестелесный! — сказал он, блуждая взглядом по стенам, и обращаясь к портрету, добавил: — если бы я только знал, где ты сейчас, моя голубка!
— Сударь, а вы не пробовали спиритический сеанс? Говорят, сейчас здесь, неподалёку находится известный медиум, он умеет вопрошать мёртвых!
— Софи не мертва, — упрямо повторил архитектор.
— Конечно же, — опустила ресницы Полина, — не сердитесь на меня, я лишь хотела сказать, что кто-то из мёртвых может дать подсказку.
— Честно признаться, я не верю всем этим спиритуалистам, по мне, они сущие мошенники, — потёр виски Леонтий Борисович.
— Но ведь другого пути у вас нет, не так ли? — заметила Полина, — а мосье Дюморрей, настоящий маг и чародей. Особенно он любит вызывать дух Жозефины, она служит ему, и помогает в делах!
— Жозефины?
— Ну да, той самой, жены Бонапарта. Если Софи среди живых, мы непременно узнаем об этом!
— Ну что же… я готов. Что нужно сделать?
— О, нужно заплатить за сеанс, и одно из мест за спиритическим столом ваше. Если пожелаете, я всё устрою, — Полина снова взялась за бокал.
— Сколько же? — спросил он, откинувшись в кресле, вынув из воротника салфетку и кидая её на стол. Блюдо перед ним осталось почти нетронутым.
— Двадцать тысяч, — беспечно сказала Полина, словно речь шла о пустяках.
— Сумма немалая.
— Также, может понадобиться какая-то личная вещь Сонечки. Украшения отлично подойдут. Серьги, или лучше, брошь.
Леонтий Борисович вышел, и через некоторое время вернулся. В руках у него была шкатулка с драгоценностями жены.
— Выбирайте, — он поставил её перед молодой женщиной.
Открыв шкатулку, Полина не смогла сдержать возгласа восторга.
— О боже! Я и не думала, что Сонечка так богата!
— Это подделка, — раскуривая сигару, сказал архитектор, — настоящие украшения исчезли вместе с моей женой, я заметил не сразу. Но эти побрякушки довольно точные копии драгоценностей, и Софи иногда надевала их вместо настоящих.
Полина сразу потеряла интерес к шкатулке. Выбрав брошь в виде золотой лисички, она прикрепила её на лацкан своего жакета, закрыла шкатулку и вернула архитектору.
— Этого, я думаю, будет достаточно, — скромно сказала она, — я дам вам знать, когда месье Дюморрей назначит сеанс! — с этими словами она встала и протянула ручку для поцелуя.
— Вас проводить? — коснувшись губами её тонких пальцев, — спросил архитектор.
— Ах, мерси! Не стоит беспокойства! Тут недалеко живёт известная модистка, госпожа Бенуа, я хотела бы нанести ей визит.
— Ну, как вам будет угодно, — с видимым облегчением согласился он.
***
Денис Шаблин, он же граф Дюморрей, стоял спиной к двери, и смотрел в окно. В руках у него была чашка, серебряной ложечкой он размешивал в чае сахар.
— Bonjour, monsieur, — обратила на себя внимание Полина, появившись в дверях.
— А, сударыня, вот и вы, — обернулся к ней Шаблин,— ну-с, рассказывайте, как прошёл ваш вечер.
— Весьма неплохо, — она села, подобрав юбки, на изящный диванчик-канапе, и уставилась на сбитые мыски своих, модных когда-то туфель.
— Любопытно! Что архитектор? Заглотил наживку?
— Сначала вы потрудитесь мне объяснить, куда пропали драгоценности его жены! Вы мне о них ничего не говорили! Вдовец хранит копии, а настоящие украшения, он уверен, она взяла с собой! Он думает, что его жена жива, и только потому ещё не заявил о пропаже!
— Успокойтесь, милая, не стоит на пустом месте разводить скандал!
— На пустом? Я поступилась своими принципами, пошла ради вас на многое, а что получила взамен? Жалкие крохи, десятую часть денег, что принесла нам эта наивная дурочка Софи!
— Вам досталась одежда, сшитая лучшей модисткой города, мадам Бенуа! — разве чемодан вещей Софи ничего не стоит?
— Абсолютно ничего! — фыркнула Полина, — к чему мне эти платья, если я не могу их ни надеть, ни продать! Меня тут же сцапает полиция!
— А вы поезжайте, отдохните, — вдруг мягко посоветовал Шаблин, — когда всё уляжется, вернётесь! Я и сам собирался в Европу. Подлечиться, развеяться… Вот тряхнём напоследок этого жирного каплуна, и…
— У меня плохое предчувствие, — хмуро отозвалась Полина.
Шаблин подошёл и взял её лицо в свои ладони:
— Полно, дорогая! Всё устроится отличнейшим образом!
Она положила свои ладони поверх его и с горькой усмешкой сказала:
— Я раскладывала карты таро… и знаете, какая выпала вам? Смерть!
— Ах, милая, я не верю во всю эту дребедень, я верю только в себя! И, в известной степени, в вас! Шаблин поцеловал Полину в лоб, а сам подумал о том, что пора менять компаньонку.
Леонтий Борисович уже начинал проявлять беспокойство, когда мальчик-посыльный принёс ему конверт. Внутри содержалось приглашение на спиритический сеанс, который собирался провести в будущую среду магистр и медиум месье Дюморрей.
В назначенный срок архитектор приехал по указанному адресу. Дверь ему открыл долговязый лакей в красной ливрее, с глазами, почти полностью скрытыми набрякшими веками.
— Вам назначено? — спросил он плаксиво, прежде чем пропустить архитектора внутрь.
— Викентий, пропусти, я же предупреждала тебя, — к ним уже спешила Полина, одетая в узкое, по фигуре, длинное платье и жакет, на лацкане которого сидела золотая лисичка. На голове Полины красовалась шляпка-тюрбан с пером неизвестной птицы, а тонкие пальцы держали длинный мундштук с дымящейся сигаретой.
— Рад вас видеть, сударыня, — поклонился архитектор, немного удивлённый её преображением.
— Я тоже, Леонтий Борисович, прошу, мы вас ждём! Простите Викентия, бедняга стар, иной раз приходится повторять ему одно и тоже несколько раз, и всё равно он забывает!
Полина улыбнулась архитектору и затянувшись, выпустила тонкую струйку дыма из накрашенных алой помадой губ.
— Как скоро начнётся это… хм, действо? — спросил архитектор, оглядываясь по сторонам, — где остальные приглашённые?
— О! Так вышло, что сегодня явились только вы и доктор Мишин, известный противник и разоблачитель медиумов. Баронесса Кронверк не сможет присутствовать: у неё жуткая мигрень!
— Действительно жаль, что баронесса не приедет, я уж было приготовил для неё кое-что… — услышали они мужской голос и обернувшись, увидели мужчину в чёрной мантии и черной шляпе, напоминающей камилавку. Его бы можно было принять за греческого священника, если бы не висевший на шее кельтский медальон и отсутствие бороды.
— О, месье Дюморрей! Какая честь для нас! — защебетала Полина, — но что же делать? Можно провести сеанс вчетвером?
— Нет, — качнул головой медиум, — нам необходим пятый проводник. Количество участников сеанса должно соответствовать лучам пентаграммы!
— Викентий! — крикнула слугу Полина, — срочно приведите нам кого-нибудь, всё равно кого!
— А может, он сам заменит нам пятого? — подал голос доктор Мишин, и ехидно прищурил глаза, — или старик нужен вам, чтобы дёргать за ниточки, вращающие магический поднос?
— Всё шутите! — рассмеялась Полина, — Викентий такой неуклюжий, что всех призраков распугает!
Старый слуга переступая длинными ногами, точно журавль, вышел. Спустя полчаса он вернулся и привёл с собой молодую женщину, которую встретил на набережной. Бедняжка собралась топиться. Узнав об этом, все кинулись расспрашивать об обстоятельствах, толкнувших её на столь страшный шаг, но она не хотела говорить об этом.
— Ну, хоть назовите нам своё имя, — воскликнула Полина.
— София, — потупила глаза молодая женщина. Архитектор вздрогнул, как от удара. Он пристально посмотрел на неё, ища схожие с женой черты, но женщина даже отдалённо не походила на Софи: это была коренастая блондинка, с круглым славянским лицом, типичная мещанка.
Наконец, Дюморрей важно занял своё место за столом и пригласил остальных, объясняя каждому, где его место:
— Вы, господин Кирсанов, сядете по мою правую руку, по левую сядет София, — кивнул он в сторону мещанки, — а вы, сударыня, обратился он к Полине, сядете между господами Мишиным и Кирсановым! Викентий! Задёрни портьеры!
Когда всё было готово, окна занавешены, свечи зажжены, а люди взялись за руки, медиум попросил всех присутствующих закрыть глаза. Архитектор почувствовал прохладу шелка, и прерывистое дыхание,— слуга завязал ему повязку на лице.
Леонтий Борисович не был завсегдатаем спиритических сеансов, и потому, решив, что так дóлжно, возмущаться не стал.
— Отпустите своё сознание, дамы и господа, представьте себе, что внутри вас горит синее пламя и думайте только о нём, — медленно говорил Дюморрей, и к голосу его добавился странный звук, словно кто-то далеко в покоях дергал тонкую струну щипкового инструмента, мандолины или лютни. Вскоре к этому звуку добавился ещё один: слабое, мерное постукивание.
Сидящие за столом ощутили сквозняк, скользнувший по ногам, несмотря на то, что двери и окна были наглухо закрыты.
— Для духов не существует стен, — продолжал вещать медиум, голос его убаюкивал, — но увидеть их простому смертному не дано. Духи бестелесны, но порой вы можете ощутить их прикосновения, услышать голоса… смотрите на синее пламя внутри себя… ощутите прикосновения теней…
Теперь, к таинственным звукам и воздушному потоку, прибавились прикосновения. Леонтий Борисович уловил лёгкое, как крыло бабочки, касание.
Он хотел немедленно открыть глаза, но понял, что что-то мешает. Это была шёлковая повязка. Он сидел на стуле, но ему казалось, что он плывёт куда-то. Это ощущение было настолько сильным, что он услышал шум журчащей воды.
«Леонтий… любимый…» — донёсся до его сознания голос, весьма похожий на голос жены. Она никогда не называла его любимым, с горечью подумал он, и эта мысль вернула его к действительности.
Он хотел выдернуть руку из сухой и горячей ладони Дюморрея, но тот держал его мёртвой хваткой. Тогда архитектор, вскочив, вырвал руку с другой стороны, Полина была не такой сильной. Освободившейся рукой он хотел сдернуть маску, но тут грохнул выстрел, и Леонтий поспешил сесть на стул, пытаясь понять, куда вошла пуля. Боли не было.
— Аааааа-а-а-а! — услышал Кирсанов истошный визг, и в тот же момент сжимавшая его руку ладонь Дюморрея ослабла. Архитектор сорвал с себя маску и увидел, что медиум сидит бледный, как полотно, а мантия на его плече пропитана кровью.
Бледная, белокурая мещанка, назвавшаяся Софией, с ужасом смотрела на дымящийся пистолет в своей руке, и отбросив его, попыталась сцепить трясущиеся руки в замок.
— Ах ты, курва! Да я тебе глаза повыцарапаю! — завизжала на неё Полина, и хотела было вцепиться мещанке в волосы, но тут раздался стук : Дюморрей, потеряв сознание, стукнулся головой о поверхность стола.
Полина, охнув, тотчас бросилась к нему.
— Викентий! — закричала она, — что рот раззявил, старый чёрт, давай, помоги отнести твоего господина в безопасное место! Доктор, молю, сделайте что-нибудь!
Воспользовавшись моментом, пока Полина с Мишиным занимались раненым, София подошла к опешившему архитектору, и, взяв его за руку, повела к выходу.
Викентий, который, казалось с трудом воспринимал происходящее, осторожно попятился назад, к драпировке, за которой угадывалась дверь. Заметив это, Леонтий, оставив мещанку, рванулся за слугой, и, прежде чем тот смог улизнуть, успел схватить его за хлястик камзола. В комнате, где хотел скрыться слуга, находился фонтанчик, журчание которого слышал Леонтий и какой-то инструмент с одной струной, напоминающий индийский ситар.
— Взгляните, доктор, вам будет интересно! — крикнул Леонтий Борисович, и повернулся к старику — так ты, шельма, в сговоре с шарлатанами?!
— Я знал это, любезный друг! — отозвался Мишин, — ничего не трогайте, я должен составить описание!
— Отпустите меня, я не виноват! У меня больная жена! — заплакал Викентий, опускаясь на колени, — помилосердствуйте…
— Ты знаешь мою Софи? Видел её? — тряхнул лакея Леонтий.
— Нет, нет, я никогда не видел её… простите, моё дело маленькое, я ни в чём не виноват… сочувствую вашей потере!
— Откуда же ты знаешь о моей потере, сволочь? — насторожился архитектор.
— Так… слышал, весь город обсуждал ваше горе… — Викентий с мольбой сложил ладони вместе, — отпустите меня, я не виноват, клянусь вам!
— Доктор! Где же вы? Здесь старик, который, как вы и предполагали, дёргал за ниточки, просит его отпустить! Что скажете? — крикнул Леонтий Борисович.
Тем временем вместо ответа в гостиной послышался треск, и архитектор, оставив плачущего старика, пошёл взглянуть, что случилось. Гостиная, к его изумлению, была пуста. Лишь лужица крови на дубовом столе напоминала о разразившемся там действе. Вероятно, архитектор слышал звук механизма, закрывающего тайный вход в смежное помещение. Как архитектор, Леонтий Борисович знал, что искать его самостоятельно можно довольно долго, проще будет расспросить старика. Однако вернувшись, он обнаружил, что и тот успел скрыться.
Простукивая стены, Леонтий звал доктора, единственного, кому можно было доверять в этой компании. Ничего не обнаружив, архитектор вышел из особняка. Проходя мимо парка, он увидел белокурую Софи, в одиночестве сидевшую на скамье. Заметив Леонтия Борисовича, девушка встала, и подбежав, прижалась к нему, вся дрожа.
— Боже, Леон, я убила человека! Скорее отведи меня домой! — испуганно произнесла она. Жена ещё до свадьбы придумала называть его Леон, и с незнакомых губ это «Леон» сорвалось именно так, как он слышал тысячи раз.
Молча шли они мимо Михайловского парка. Блондинка вела Леонтия Борисовича безошибочно прямо к дому, как вдруг остановилась, и ошалело посмотрела на него.
— Сударь? Вы кто?
— А вы? Я — Леонтий Борисович Кирсанов, — ответил он.
— Куда вы меня ведёте? — она высвободила руку, и, не дожидаясь ответа, пошла в противоположную сторону. Архитектор стоял и смотрел ей вслед. Вдруг женщина остановилась, развернулась, и быстрым шагом пошла назад. К нему. Он не знал, что и думать, как вдруг она, положив свои руки ему на плечи, посмотрела ему в глаза.
— Леон! Неужели ты не узнаёшь меня? — и из глаз, не фиалковых, а серо-зелёных, одна за другой упали слезинки. И он почувствовал её, узнал этот взгляд, эту интонацию!
— Софочка! Боже мой, да как же это! — только и смог он сказать.
— Сама не знаю! Мне так плохо, Леон, я страдаю, — прошептала она.
— Ты… ты вселилась в эту девушку? — осторожно спросил Леонтий Борисович, и ему показалось, что сквозь простые черты мещанки он видит утончённые черты своей жены.
— Мне пришлось, но я не могу находиться здесь долго… мне надо объясниться… мне нужно твоё прощение! Пойдём же домой, где мы будем одни, скорее!
Почти у самого дома, мещанка снова пришла в себя.
— Сударь, что это такое в самом деле! Что происходит? Я вижу один и тот же сон наяву?
— Я пригласил вас в гости и вы согласились, — почти не соврал архитектор.
— Я вам не какая-то распутная! — проворчала мещанка, — у меня имеется ревнивый муж и он убьет меня за одно то, что я с вами говорю!
— Сударыня, спешу вам напомнить, что несколько времени назад, слуга нашёл вас на мосту. Вы собирались свести счёты с жизнью! Чего же вам бояться?
— Это вас не касается, сударь! Я жалею, что послушала старика и отправилась с ним в тот дом! Впрочем, я больше ничего не помню…
— Что, не помните даже, как подстрелили человека?
— Что?! Я подстрелила? Что за чепуха! — возмутилась мещанка, — да я и мухи не обижу!
— Сударыня, вы правы. Это были не вы, но вам будет чертовски сложно это доказать. Вас видели, кроме меня, ещё двое, не считая слуги. Так что, пойдёмте со мной, и обдумаем, как спасти вас от каторги.
Пока Леонтий готовил гостье чай, она заснула, откинувшись в мягком кресле. Даже немного похрапывала, открыв рот. Но сейчас именно она казалась ему красивейшей из женщин.
— Сонечка, ты тут? — тихо позвал Леонтий.
— Да, — приоткрыв один глаз, сказала женщина, — боже, как тяжело с ней бороться!
— А ты… можешь совсем её выгнать? Она ведь, всё равно собралась топиться! Мне так плохо без тебя, Сонечка! Я тоскую…
— Нет, — грустно ответила она, — наматывая на палец белокурый локон, — я застрелила виновного в моей смерти, полагая, что это даст мне освобождение… но я ошиблась. Что-то держит меня в этом мире, не пускает дальше. Я думаю, что это ты, Леон!
— Я?! Но я надеялся, что ты жива, ждал тебя каждую минуту! Видел твой образ в витринах любимых тобой магазинчиков, слышал твой голос среди многих голосов! Я мысли не допускал, что ты… оставила меня.
— О, я не заслуживаю такой любви и верности, — грустно сказала Софи, — я заслужила смерть. Я предала тебя, Леон. Моя подруга Волович познакомила меня с этим проходимцем, называющим себя Дюморреем, ему удалось убедить меня в своей любви, и вызвать во мне чувство, скорее порочную страсть, чем любовь… Ах, как я виновата пред тобою! Я согрешила лишь раз, но как говорят, «коготок увяз, всей птичке пропасть»… — наглая парочка стала угрожать мне разоблачением, говорили, что имя известного архитектора Кирсанова будет истрёпано газетчиками, и это уничтожит тебя… О себе я уже и не думала. Мне предложили откупиться… я отдала им всё, что у меня было: и платья, и драгоценности… Боже! Какая я была наивная…
Архитектор, обхватив голову руками плакал. Подняв мокрое от слёз лицо, он сказал: — ты права, дорогая! Я держу тебя в этом мире, Сонечка, потому, что не могу без тебя! Но, если ты не можешь быть со мной, я иду к тебе!
Леонтий Борисович открыл ящик, где лежал его пистолет и достал его из инкрустированного футляра. Он увидел, как зрачки Сонечкиных глаз расширились, и улыбаясь ей, приставил пистолет к своему виску.
— Не надо, — вдруг сказала она, молитвенно сложив руки — сударь, я вас не знаю, но… умоляю, не делайте этого! Прошу вас! Я сама хотела лишить себя жизни, но теперь знаю: это не выход, сударь! Там только тьма, и больше ничего!
— Верни мне мою Соню! Я хочу видеть её глаза, — хрипло сказал архитектор, — впрочем, я и так скоро увижу их! — он спустил курок, но раздался лишь щелчок. Осечка.
Он услышал голоса и опустил пистолет. Это были его заказчики, он совсем забыл, что пригласил их посмотреть макет арки. Вошедшие увидели странную картину:
Архитектор находился посредине комнаты с пистолетом в руке, а молодая женщина, стоявшая рядом, закрыла руками лицо.
— Верни мне мою жену! — отбросив пистолет, Леонтий Борисович взялся душить мещанку, не обращая внимания на своих заказчиков. Те переглянулись и, недолго думая, скрутили архитектора. Они препроводили его в дом для душевнобольных, находящийся за городом.
Возвращаясь в город, оба молчали. Каждый думал о своём.
— Как вам думается, Корнилий Дмитрич, поправится ли наш архитектор? Работа-то не кончена, — наконец прервал молчание один из заказчиков, с бородкой клинышком.
— Полагаю, что Леонтий Борисович справится, — ответил Корнилий Дмитриевич, дымя сигарой, — он, бедолага, очень любил свою жену. Хотя все знали, что вертихвостка была, ещё та!
— А вам сие откуда известно? — усмехнулся тот, что с бородкой.
— На подобные вопросы не отвечаю! — выдыхая дым, засмеялся Корнилий Дмитриевич, но тут же его лицо стало серьёзным: — полгода назад её из реки достали, так Леонтий её не признал! Моя Соня,— говорит,— красавица, и одевается у госпожи Бенуа, а эта бедолага, мол, какая-то уродина, и одета бедно»! Сдаётся мне, что с того момента бедолага и «поплыл»!
— Всё дело в том, дражайший мой коллега, что индивид обычно верует в то, во что хочет веровать, а всё остальное для него как бы не существует… человек становится слепым, потому что действительность не соответствует его представлению о прекрасном, и он предпочитает не видеть её, пребывая в своём благополучном мирке!
— Сударь, да вы философ! — с уважением приподнял шляпу Корнилий Дмитриевич.
***
Викентий, увидев, что хозяину уже ничто не поможет, решил, что сам он заслужил безбедную старость, осталось лишь устранить препятствия. Полина не дала бы ему даже десятой доли того, что, как считал старик, причитается ему по праву. Увидев пистолет в руках слуги, Полина зашипела на него:
— А ну верни мне эту игрушку, — вытянула она вперёд руку, — ты не посмеешь выстрелить, ничтожество!
Старый слуга, словно зачарованный, был готов отдать оружие, но тут вмешался доктор Мишин. Он захотел отнять пистолет, неуклюже стукнув Викентия по руке, и пистолет выстрелил. Выпучив глаза, Полина посмотрела на свою левую грудь, и сев возле тела Дениса, сникла, как догоревшая лучина.
— Что ты наделал, ты убил её! — взвизгнул Мишин, — теперь сгниешь на каторге, старый ты дурень!
— Может, и старый, но не дурень, — сказал старик и кончил дело, застрелив доктора.
Подождав, когда смолкнет последний хрип, старик всплакнул над телами, помолился, да и забрал из тайника хозяйское добро: всё, что не успел промотать на роскошную жизнь его хозяин. Больше Викентия никто не видел, исчезла из приюта и его жена-калека.
Вернувшийся через месяц из Довиля хозяин особняка князь Воронцов был неприятно удивлён тем фактом, что его подвал был превращён в склеп. Князь думал, что сдал особняк в аренду приличному человеку, графу Дюморрэ, именно так представился ему симпатичный молодой человек, намекая на родство с французским генералом. Кроме трупа самого графа, в тайной комнате был обнаружено тело доктора Мишина и неизвестной женщины. На лацкане её модного жакета от Бенуа красовалась позолоченная брошь в виде лисички, но это не помогло полиции установить личность покойной.
***
Леонтия Борисовича в больнице часто навещает мещанка Софья Потапенко. Муж её бросил, за что она благодарит Бога. Добрая женщина узнав историю архитектора, свихнувшегося от любви, была тронута до глубины души. Её всегда тянуло к учёным людям, и она решила, что когда-нибудь сможет стать для Леонтия Борисовича лекарством, чтобы он, наконец, забыл свою шатенку с фиалковыми глазами.
