Спустя год после ухода бабушки я наконец решилась навестить родную деревушку. Я постоянно откладывала эту поездку, находя различные оправдания: то работа не отпускает, то дети, то бесконечный ремонт в городской квартире. На самом деле, единственная причина была в страхе.
Я боялась столкнуться с пустотой в доме, с заросшим сорняками садом, с тишиной там, где всегда слышался смех и кипела жизнь.
Прибыв в село, я вышла на главной дороге и пошла знакомым с детства маршрутом. Июльское солнце беспощадно припекало, размягчая под ногами асфальт. По обе стороны улицы стояли дома, которые я знала с самого детства. Вот тетя Галя сидит на крыльце, чистит картошку, а там дядя Вася красит забор.
Они машут мне рукой, приветствуют. Село — это как одна большая, дружная семья. Здесь все всё знают друг о друге, и секретов просто не существует.
Старая, облупившаяся калитка с поскрипыванием отворилась, как и много лет назад. Двенадцать соток земли — это внушительный участок. Бабушка всегда гордилась им: самый большой огород на всей улице, самые аккуратные грядки, самые крупные и сочные помидоры к концу лета.
Соседи завидовали — и её богатому урожаю, и тому, как она могла поддерживать всё в идеальном порядке. А сейчас — бурьян выше пояса и теплица с разбитыми стёклами.
Дом встретил меня запахом сырости и мышиной возни. На кухонном столе лежала та же клеёнка в цветочек, стояла сахарница с отколотой ручкой, а на стене висели фотографии в деревянных рамках. Дедушка в военной форме — молодой и красивый. Родители в день своей свадьбы. Мы с сестрой Еленой у той же самой калитки — мне около семи, а ей пять.
Елена теперь живёт в Канаде — уехала в девяностых и даже не приехала на бабушкины похороны. «Не могу себе позволить», — написала она в сообщении.
Я бродила по дому, прикасалась к вещам, погружаясь в воспоминания. Вот эта вышитая скатерть, которую делали её руки. А вот комод с облезшей краской, который дедушка сколотил ещё в семидесятых. В углу комнаты стояло старое кресло, где бабушка любила проводить вечера, вязать тёплые носки и смотреть в окно.
За окном был соседний участок, принадлежащий тёте Оксане. Наши огороды разделял низкий забор, через который в детстве мы легко перебирались. Мы с её сыном Кириллом росли вместе, играли и перелезали через этот забор. А потом поженились. Это была настоящая деревенская история любви, как в кино.
Тётя Оксана трудилась в огороде, склонившись над грядками. Она была в широкой шляпе и старом халате, который она надевала «для грязной работы». Услышав скрип калитки, она выпрямилась и помахала мне рукой.
— Настя? Это ты, родная? Наконец-то приехала!
Я подошла к забору. Лицо тёти Оксаны было задумчивым, каким-то настороженным. Она была не такой радостной, как обычно.
— Здравствуйте, тётя Оксана.
— Да брось ты, Настя, какие церемонии. Мы же теперь семья, — она сняла перчатки, вытерла руки о халат. — Как дела? Дети как?
— Всё хорошо. Старший уже в десятый класс пошёл, а младшая в пятый.
— Время-то как летит… А дед твой на смене, вечером только вернётся. Как же он обрадуется твоему приезду.
Мы помолчали. Я чувствовала, что она хочет что-то сказать, но не решается начать.
— Дом-то в каком состоянии? — спросила наконец она.
— Да так… Запущенный. Год никто не заходил.
— Я заходила, — тихо сказала тётя Оксана. — Зимой несколько раз проверяла, чтобы ничего не протекло, и чтобы никто чужой не залез. Проветривала иногда.
— Спасибо большое. Я и не знала…
— А что тут знать. Дом пустой стоит — надо же за ним присматривать.
Снова наступила пауза. Тётя Оксана теребила в руках перчатки, подбирая слова.
— Насть, а что ты… ну, в смысле, что ты думаешь делать с домом?
— Пока не знаю. Наверное, буду приезжать на выходные. Может, летом с детьми будем здесь жить.
— Ага… — тётя Оксана кивнула. — А жить здесь постоянно не будешь? В городе же работа, школы…
— Нет, постоянно не буду. Зачем?
— Ну да, зачем… — повторила она задумчиво.
Мы ещё поговорили о погоде, о соседях и о новостях в селе. Разговор был вялым и натянутым. Я чувствовала, что тётя Оксана о чём-то думает, что-то её волнует, но она не решалась сказать об этом прямо.
— Ладно, я пойду пока осмотрю дом получше, — сказала я.
— Конечно, конечно. А я тут закончу и тоже зайду к тебе. Чаю попьём, как следует поговорим.
Я провела в доме около двух часов. Составляла список того, что нужно починить, убрать и заменить. Список получался длинным — год без присмотра дом не пережил без последствий. Крыша в нескольких местах протекала, в кладовке завелись мыши, а один оконный блок покосился.
И ещё я вспоминала. Как бабушка встречала меня в детстве — с объятиями и поцелуями, с пирожками и сметаной. Как она учила меня вязать, рассказывала, какие травы от чего помогают. Как мы сидели с ней на крыльце по вечерам, и она рассказывала мне про войну, про то, как познакомилась с дедушкой.
В последние годы я приезжала редко. Мне стыдно это признавать, но это так. Раз в месяц, а то и реже. Работа, дети, домашние дела — всё это полностью поглощало моё время. А бабушка становилась всё слабее, и ей требовалась всё большая помощь.
Хорошо, что рядом была тётя Оксана. Она часто заходила к бабушке, помогала по хозяйству, ездила в магазин. Когда бабушка упала и сломала руку, тётя Оксана вызвала скорую и поехала с ней в больницу. Когда у бабушки начались проблемы с памятью, она следила за тем, чтобы та вовремя принимала таблетки и не забывала выключать газ.
Я была очень благодарна ей тогда. И сейчас благодарна. Без её помощи я не знаю, как бы мы справились.
Около половины пятого тётя Оксана постучалась в дверь. Она принесла с собой контейнер с лимоном и домашнее печенье.
— Ну, как дела? Осмотрелась? — спросила она, усаживаясь за стол.
— Да, работы предстоит много. Нужен серьёзный ремонт.
— Ещё бы. Дом без хозяина — как корабль без капитана. Потихоньку тонет.
Мы пили чай и разговаривали о всяких мелочах. Тётя Оксана рассказывала о деревенских новостях — кто женился, кто развёлся, у кого какие проблемы. Обычные деревенские разговоры.
Но я всё ещё чувствовала, что она что-то недоговаривает. Она поглядывала на меня исподлобья, словно собираясь сказать что-то очень важное.
— Настя, — наконец сказала она, отставляя чашку. — Давай поговорим откровенно.
— О чём?
— О том, как мы будем жить дальше. Я имею в виду — наши участки, помощь… Ты же понимаешь, что я ухаживала за твоей бабушкой не просто так.
Моё сердце сжалось. Вот оно, то, чего я так боялась.
— Как это не просто так?
— Ну вот так. Она была очень хорошим и добрым человеком. Но и я не промах.
— Тётя Оксана, я не понимаю, к чему вы клоните.
— Я клоню к тому, что твоя бабушка мне не раз говорила: «Будет тебе моя благодарность за твою заботу и помощь. Валя, — говорила она, — ты для меня как родная дочка. Настя далеко, а ты всегда рядом. Я тебя не забуду».
Она помолчала, разглядывая узор на скатерти.
— А потом вдруг составила завещание. Всё тебе. И ни слова обо мне не упомянула.
— Но завещание — это её право. Она сама принимала решение.
— Её право, да. Только принимала она его в последние годы не очень хорошо. Память-то у неё уже была не та. А твои родители, наверное, из города постоянно звонили — мол, только на внучку оформляй, нам ничего не надо. Только на кровную родственницу.
— Откуда вы знаете, что родители звонили?
— Она мне сама рассказывала. Жаловалась даже, что на неё давят. Говорят, что чужие люди не должны претендовать на наследство.
Тётя Оксана встала и подошла к окну.
— А я разве чужая? Я к ней пять лет каждый день ходила. Когда ей совсем плохо стало — я даже ночевала у неё. Боялась оставлять её одну.
— Я знаю, что вы очень много помогали…
— Не много. ВСЁ, — она повернулась ко мне. — Я для неё ВСЁ делала. Стирала, убирала, готовила. В аптеку ездила, к врачам возила. Когда понадобились пелёнки — я покупала и меняла их. Когда зимой сломалась печка — я искала мужчин, чтобы они её починили.
Её голос дрожал от обиды.
— А где была ты? Где были твои родители? Раз в месяц приедешь, пакет продуктов привезёшь — и всё. И теперь ты хозяйка, а я так… Добрая соседка.
Я молчала. Что я могла сказать? Она была права. Я действительно приезжала редко. И она действительно делала гораздо больше, чем я.
— Но завещание законное, — тихо сказала я.
— В здравом уме… — тётя Оксана горько усмехнулась. — Да она в последний год путала, какой сегодня день недели. Забывала, ела ли она сегодня. А тут вдруг — в здравом уме подписывает завещание.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что это всё несправедливо. Я столько лет, столько сил и столько денег потратила… А получается, что зря. Мы родственники, я понимаю, но то, что происходит, — это просто несправедливо.
Она вернулась к столу и села напротив меня.
— Ты знаешь, сколько денег я потратила на твою бабушку? Только на лекарства — больше ста тысяч за все годы. А продукты? А мелкий ремонт? А дрова каждую зиму?
— Если нужна компенсация…
— Да дело не в деньгах! — тётя Оксана стукнула ладонью по столу. — Дело в справедливости! Твоя бабушка обещала мне участок. Половину этого участка. Сама говорила, что объединим с моим, и у меня будет больше земли.
— Обещала? Тогда почему она не переписала завещание?
— А потому, что твои родители ей голову задурили! Звонили каждую неделю и внушали: только на Настю, только на кровную родственницу! А я что — не человек? Не заслужила?
Дверь хлопнула — это приехал Кирилл. Услышав голоса, он зашёл на кухню.
— Привет, Настя! Привет, мама! — он обнял меня, поцеловал в щёку, а потом обнял мать. — Приехал раньше, чем планировал. Как дела?
— Нормально… — ответила я, глядя на тётю Оксану.
Кирилл почувствовал напряжение.
— Что у вас здесь происходит?
— Да так, разговариваем, — сказала мать. — О жизни и о справедливости.
— О чём именно?
Тётя Оксана встала и расправила плечи.
— О том, сынок, что я пять лет ухаживала за бабушкой Насти. А наследство получила она. И теперь я хочу справедливости.
Кирилл посмотрел на меня, потом на мать.
— Мам, о какой справедливости ты говоришь?
— О том, что этот участок по справедливости тоже принадлежит мне. Тем более она мне его обещала. Твоя жена жила в городе, а я здесь работала. Она приезжала раз в месяц, а я — каждый день.
— Мама, участок Настин. Завещание есть.
— А моё право где? Моя благодарность где? — голос тёти Оксаны повысился. — Пять лет жизни я отдала этой семье! Пять лет!
— Никто вас не заставлял, — сказала я.
— Как это не заставлял? А кто должен был? Ты?
— Я работала, у меня дети…
— У всех есть дети! У всех есть дела! Но я не бросила одинокую старушку!
— Тётя Оксана, давайте спокойно…
— Спокойно?! — она вскочила, её лицо покраснело от возмущения. — Да как тут спокойно! Я вложила в эту землю столько труда и денег! А теперь что — иди, Валя, и забудь всё?
— Мам, успокойся, — Кирилл попытался взять её за руку.
— Не успокоюсь! — она отдёрнула руку. — Знаешь что? Участок большой, вам тут всё равно не жить. Пусть отдаст мне половину — ту, что примыкает к моему забору. Шесть соток. К моим двенадцати присоединится, и будет восемнадцать. А остальное пусть забирает себе.
Вот оно. Наконец-то она сказала прямо, чего хочет.
— Я не буду делить участок, — твёрдо ответила я.
— А почему? — тётя Оксана шагнула ко мне. — Почему не будешь? Я заслужила или нет?
— Заслужили вы или нет — это решала моя бабушка. И она решила оставить всё мне.
— Твоя бабушка в последние годы толком не соображала!
— Нотариус подтвердил её дееспособность.
— Нотариус! Да что нотариус понимает! Он с ней всего полчаса поговорил и выдал справку. А я пять лет рядом была!
— Хватит! — не выдержал Кирилл. — Обе прекратите кричать!
Но тётя Оксана уже не слышала:
— Знаешь что, Настенька? Если ты такая принципиальная и хочешь всё себе забрать — живи. Только помощи от меня больше не жди. И пусть твоя совесть тебя мучает — ты получила то, что выращено чужими руками, а благодарности никакой.
— Мама, перестань!
— Не перестану! — тётя Оксана повернулась к сыну. — А ты на чьей стороне? Жены или матери?
— Я ни на чьей стороне. Я хочу, чтобы в семье был мир.
— Мира не будет, — холодно сказала тётя Оксана. — Пока не будет справедливости — мира не будет.
Она направилась к двери.
— И знай, Настя, — я подам в суд. На неосновательное обогащение. Я содержала твою бабушку, а получила всё ты. По закону это называется — обогащение за счёт другого.
Дверь хлопнула. Мы с Кириллом остались одни.
— Настя, — тихо сказал он. — Может, правда стоит… ну, пойти ей навстречу?
— В чём пойти навстречу?
— Ну не половину отдавать, но что-то… Какую-то компенсацию. Она ведь и правда очень много помогала.
— Помогала. И я ей очень благодарна. Но участок мой.
— Участок твой, да. Но мама не врёт — она потратила много денег и времени.
— Кирилл, ты хочешь, чтобы я платила за то, что твоя мама была добра к бабушке?
— Не за то, что добра. А за то, что практически содержала её.
— Никто её не просил содержать.
— Настя, а если бы она не помогала — что бы было?
Я молчала. Я знала, что было бы. Мне пришлось бы уйти с работы, забрать бабушку к себе или нанять сиделку. А сиделка стоила бы гораздо дороже, чем потратила тётя Оксана.
— Ладно, — сказал Кирилл, видя, что я не отвечаю. — Тогда давай так. Я сам маме заплачу. Сколько она потратила — столько и дам. А ты оставишь участок себе. Всё будет честно.
— Откуда у тебя такие деньги?
— Займу где-нибудь. Возьму кредит. Только бы в семье был мир.
Я посмотрела на него — уставшего, растерянного, пытающегося всех примирить.
— Знаешь, Кирилл? Не нужно ничего занимать. Если твоя мама считает, что имеет право на мой участок — пусть идёт в суд. Там разберутся, кто прав.
— Настя, зачем суды? Зачем скандалы?
— А зачем твоя мама предъявляет мне претензии? Завещание есть, всё по закону. Если ей не нравится — пусть в суде докажет свою правоту.
Кирилл вздохнул и потёр лицо руками.
— Ладно. Как знаешь. Только учти — у мамы характер. Если сказала, что подаст в суд — значит, подаст.
— Пусть подаёт.
И спустя месяц тётя Оксана действительно подала в суд. Она требовала признать завещание недействительным и возместить расходы на содержание бабушки. Она ссылалась на то, что бабушка была недееспособна, а наследство я получила незаконно.
Суд длился полгода. Мне было противно слушать, как адвокат тёти Оксаны рассказывал, какая я неблагодарная внучка, как мало времени проводила с бабушкой и как редко помогала. Противно было оправдываться и объяснять, почему я работала в городе, а не сидела в селе.
Но документы говорили сами за себя. Завещание было оформлено правильно, нотариус подтвердил дееспособность бабушки. Помощь соседки — это проявление доброты, а не основание для наследственных прав.
Тётя Оксана полностью проиграла суд.
Но наши отношения закончились навсегда. Она больше не здоровается и отворачивается при встрече. Кириллу достаётся каждый день — мать не устаёт напоминать, на какой неблагодарной женщине он женился. Она говорит, что сын предал родную мать ради чужой женщины.
А я теперь каждые выходные приезжаю в Подборовку. Постепенно привожу дом в порядок, сажаю цветы, ремонтирую то, что сломалось. И каждый раз думаю об одном.
Добрые дела нужно делать от чистого сердца. А не для того, чтобы потом предъявлять за них счёт. Если ты помогаешь, рассчитывая на награду, — это уже не помощь. Это инвестиции.
И я точно знаю: моя бабушка хотела, чтобы земля досталась мне. Её внучке. А не соседке, какой бы хорошей она ни была.
И пусть тётя Оксана считает меня неблагодарной. Я помню, чья я внучка. И что значит родная кровь.
