Марина поняла, что беременна, когда варила борщ на всю семью. Свёкла выскользнула из рук, покатилась по полу, оставляя бордовый след, а она вдруг села прямо на кухонный стул и заплакала. Не от свёклы, конечно. От того, как пахло в квартире — остро, невыносимо, будто все запахи мира собрались на их девятиметровой кухне.
— Мам, ты чего? — Старший, Максим, заглянул из коридора, держа в руках хоккейную клюшку. — Опять папка что-то не то сказал?
— Всё в порядке, — Марина вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Лук режу.
— Так ты борщ варишь, — недоумённо протянул сын.
Вечером, когда все пятеро сидели за столом — Андрей, как всегда, во главе, сыновья по старшинству: Максим, Данила, Артём — Марина долго собиралась с духом. Борщ остывал в тарелках, младший Артём уже начал ёрзать на стуле.
— У меня будет ребёнок, — выпалила она наконец.
Ложка Андрея застыла на полпути ко рту.
— В смысле? — он медленно опустил ложку обратно в тарелку. — Ты же… Тебе же сорок один.
— И что? — Марина выпрямила спину. — Рожают и в пятьдесят.
— Мам, ты серьёзно? — Данила скривился. — Мне шестнадцать! В школе засмеют!
— А мне вообще восемнадцать, — добавил Максим. — Я через год женюсь, может. А тут…
— Заткнулись оба! — рявкнул Андрей, и сыновья притихли. Он повернулся к жене, и в его глазах Марина увидела что-то новое, чего не было за все двадцать лет их брака. Страх. — Марин, ну какой ребёнок? У нас ипотека, Максим в институт поступает, Данилка на репетиторов ходит… Ты с ума сошла?
— Я всегда хотела дочку, — тихо сказала Марина.
— Хотела! — Андрей встал так резко, что стул опрокинулся. — Двадцать лет назад надо было хотеть! А сейчас… Сейчас это безумие! Ты понимаешь, что нам придётся всё сначала? Памперсы, бессонные ночи, болезни…
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь! — он ударил кулаком по столу, и борщ выплеснулся из тарелок. — Я не хочу этого ребёнка! Слышишь? Не хочу!
Артём заплакал. Данила обнял младшего брата, бросая на родителей испуганный взгляд. Максим молча встал и ушёл в свою комнату, громко хлопнув дверью.
— Завтра же идёшь к врачу, — Андрей понизил голос до угрожающего шёпота. — И делаешь аборт. Иначе я уйду. И детей заберу.
Марина смотрела на мужа — на его побагровевшее лицо, на вздувшуюся жилку на виске — и не узнавала. Это был не тот Андрюша, который двадцать лет назад носил её на руках через лужи. Не тот, кто плакал от счастья, когда родился Максим.
— Не заберёшь, — сказала она спокойно. — И не уйдёшь. А я рожу.
Следующие недели превратились в ад. Андрей демонстративно не разговаривал с женой, ночевал на диване в гостиной. Сыновья тоже отдалились — Максим почти не появлялся дома, Данила замкнулся, только Артём иногда подходил и клал голову ей на колени, как в детстве.
Токсикоз накрыл Марину с такой силой, что она не могла даже смотреть на еду. Работать стало невозможно — она трудилась бухгалтером в небольшой фирме, и начальник, узнав о беременности, деликатно предложил «отдохнуть до лучших времён».
— Вот видишь? — злорадствовал Андрей, когда она сообщила об увольнении. — Уже начинается! Денег нет, а ты…
— Обойдёмся, — отрезала Марина.
На самом деле она боялась. По ночам, свернувшись калачиком на своей половине кровати, прислушивалась к шевелениям внутри и думала: а вдруг Андрей прав? Вдруг она и правда сошла с ума? В сорок один год, с тремя почти взрослыми сыновьями, без работы…
Но потом вспоминала тот день в роддоме, восемнадцать лет назад, когда родился Максим. Как медсестра вынесла свёрток и сказала: «У вас мальчик». И то чувство — лёгкого разочарования, которое она тут же задавила в себе. Конечно, мальчик — это прекрасно. И второй мальчик — тоже. И третий… Но где-то в глубине души всегда жила мечта о дочке. О той, кому можно заплетать косички, покупать платьица, с кем можно будет говорить о женском, когда она подрастёт.
Второе УЗИ было назначено на двадцатую неделю. Марина пошла одна — Андрей демонстративно уехал на дачу к матери.
— Что-то не так, — пробормотала узистка, водя датчиком по животу. — Подождите, я позову заведующую.
Следующий час Марина помнила как в тумане. Слова «порок развития», «несовместимо с жизнью», «лучше прервать» били по ушам, как молотом. Она вышла из кабинета, держась за стену, села на лавочку в коридоре и не смогла встать. Какая-то женщина принесла ей воды, другая вызвала такси.
Дома никого не было. Марина легла на кровать, не раздеваясь, и проплакала до вечера. Когда вернулся Андрей, она молча протянула ему заключение УЗИ.
Он прочитал, и на его лице появилось странное выражение — смесь торжества и… жалости?
— Ну вот видишь, — сказал он почти ласково. — Сама природа против. Завтра поедем в больницу, договоримся…
— Нет.
— Марина, ты читала, что там написано? Ребёнок может родиться…
— Может! — она села на кровати. — А может и нет! Это же не приговор, это подозрение!
— Ты спятила! — Андрей снова начал заводиться. — Ты хочешь родить инвалида? Ты представляешь, какая это будет жизнь? Для всех нас?
— Это моя дочь!
— Откуда ты знаешь, что дочь?
— Знаю! — Марина обхватила живот руками. — Чувствую! И я её не убью!
Андрей молча собрал вещи и ушёл. Хлопнула входная дверь, и в квартире стало так тихо, что слышно было, как тикают часы на кухне.
Сыновья вернулись поздно. Максим прошёл мимо, не глядя. Данила остановился в дверях её комнаты.
— Мам, папа сказал… Это правда?
Марина кивнула.
— И ты всё равно…?
— Да.
Данила постоял ещё немного, потом развернулся и ушёл к себе.
Следующие дни тянулись как в бреду. Андрей не ночевал дома, сыновья избегали её. Только Валентина Петровна, свекровь, неожиданно позвонила:
— Маринка, не вешай нос. Приезжай ко мне на дачу, отдохни.
— Вам Андрей всё рассказал?
— Рассказал. Дурак он, прости господи. Ты давай, собирайся. Свежий воздух тебе сейчас нужен.
На даче было тихо и спокойно. Валентина Петровна, кряжистая семидесятилетняя женщина, усадила невестку на веранде, принесла чай с вареньем из крыжовника.
— Знаешь, что я тебе скажу, — начала она без предисловий. — Когда я Андрюшкой беременная была, мне тоже всякое говорили. И поздно — мне тридцать восемь было, и анализы плохие. Врачиха одна прямо сказала: родишь урода. Я реву, а она: не реви, иди аборт делай.
Марина подняла глаза на свекровь.
— А я не пошла. Сказала: будь что будет. И вот — Андрюшка. Может, не гений, характер тяжёлый, но уродом точно не назовёшь, — Валентина Петровна усмехнулась. — Врачи тоже люди, ошибаются. Ты главное не накручивай себя. И ещё — найди хорошего специалиста, перепроверь. В платной клинике.
— Денег нет, — Марина покачала головой. — Андрей счета заблокировал.
— Вот сволочь! — свекровь грохнула кулаком по столу так, что задрожали чашки. — Я дам денег. И не спорь! Это мой будущий внук или внучка.
Марина заплакала — впервые за эти дни не от горя, а от благодарности.
Через неделю она записалась в лучшую клинику города. Профессор, седой мужчина с добрыми глазами, долго изучал снимки, потом сам провёл УЗИ.
— Не понимаю, о чём говорили коллеги, — сказал он наконец. — У вас прекрасная здоровая девочка. Все показатели в норме.
— Девочка? — Марина не поверила своим ушам. — Точно девочка?
— Точно, — улыбнулся профессор. — И очень активная. Видите, как ножками дрыгает?
Марина смотрела на экран, где её дочка — дочка! — кувыркалась в околоплодных водах, и плакала от счастья.
Из клиники она вышла другим человеком. Достала телефон, набрала Андрея. Он ответил после пятого гудка:
— Что?
— Девочка у нас. Здоровая. Я только что из клиники.
Молчание.
— Андрей?
— Откуда деньги на клинику?
— Твоя мама дала.
Снова молчание, потом тяжёлый вздох:
— Я приеду вечером. Поговорим.
Он появился в девять, небритый, помятый. Сел на кухне, уставился в стол.
— Покажи заключение.
Марина протянула бумаги. Андрей читал долго, несколько раз перечитывал одни и те же строчки.
— Они могут ошибаться, — сказал наконец.
— Могут, — согласилась Марина. — Но я всё равно рожу.
— Даже если…?
— Даже если. Это наша дочь, Андрюш. Наша с тобой.
Он поднял глаза, и она увидела в них слёзы.
— Я боюсь, Марин. Понимаешь? Просто боюсь. Мы уже не молодые, сил нет, а если что-то пойдёт не так…
— Мы справимся, — она накрыла его руку своей. — Вместе справимся.
Андрей притянул её к себе, уткнулся лицом в плечо.
— Прости меня. Я вёл себя как последняя скотина.
— Уже простила.
С того вечера всё изменилось. Андрей вернулся домой, стал заботливым до навязчивости — приносил фрукты, готовил завтраки, массировал Марине ноги по вечерам. Сыновья тоже оттаяли. Максим первым подошёл, неловко обнял:
— Мам, прости. Я эгоист.
— Да ладно тебе.
— Нет, правда. Я только о себе думал. А сестрёнка — это же круто!
Данила с Артёмом присоединились к разговору:
— Мам, а как назовём?
— Ещё не решила.
— Можно я выберу? — загорелся Артём.
— Нет, я! Я старше! — вмешался Данила.
— Вместе выберем, — улыбнулась Марина.
Оставшиеся месяцы пролетели как один день. Живот рос, дочка толкалась всё активнее. Вся семья с восторгом наблюдала за шевелениями под натянутой кожей.
— Смотрите, это пяточка! — восклицал Артём.
— Дурак, это локоть! — поправлял Данила.
— Оба дураки, это попа, — авторитетно заявлял Максим.
Андрей приложил ухо к животу:
— Тише вы! Я сердцебиение слушаю!
Валентина Петровна связала целый гардероб — розовые пинетки, кофточки, шапочки. Квартира наполнилась детскими вещами. Сыновья отвоевали у родителей право самим собрать кроватку — получилось криво, но с душой.
Рожать Марина поехала в тот же роддом, где появились на свет все её мальчишки. Андрей метался по коридору, сыновья сидели в приёмном покое.
— Папа, ну что там? — каждые пять минут спрашивал Артём.
— Не знаю! Не пускают!
Когда наконец акушерка вышла и сказала: «Поздравляю, у вас дочь!», Андрей сполз по стенке и заплакал. Сыновья кинулись к нему:
— Пап, ты чего? Что случилось?
— Всё хорошо, — он вытер глаза. — Всё хорошо, пацаны. У вас сестра.
Марину с малышкой перевели в палату через час. Вся семья столпилась у кровати, боясь дышать.
— Какая маленькая, — прошептал Максим.
— Красивая, — добавил Данила.
— На маму похожа, — умилился Артём.
Андрей взял дочку на руки — неумело, боясь уронить. Девочка открыла глаза — огромные, синие — и словно внимательно посмотрела на отца.
— Привет, малышка, — прошептал он. — Я твой папа. Прости, что не сразу тебя ждал.
— Варенька она, — сказала Марина. — Варвара.
— Варюша, — согласился Андрей. — Наша Варюша.
Дома всё закрутилось с новой силой. Сыновья составили график дежурств — кто когда гуляет с коляской, кто помогает купать. Андрей освоил искусство пеленания и кормления из бутылочки. Даже научился петь колыбельные — правда, получалось у него это комично, но Варюша засыпала.
— Знаешь, — сказал он как-то ночью, укачивая дочку, — я думал, что буду жалеть. Что поздно, что тяжело. А я счастлив, Марин. Как будто жизнь заново началась.
Марина обняла его сзади, положила подбородок на плечо.
— Я знала, что ты полюбишь её.
— Откуда знала?
— Потому что ты хороший отец. Просто испугался.
Варюша заворочалась, причмокнула во сне. Андрей поправил одеяльце, поцеловал дочку в лобик.
— Спасибо, — сказал он тихо. — Что не послушалась меня тогда. Что родила её.
— Это наше четвёртое счастье, — улыбнулась Марина. — Четвёртое и самое долгожданное.
За окном занимался рассвет. Новый день их новой жизни — жизни, в которой теперь было место и для розовых платьиц, и для кукол, и для косичек с бантиками. Жизни, которая оказалась полнее и счастливее, чем они могли себе представить.
Варюша во сне улыбнулась, словно соглашаясь. И в этой беззубой улыбке было столько света, что казалось — вся квартира наполнилась им, прогоняя последние тени сомнений и страхов.
