С тех пор как Таня вышла замуж за Игоря, она всё старалась быть «хорошей». Пекла пироги, гладила рубашки, улыбалась в ответ на колкие замечания. Ведь мама Игоря — Вера Павловна — женщина серьёзная, строгая. Учительница в прошлом. Привыкла командовать, указывать, наставлять.
Таня поначалу терпела. Ну, невестка же. Как-то неудобно перечить.
— Это ты так картошку режешь? — с усмешкой спрашивала свекровь. — Неудобно же есть! Грубовато. Я Игорьку всегда мельче делаю.
Или вот ещё:
— Салат с майонезом? Ох… Ну да, молодёжь нынче любит пожирнее.
А уж когда речь заходила о детях…
— Неужели он у вас до трёх не спал?! — округляла глаза Вера Павловна. — Да я Игоря в три месяца приучила по расписанию. Спал как часики. А ты всё ноешь: «Устала, устала»… Может, дело в тебе, а не в ребёнке?
И Таня старалась ещё больше. Стирала, убирала, готовила три блюда, пекла шарлотку по маминому рецепту — с корицей, как та любила. Ждала, что заметит. Похвалит. Улыбнётся хотя бы.
Но каждый визит Веры Павловны превращался в экзамен. Проверка посуды на «нагар». Подъём в семь утра: «Я привыкла завтракать рано». Советы по воспитанию, непрошенные, как сквозняк. Подглядывания в холодильник: «А что у нас на ужин?» — с таким тоном, будто проверка санитарной нормы.
Однажды Таня стояла у плиты — варила борщ. За окном дождь, в коляске в зале дремлет малыш. На плите — кастрюля. В голове — пустота и злость.
Вера Павловна пришла без звонка. Как обычно. С порога:
— Я только на минуточку, посмотреть на внучка.
Зашла, не разуваясь, поставила сумку на табурет. Села. Обвела взглядом кухню. Снова эти её «прищуренные глаза», будто Таня — двоечница у доски.
— Ой, борщ? — фыркнула она, открыв крышку. — Не люблю, когда морковка обжарена. Тяжело это. Я всегда сырую кладу.
Таня почувствовала, как что-то внутри щёлкнуло.
Треснуло. Не громко — но бесповоротно.
Она сняла фартук. Положила ложку на стол. И вдруг совершенно спокойно, даже тихо, но отчётливо сказала:
— Вера Павловна, вы не обязаны это есть.
— В смысле?
— В прямом. Не нравится борщ — не ешьте. Хотите — варите по-своему. Я не обязана готовить по-вашему.
— Ты чего это таким тоном заговорила?
— Просто устала. Мне никто не помогает. А вас, вместо поддержки, только упрёки. Каждый раз. Всё не так. Всё не то. Так больше не будет.
Вера Павловна замолчала. Потом медленно поднялась.
— Ты мне хамишь.
— Нет, я себя защищаю.
— Игорю расскажу.
— Обязательно. Пусть знает. Пусть слышит не только ваши жалобы.
Игорь пришёл вечером уставший. Таня, как ни странно, встретила его спокойно. Без привычного напряжения в плечах.
— Мама звонила, — сказал он. — Говорит, ты с ней грубо…
— Я просто сказала, что мне хватит. Мне не восемнадцать. Я не ученица. Я жена, мать, хозяйка. И я не обязана терпеть.
Он молчал долго. Потом кивнул.
— Ты права. Она перегибает. Я скажу ей.
Таня выдохнула. Не сломалась. Не разругалась. Просто… поставила границу.
С тех пор борщ варился так, как нравилось ей.
Вера Павловна приходила реже. И всё чаще с пирогом в пакете — без критики и лекций. Молча садилась. Держала внука на руках. Смотрела.
Однажды вдруг сказала:
— Ты молодец, Таня. Хорошо справляешься.
Это было не извинение. Но Таня приняла. Потому что больше не пыталась заслужить. Она просто ЖИЛА.
