Если кто-то скажет, что жильё — не главное, — плюньте в лицо. Ну, или хотя бы мысленно. Потому что ничего важнее квадратных метров в жизни семейной женщины не существует. Особенно если эти метры — съёмные, а хозяйка квартиры с характером восточной тётки, называющей всех молодых женщин «девками».
Виктория проснулась от яркого солнца и мутного предчувствия. Сначала она подумала, что это из-за вчерашнего разговорчика с Алексеем про ипотеку. Он снова заикнулся, что «маме надо помочь с ремонтом». И снова вылетела из головы та «мелочь», что у них самих — ни кухни своей, ни ванной, где можно полежать, глядя в потолок, и поплакать без свидетелей.
Она взяла телефон, чтобы проверить баланс карты. Почему — сама не знала. Интуиция, женская. И вот она, истина, как пощёчина в 7 утра — — 382 000 рублей. Минус. Минус! Это же был первый взнос за ипотеку, их «общий счёт». Ну, как общий… Она на него деньги клала, а Алексей — снимал.
«Наверное, сбой. Наверное, какая-то ошибка…» — промелькнуло в голове. Но потом пришла СМС:
«Перевод СберБанк Онлайн, получатель: Егорова Татьяна С. — 380 000 руб.»
Мама. Ну конечно, мама. Кто же ещё?
На кухне Алексей ковырял омлет. Волосы стояли дыбом, глаза красные — вчера снова с другом сидели, обсуждали «жизненные вопросы». Главное, ни одной мыслишки о том, как жене сказать, что он украл у неё мечту.
— Ты что, совсем охренел? — с порога, без прелюдий, без кофе, без «доброе утро».
— Что случилось? — спокойно так, будто она сейчас не начнёт ему яйца в буквальном смысле омлетом подавать.
— Деньги. Куда? Почему? Почему без меня?! — голос дрожал от бешенства.
— Мамке надо было, — пожал он плечами. — Сломалась стиралка и плита, ещё крыша протекла…
— Ага. И ноги поломала, и зрение пропало? Ты думаешь, она тебе скажет: «Сынок, не надо, я справлюсь»? Да она тебя на поводке держит!
— Не перегибай. Это моя мать, — сухо бросил он.
— И это мой счёт. Мои деньги. Это называется — кража, Алексей.
— Да ладно тебе, — поморщился. — Мы же вместе живём. Ты же не против маме помочь?
— Помочь — это тысячу перевести. А не сдать ей нас с потрохами! Я, между прочим, ипотеку хотела оформить!
— Ну подумаешь, через полгода возьмём.
Виктория резко встала, стул заскрипел. Она дышала тяжело, как бегун после марафона. В голове — пусто, в груди — пульс, как перед дракой. Это был не просто спор. Это было всё. Предел. Перелом.
Она вышла из кухни, хлопнув дверью. Хотела, чтобы слышал, чтобы знал: эта дверь — не последняя, которой она хлопнет.
— Наташ, я с ума схожу, — шептала она подруге в обеденный перерыв. — Ну это же предательство, понимаешь? Он просто… просто забрал всё.
— Мать его — это святое, — пожала плечами Наталья. — А ты — не святая. Ты — жена. А значит, всегда будешь конкурировать с его мамочкой.
— Ну что мне делать? — Виктория уткнулась в пластиковый столик. — Мне 33, я хочу нормальный дом, свой, понимаешь? А он…
— Купи себе машину.
— В смысле?
— Серьёзно. Оформи на себя, пусть хоть что-то останется у тебя. Пока ты не осталась у разбитого корыта с его мамиными кастрюлями.
Через неделю Виктория взяла кредит. На машину. На себя. Алексей узнал об этом случайно — увидел документы в ящике.
— Ты что, совсем с ума сошла? — закричал он. — Машину? Нам же на квартиру копить надо!
— «Нам» — это когда оба участвуют. А ты участвуешь в мамином ремонте. Я участвую в своей жизни, — спокойно сказала она.
— Ты что, из принципа?
— Ага. Из принципа. И из чувства самосохранения, Лёш.
Татьяна Сергеевна позвонила уже через день:
— Вика, дорогая, ты зачем машину оформила? Деньги ведь можно было вложить в будущее…
— Моё будущее — это я. А не ваш текущий ремонт.
И она повесила трубку. Без истерики. Без дрожи в голосе. Потому что иногда надо просто купить машину, чтобы напомнить себе: у тебя есть право на свои решения.
Виктория вышла на балкон. На улице маялся апрель, слякотный и серый, как и её брак. Но машина стояла во дворе — блестящая, новая, на её имя. Маленькая, но своя.
— Всё только начинается, Татьяна Сергеевна… — подумала она. — Вы у меня ещё покатаетесь.
***
Утро началось с кофе и мелкого подозрения.
Виктория открыла окно, глянула во двор — и обмерла. На том месте, где стояла её машина, сиротливо торчала только грязная лужа. Никакой «Киа Рио». Ни следа.
Сначала она подумала, что эвакуировали. Потом — что угнали. Но внутри всё уже знало: это был он.
Алексей.
— Алло! — она заорала в трубку, не дожидаясь ответа. — Где машина?!
— Спокойно. Я её отвёз.
— КУДА?!
— Маме надо было съездить в поликлинику, у неё давление скакануло, а такси ждать…
— Ты с ума сошёл? Ты на себя её оформил?! Ты вообще читал документы?! Это МОЯ машина!
— Да что ты орёшь, как базарная! Это же просто техника, а не твой младенец! Верну вечером.
— Ты решил, что я для мебели, а машина — для мамы?!
Она кинула трубку, как гранату. А потом разрыдалась. Потому что нет ничего унизительнее — быть женой, но чувствовать себя инвентарём, который можно переставить, отдать, отнести.
— Он что, с ума сошёл?! — возмутилась Наталья на обеде. — Ты понимаешь, что это вообще статья?
— Какая статья, Наташ, ты же знаешь… Он же муж. А значит, можно всё.
— Нет, Вика. Муж — не нотариус. И не суд. Хочет маме помогать — пусть в кредит её берёт. А твоя машина — это твоё. Подавай заявление.
— Куда? В ЗАГС?
— В полицию. Хотя… лучше к юристу.
Вечером Виктория вернулась домой и застала Татьяну Сергеевну на кухне. Та варила варенье. Без разрешения. В её кастрюле. В её арендуемой кухне.
— Виктория, ну чего ты психуешь-то, — ласково начала свекровь. — Мы же семья.
— Ага. Семья, где имущество — это муж и его мама, а жена — прилагается.
— Ну ты же понимаешь, в наше время техника была общей. Всё — в дом.
— В чей? В ваш? Или в тот, где я прописана как временная квартирантка?
— Ну не начинай. Лёша же старался. Он тебя любит. Он просто… переживает за меня.
— А я? Я не человек? Я — банкомат с яйцами? Стиралка на ножках?
— Ой, ну хватит уже, — устало махнула Татьяна Сергеевна. — Ты вечно из мухи слона.
Виктория подошла к столу, глядя в глаза. Руки дрожали.
— Вы продали мою машину?
— Что?.. — свекровь сбилась с фразы.
— Алексей сказал, что «отвёз». А в ГИБДД я узнала — переоформили.
— Ну ты же хотела свободы. Получай. Без машины. Зато с принципами.
Ночью был скандал. С криками. С киданием чашки. С соседом, который стучал по батарее и орал:
— Да угомонитесь уже, люди! У нас дети спят!
— Ты продал МОЮ МАШИНУ?! — задыхалась Виктория.
— Я взял деньги. Маме надо было погасить долг.
— КАКОЙ ДОЛГ?!
— Она в «Хоум-кредите» брала на пластиковые окна.
— Да пошли вы оба к чёрту! Окна, долги, мама — это всё теперь ваша семейная жизнь! Без меня.
— Ты не понимаешь, что она пожилая!
— А ты не понимаешь, что я — ещё живая!
Через три дня Виктория сидела в консультации у юриста. Девочка лет 25, в строгом пиджаке, говорила чётко:
— Если машина была оформлена на вас, а супруг совершил продажу без доверенности, это — незаконно. Можно подать иск. Плюс моральный ущерб. Плюс возмещение убытков.
— А если он говорит, что «мы же семья»?
— Это аргумент для кухни. Не для суда.
Подала. Написала заявление. Всё подробно. Холодно. Как в аптеке.
Алексей звонил — не брала. Свекровь писала сообщения:
«Виктория, подумай, Лёша нервничает, у него язва открылась…»
«Вика, мы же семья, это всё можно было решить по-человечески…»
«Если ты подашь в суд, ты разрушишь нашу жизнь!»
Она не отвечала.
Прошло два месяца.
Звонок из суда. Судья:
— Иск удовлетворён. Сумма компенсации — 720 тысяч рублей. Машина оценена, плюс моральный ущерб.
Виктория сидела в тишине. Смотрела в окно. На улице шёл дождь. Но внутри — впервые за долгое время — было солнце.
Она написала Наталье:
«Мы выиграли. Я свободна. А ещё у меня есть деньги на первый взнос. Теперь уж точно — МОЙ.»
А в это время в квартире Татьяны Сергеевны:
— Лёшенька, ну чего ты переживаешь? Подумаешь, суд! Зато теперь у тебя язва — можно в санаторий на льготе!
Алексей смотрел в стену. Там висели её новые пластиковые окна. Светлые. Блестящие.
Только вот вид из них — пустой. Виктория ушла. Совсем.
***
Оформление ипотеки заняло два месяца. Виктория рылась в бумагах, ездила в банк, подписывала, пересчитывала, снова перепроверяла. Уставала так, что по вечерам не было сил даже на чай.
Но когда она стояла в новом подъезде, на пятом этаже, перед дверью с ещё пахнущим пластиком замком, — она улыбалась. Широко. До слёз.
— Ну что, — сказала Наталья, держа в руках бутылку шампанского и пластиковые стаканчики. — Теперь ты официально женщина с квадратными метрами и моральным иммунитетом. Поздравляю.
— Спасибо. — Виктория глубоко вдохнула. — Знаешь, Наташ, я первый раз чувствую, что это МОЁ.
— Вот. Главное — не кто рядом, а что внутри.
Они пили шампанское стоя, на полу. У стены стояли две коробки с вещами. Больше ничего. Ни мебели, ни штор (и слава богу), ни милых безделушек. Только пустота — и пространство для новой жизни.
Через неделю Виктория купила диван. Потом — чайник. Потом — собрала документы на замену фамилии. Да, наконец-то: всё. До свидания. Без Алексея, без его матери, без цирка под названием «семейные ценности в одностороннем порядке».
И вот когда всё уже устоялось, когда жизнь снова пошла по рельсам, появился он.
Прямо у входа в подъезд, с букетом жёлтых тюльпанов (в ноябре!), в старой кожанке, с глазами виноватой собаки.
— Привет… — пробормотал Алексей.
— Ты чего здесь?
— Просто… хотел поговорить.
Они сидели в кафе возле дома. Чужом, без их общего прошлого. Виктория молчала. Алексей ел пирожное ложкой, как школьник. У него были впалые щёки и мешки под глазами.
— Ты… хорошо выглядишь, — сказал он наконец.
— Я свободна. Свободным людям идёт.
— Я скучаю. По тебе.
— Я — нет.
— Вик… я понимаю. Я был… дурак.
— Был? Ты и сейчас так думаешь. Просто теперь у тебя язва и пластиковые окна, а у меня — квартира. Всё честно.
— Я развожусь с мамой… в смысле, я съехал. Понял, что перебор.
— Серьёзно? Только два года, иск в суд, потеря жены и компенсация — и ты понял, что перебор?
— Я могу всё вернуть. Исправить.
— Нет, Лёш. Не можешь. Потому что уважение — не возвратный товар. Его нельзя обменять, как стиральную машину.
— А ты изменилась…
— А ты нет. Вот в этом и вся разница.
Он ушёл. Оставив тюльпаны на столе. Они остались как нелепое напоминание о том, что можно купить в цветочном за 800 рублей — но не вернуть то, что ушло навсегда.
Через пару месяцев Виктория купила себе машину. Новую. Уже не «Киа», а «Тойоту», белую, с чистым салоном, который ещё пах пластиком.
— Ну ты и лупанула! — восхищалась Наталья. — Новая тачка, ипотека, статус «бывшая» — ты теперь женщина-легенда!
— Наташ… знаешь, что я поняла?
— Что?
— Что свобода — это когда тебе никто не звонит, не спрашивает, почему ты не купила его маме кастрюлю.
Она ехала по вечерней Москве. Светофоры, шум, пробки — всё привычное. Но на душе было по-другому. Ровно.
На светофоре рядом остановилась чёрная «Волга». За рулём — седой мужчина в пальто. Он посмотрел на неё, кивнул. Улыбнулся. Как-то так… по-настоящему.
Она кивнула в ответ. Свет сменился на зелёный. Они разъехались.
Но внутри у Виктории что-то откликнулось. Совсем не от тоски.
А от того, что впереди — всё. И никто больше не заберёт. Ни машину, ни покой, ни её.
ФИНАЛ.
Виктория обрела свободу, независимость и себя. А Алексей… остался с окнами. И пустым стулом напротив.
