Я даже не успела снять рабочую одежду, только-только вошла в квартиру, а она уже кричала, наполнив воздух возмущением:
— Ты сидишь тут, как нежная барыня! А в доме опять невыносимый беспорядок! Посуда вся грязная! И глянь, эти твои чулки опять разбросаны!
Тамара Павловна влетела в квартиру, словно разрушительный торнадо. Пакеты с продуктами глухо ударились об пол, словно камни. Её глаза горели, как два раскалённых угля в печи.
Я стояла у зеркала в прихожей, едва справляясь с пуговицами жакета. Руки мелко дрожали. От колоссальной усталости? От накопившейся злости? Я уже не могла разобраться.
— Тамара Павловна, добрый вечер. Я только что вернулась с работы.
— А мне плевать! — Она прошла мимо меня прямиком на кухню, будто я была невидима. — Смотрю, кастрюлька твоя стоит пустая. Что мой сын будет ужинать? Воздухом питаться?
Этот конфликт назревал и кипел внутри нас уже почти целый месяц. С тех пор как мы с Максимом расписались и временно переехали в её квартиру. «Это ненадолго», — уверял меня муж. «Пока твёрдо не встанем на ноги и не купим своё».
Но его мать, Тамара Павловна, явно не собиралась выпускать единственного сыночка из своих цепких рук.
— Я сейчас же начну готовить ужин. Сию минуту.
— Сию минуту! — передразнила она с нескрываемым сарказмом. — А что ты делала целые сутки? Ногти, небось, полировала? Или очередные сериалы смотрела?
Понимала, что столкновение неизбежно. Чувствовала это буквально всей кожей.
— Я работала. С восьми утра и до семи вечера.
— Работала! — Она фыркнула, как конь. — В офисе просидела, кофейком побаловалась. А дома — будто прошёл ураган «Елена»!
Я быстро оглянулась. На столе стояла всего одна чашка. Моя. С утреннего, давно остывшего кофе. Всё остальное было в идеальном порядке. Вчера я убиралась до полуночи.
— Тамара Павловна, давайте постараемся спокойно поговорить…
— Нет уж! — Она швырнула половник прямо в раковину. — Хватит мне заговаривать зубы! Думала, заполучу невестку — и будет мне настоящая помощница. А получила наглую нахлебницу!
Мне очень хотелось закричать в ответ. Хотелось высказать ей, что именно мои средства ушли на ремонт её кухни. Мои личные сбережения — на новый, такой желанный диван.
Но я продолжала молчать.
— Собирай все свои пожитки, — прошипела свекровь. Её голос вдруг стал тихим. И от этого — смертельно опасным. — И убирайся прочь из нашего семейного очага.
— Что?
— Что слышала, то и делай. Чемодан в руки — и вон. Осточертела мне твоя кислая физиономия.
— Но Максим…
— Максим — это мой сын! А ты кто ему? Временная попутчица! Думала, заберёшься в нашу семью и будешь тут всем хозяйничать? Этого не дождёшься!
Она уже вытаскивала из шкафа мою рабочую куртку. Бросала её на пол. Следом полетели мои туфли.
— Тамара Павловна, пожалуйста, остановитесь!
— Сама остановись! Я целых три месяца терплю все твои выходки! Довольно!
Я судорожно схватила телефон. Набрала Максима.
— Алло, солнышко моё? — Голос мужа звучал удивительно спокойно. По-домашнему.
— Максим, твоя мама…
— Говори погромче, тут у меня шумновато.
— Она меня выгоняет!
Пауза. Долгая. Слишком, убийственно долгая пауза.
— Лена, не придумывай. Мама не могла так поступить.
— Придумываю?! — Я перешла на почти истерический крик. — Она мои вещи выносит на лестничную площадку!
И это была правда. Тамара Павловна работала с маниакальной одержимостью. Моё любимое платье. Зимние сапоги. Косметичка.
— Подожди до вечера, — вздохнул Максим. — Я сам всё решу. Не накручивай себя, пожалуйста.
— Максим, ты вообще слышишь меня? Твоя жена сидит на лестнице!
— Ты преувеличиваешь. Мама, да, вспыльчивая. Но она не…
Гудки.
Он прервал звонок.
А свекровь стояла в дверях, и на её губах играла улыбка. Торжествующая. Отвратительная.
— Видишь? Даже родной сын тебе не поверил. Потому что он отлично знает — я права.
Мои вещи валялись возле лифта. Чемодан. Несколько пакетов. Вся моя жизнь уместилась в куче старого тряпья.
— Уходи. И никогда больше не возвращайся.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Я опустилась на ступеньки и безутешно заплакала. Тихо. Безнадёжно.
Затем достала телефон и написала сообщение подруге Ирине:
«Можно к тебе на пару дней?»
А Максиму отправила свой последний ультиматум:
«Когда вернёшься домой — сделай выбор. Либо я, либо твоя мама. Других вариантов не будет».
И отправилась собирать свою разрушенную жизнь заново.
Потому что внезапно осознала: мужчина, который не в силах защитить свою жену от собственной матери, — это не мужчина вовсе.
Ирина встретила меня прямо на пороге. Не задала ни единого лишнего вопроса. Просто крепко обняла и сказала:
— Ванная комната свободна. Горячий душ поможет смыть это.
Я стояла под обжигающими струями и старалась смыть с себя это унижение. Не получалось. Оно въелось мне в кожу, как прогорклый запах чужого дома.
Максим не звонил.
Первые двадцать четыре часа я проверяла телефон каждые пять минут. Вдруг он написал? Вдруг он извиняется? Вдруг он осознал, что натворила его драгоценная мамочка?
Тишина.
На второй день он наконец вышел на связь:
«Лена, что за детский сад ты устроила? Возвращайся домой. Мама согласилась тебя выслушать».
Я перечитала сообщение раз десять. «Мама согласилась». Не «я поговорил с мамой». Не «извини за случившееся». Просто Мама согласилась.
Как будто она — королева, а я — униженная просительница аудиенции.
Я написала ответ:
«Нет. Пока ты не решишь, кто является твоей семьёй — я или твоя мать, — встречаться мы не будем».
Он перезвонил через час. Голос звучал откровенно раздражённо:
— Лена, не веди себя как ребёнок! Ты же прекрасно знаешь, какой у мамы характер. Вспыльчивый. Но она не со зла.
— Не со зла? — Я сидела на Ириной кухне и медленно размешивала кофе. — Она выкинула мои вещи на лестницу! Прямо на глазах у соседей!
— Ну и что? Подумаешь! Зато теперь она высказалась. Это её отпустит.
— А если не отпустит?
— Отпустит, — он говорил слишком самоуверенно. — Я же её знаю гораздо лучше тебя.
— Максим, — я поставила чашку на стол. Рука заметно дрожала. — Ты вообще понимаешь, что произошло? Твоя мать выгнала твою жену из дома. А ты ей потакаешь.
— Я никому не потакаю! Я просто не хочу бесконечных скандалов в семье!
— А семья — это кто? Я или твоя мать?
Долгая пауза. Очень мучительная пауза.
— Глупый вопрос, — пробормотал он наконец. — Мы все вместе семья.
— Нет, Максим. Не все. Либо ты создаёшь семью со мной, либо продолжаешь жить с мамой. Золотой середины не будет.
— Ты ставишь мне ультиматумы?
— Я отстаиваю своё достоинство.
Он прервал звонок.
Ирина принесла мне печенье и села напротив:
— Послушай, а может, он и правда не до конца понимает? Мужчины бывают невероятно тупы в таких вопросах.
— Понимает. Просто ему выгодно не понимать.
— Что ты планируешь делать дальше?
Я посмотрела в окно. За стеклом безрадостно моросил дождь. Серый, тоскливый ноябрь.
— Искать подходящую квартиру. Жить дальше.
— А если он одумается?
— Будет поздно.
Но это была ложь. Я всё равно надеялась. Втайне ждала, что Максим примчится с огромным букетом и скажет: «Прости, я был полным идиотом. Мы немедленно переезжаем».
На третий день мне позвонила Тамара Павловна.
Голос её звучал сладко, как приторный мёд:
— Леночка, доченька! Что же ты творишь? Наш Максим совсем извелся! Приезжай, поговорим уже по-человечески.
— О чём говорить?
— Ну как же! Мы же одна семья! Конечно, я погорячилась тогда. Устала я просто. На рынке давка, эти бесконечные очереди. Вернулась — а дома беспорядок. Ну, вот и сорвалась. Со всеми же бывает!
Она говорила, а я слушала и понимала: ровным счётом ничего не изменилось. Никакого искреннего извинения. Никакого признания вины. Всего лишь жалкая попытка замять конфликт, сделать вид, что ничего серьёзного не произошло.
— Тамара Павловна, — сказала я совершенно спокойно. — Вы выставили меня из дома. Вынесли мои личные вещи на лестницу. При всех соседях. Это унижение, которое я не смогу забыть.
— Да брось ты! Подумаешь! Это были просто эмоции!
— А Максим что сказал?
— А что он может сказать? Сын, конечно, расстроился. Но он же понимает — мама не враг. Мама желает ему добра.
Я закрыла глаза. Всё окончательно ясно. Он не заступился. Не поставил мать на место. Не сказал ей, что так обращаться с его женой недопустимо.
— Приезжай, Леночка.
— Нет, — сказала я тихо, но твёрдо. — Я не приеду.
— Как не приедешь? А где ты жить собираешься?
— Найду где.
— Да что ты говоришь! Какая глупость! Дом есть, муж есть. Приезжай, не упрямься!
— До свидания, Тамара Павловна.
Я положила трубку и заплакала. Но это были слёзы облегчения. Впервые за эти три месяца я сказала свекрови «нет». И не сломалась под её напором.
Вечером Максим приехал к Ирине. Стоял у двери с букетом поникших роз и глазами, полными вины:
— Лен, хватит обижаться. Пойдём уже домой.
— Это не мой дом, — сказала я, даже не выйдя в прихожую. — Там хозяйка — твоя мать.
— Ну что ты такое говоришь! Мы же муж и жена!
— Тогда докажи. Снимем отдельную квартиру. Будем жить сами.
Он замялся:
— Лен, ну зачем эти лишние траты? У нас же есть целый дом.
— У тебя есть дом. А у меня его никогда не было.
— Но мама уже привыкла к нам.
— К чему она привыкла? К тому, что унижает твою жену? Пусть отвыкает.
— Ты не понимаешь! Она всю свою жизнь одна растила меня! Жертвовала всем ради меня!
— А теперь что? Я обязана расплачиваться за все её жертвы?
Он стоял и молчал. Розы совсем поникли в его руках.
— Максим, — сказала я с усталостью. — Я тебя люблю. Но я не готова жить прислугой в доме твоей матери. Если ты не можешь этого понять, то нам просто не по пути.
Он ушёл. А я впервые за неделю уснула спокойно.
Потому что наконец осознала: я стою на перекрёстке. И выбрать нужную дорогу я должна сама.
Прошло ещё две недели.
Я уже сняла уютную однокомнатную квартиру в спальном районе, перевезла туда свои вещи. Максим звонил через день — умолял вернуться, обещал «поговорить с мамой». Но каждый наш разговор заканчивался одним и тем же:
— Ну не могу я её оставить! Она же совсем одна!
— А я не одна?
— Ты молодая, ты справишься. А ей уже за шестьдесят.
И я окончательно поняла: он сделал свой выбор. Просто ему не хватало смелости признаться в этом.
А потом произошло то, чего никто не ждал.
Тамара Павловна угодила в больницу. Сердце прихватило. Врачи сказали, что ничего критичного — но Максим запаниковал. Звонил мне посреди ночи:
— Лена, срочно приезжай! Она просит тебя!
— Меня?
— Говорит, что виновата. Хочет искренне извиниться.
Я сидела на своей съёмной кровати и смотрела в потолок. Было два часа ночи. За окном дождь уныло барабанил по стеклу.
— Максим, это чистой воды манипуляция.
— Какая манипуляция?! Женщина лежит в больнице!
— И что? Теперь я обязана прибежать по первому её зову?
— Она же просит прощения!
— У меня?
— Да! Говорит, что натворила глупостей. Что хочет всё исправить.
Я вздохнула. Может быть, болезнь действительно заставила её пересмотреть своё отношение? Может быть, мы сможем начать с чистого листа?
— Хорошо. Утром я приеду.
Больничный коридор наполнял запах хлорки и медикаментов.
Максим встретил меня прямо у входа в палату. Он выглядел измученным — три дня не брился, глаза красные.
— Лен, спасибо тебе, что приехала. Она так сильно переживала.
— Как она себя чувствует?
— Состояние стабильное. Но доктора говорят — нужен полный покой. Никаких стрессов.
Тамара Павловна лежала на белоснежных простынях, маленькая и довольно жалкая. Увидев меня, она тут же заплакала:
— Леночка! Доченька! Прости меня, старую дуру!
Я подошла к кровати. Села на стул рядом.
— Как ваше самочувствие?
— Да брось ты! — Она махнула рукой. — Главное — ты пришла! Я думала, ты возненавидела меня.
— Не возненавидела.
— Я так виновата! — Слёзы текли по её щекам. — Что же я натворила! Такую хорошую невестку обидела!
Максим стоял рядом и одобрительно кивал. Мол, видишь — мама осознала свою ошибку.
— Тамара Павловна, давайте забудем. Главное — поправляйтесь.
— Поправлюсь! Обязательно поправлюсь! — Она схватила мою руку. — Только скажи мне — простила?
— Простила.
— И домой вернёшься?
Я замерла. Вот оно. Не раскаяние. Не осознание глубины вины. Обычная попытка вернуть всё к прежнему положению.
— Тамара Павловна, мы с Максимом будем жить отдельно.
— Как это отдельно? — Она попыталась приподняться. — Зачем отдельно? Дом же большой, места всем хватает!
— Нам требуется наше личное пространство.
— Какое пространство?! — Голос её мгновенно стал резким. Вся больная интонация исчезла. — Молодые обязаны о старших заботиться! Это ваш долг!
Максим дёрнулся:
— Мам, тише. Ты же обещала вести себя спокойно.
— Что обещала?! — Она резко села в кровати. Щёки её налились краской. — Я в больнице лежу из-за стресса! А она мне ещё какие-то ультиматумы ставит!
— Никто не ставит ультиматумов, — сказала я как можно спокойнее. — Я всего лишь объясняю ситуацию.
— Ситуацию! — Тамара Павловна фыркнула. — Захотела себе отдельную квартиру — сама на неё и зарабатывай! А на мой дом нечего зариться!
— Я не зарюсь.
— Ещё как заришься! Сына моего увести хочешь! Думаешь, я не понимаю?
— Мам! — Максим побледнел. — Что ты такое говоришь!
— Правду я говорю! — Она указала на меня пальцем. — Вот она какая, твоя жёнушка! Первой же моей болезни не дождалась! Сразу — отдельно жить! Разлучница!
Я встала со стула. Медленно. Тихо.
— Мне всё понятно.
— Лена, подожди! — Максим бросился за мной. — Она же больная! Не соображает, что несёт!
Я остановилась прямо в дверях палаты. Обернулась. Посмотрела на мужа долгим, изучающим взглядом.
— Максим, она прекрасно всё соображает. Болезнь здесь ни при чём.
— Но…
— Твоя мать никогда не примет меня. Никогда не отпустит тебя. А ты, — Я тяжело вздохнула. — А ты не хочешь взрослеть.
— Что значит — взрослеть?
— Стать настоящим мужчиной. Создать свою полноценную семью. Защитить жену от оскорблений.
Тамара Павловна кричала из палаты:
— Максим! Ты слышишь, что она говорит? Выгони её! Немедленно выгони!
А он стоял посреди коридора. Метался взглядом между палатой и мной. И я видела — он вновь, в очередной раз, выбирает мать.
— Лен, ну нельзя же бросать больного человека.
— Я не прошу его бросать.
— Ну потерпи немного. Пока она поправится.
— А потом?
— А потом… Потом увидим.
Я кивнула. Всё стало ясно.
— До свидания, Максим.
— Стой! Ты куда идёшь?
— Подавать заявление на развод.
Он побежал за мной по коридору:
— Лена! Не совершай глупостей! Мы же так любим друг друга!
— Ты любишь свою мать. А я не готова быть третьей лишней в вашей семье.
У самого выхода из больницы я обернулась. Он стоял посреди коридора — растерянный, беспомощный. Взрослый мальчик, который так и не освоил роль мужчины.
А из палаты доносился громкий голос Тамары Павловны:
— Максим! Ты где? Иди скорее сюда! Мне плохо!
И он пошёл. Разумеется, пошёл.
А я вышла на улицу и вдохнула полной грудью. Свободно. Легко.
Впервые за последние полгода.
Развод оформили всего через два месяца.
Максим не стал сопротивляться — даже согласился на все мои условия. Тамара Павловна выздоровела удивительно быстро, как только убедилась, что сын остался с ней.
— Видишь, — говорила она ему, — я же тебе говорила — не пара она тебе. Хорошо, что вовремя распознали эту змею подколодную.
А он согласно кивал и поддакивал. Это было удобно — свалить всю вину за разрушенный брак на бывшую жену.
Через полгода Ирина рассказала мне последние новости:
— Твой бывший привёл к матери новую невесту. Представляешь?
— И как там?
— Та же самая история. Девочка совсем молоденькая, тихая. Думает, что своей любовью сможет растопить эту мамашу.
Я невесело усмехнулась. Наивная. Тамара Павловна никого и никогда не растопит. Она будет давить, унижать, выживать из дома любую женщину, которая окажется рядом с её сыном.
— А сам Максим как?
— Говорят, начал выпивать. На работе постоянные проблемы.
Мне стало его немного жаль. Не из-за любви. Просто жаль человека, который сам себя добровольно загнал в тесную клетку.
Я тем временем устроилась на более престижную работу. Сняла квартиру получше. Записалась на уроки танцев. Начала жить полной жизнью.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Я открыла — на пороге стоял Максим. В руках букет увядших хризантем.
— Можно войти?
— Зачем?
— Нам нужно поговорить. Я всё понял. Ты была права.
— В чём права?
— Во всём. Мама, она просто невыносимая. Новую невесту уже три раза выгоняла из дома.
Я прислонилась к косяку:
— И что ты теперь хочешь?
— Вернуться к тебе. Попробовать всё сначала. Я снял квартиру! Отдельно от матери!
— Поздно, Максим.
— Почему поздно? Мы же по-настоящему любили друг друга!
— Любили. Это слово в прошедшем времени.
Он стоял на лестничной площадке и смотрел на меня умоляющим взглядом. Когда-то этот взгляд мог бы растопить моё сердце.
Сейчас я ощущала лишь опустошение и усталость.
— Иди домой, — сказала я тихо и мягко. — К маме. Она тебя ждёт.
— Я не хочу к маме! Я хочу к тебе!
— Захотел через год после развода?
— Лучше поздно, чем совсем никогда!
— Нет, Максим. Не лучше. Иногда «поздно» — это просто уже окончательно поздно.
Я закрыла дверь. Он ещё постоял за ней, потом тихонько ушёл.
На улице начали зажигаться фонари. Где-то там, в своей большой квартире, жила Тамара Павловна. Максим, скорее всего, вернётся к ней. Снова станет послушным и покорным сыночком.
И будет жить так до самого конца. Потому что некоторые люди никогда не меняются. Они только стареют.
А я была свободна. И по-настоящему счастлива.
Наконец-то.
