От такого материнского приказа у меня перехватило дыхание. Мать редко проявляла ласку ко мне, скорее, отличаясь жёстким нравом, но настолько откровенно диктовать свою волю… Меня захлестнула волна горечи.
Я всегда знала, что всего добьюсь сама. Красота – это, конечно, хорошо, но без упорства и стального характера она ничего не стоит. Мой муж, Андрей, всегда это понимал и ценил во мне. Мы с ним – две половинки одного целого, две звезды, сияющие в унисон. Наша квартира в самом центре – это не просто квадратные метры, это символ нашей общей победы. Работа, о которой я мечтала, дочь, наша Сонечка, которая растет в любви и заботе… Все это – результат нашего труда.
— Ты у меня просто кремень, — часто говорил Андрей, обнимая меня. — Всего добилась сама. Я тобой горжусь.
И я гордилась собой. Не скрывала этого. Плевать я хотела на завистников и сплетников. Раздражали меня только те, кто получал все на блюдечке с голубой каемочкой, незаслуженно. Наверное, это шло из детства.
Мне было восемь, когда мама родила Лешу. И с тех пор я перестала существовать для нее. Леша был капризным, плаксивым, вечно чем-то недовольным. А мама… Мама словно нашла свое призвание в его бесконечном обслуживании. Я же была предоставлена сама себе.
Поначалу я обижалась. Жутко обижалась. Но потом поняла, что обида – это слабость. Сжала зубы и направила всю свою энергию в учебу, в конкурсы, в подработки. Я хотела доказать, что я тоже чего-то стою.
Помню, перед самой важной олимпиадой я робко попросила маму прийти меня поддержать. Как это делали родители других детей. Она отмахнулась, как от назойливой мухи.
— У Леши прививка, некогда мне с тобой по олимпиадам бегать.
Когда я попросила новую одежду, потому что старая уже трещала по швам, мама закатила глаза.
— Тебе только тряпки на уме! У Леши велосипед сломался, деньги нужны на новый.
Я привыкла. Интересы Леши всегда были важнее моих. Всегда.
Он рос лентяем и манипулятором. Добивался всего истериками. А мама… Мама была готова бросить мир к его ногам, лишь бы он замолчал. Меня это поражало. Мне за малейшую провинность влетало по первое число. Иногда ревность душила. Но я давила ее в себе.
— Подрастет, изменится, — уговаривала я себя.
Но Леша не менялся.
Когда я уехала учиться в другой город, он совсем отбился от рук. Мама звонила мне каждый день. Жаловалась на него: плохая компания, бросил учебу, ночные гулянки. Но никогда не спрашивала, как мои дела. Мои успехи вызывали у нее… недовольство. Да, именно так. Не радость, а недовольство.
— Тебе все легко дается, а Леше приходится пахать, — говорила она с укором.
Чем большего я добивалась, тем мрачнее становилась мама. Она критиковала мои фотографии в соцсетях, обвиняла в роскошной жизни, в сомнительных источниках дохода.
— Нормальные люди так не живут! — шипела она в трубку. — Леша вон, работает до изнеможения, а ты… мажорка!
Я пыталась объяснить, что мы с Андреем тоже много работаем. Что все, что у нас есть, заработано честным трудом. Но она не слушала. Она видела только «мажорку Алину» и «бедного Лешу, которому нужна помощь».
Леша недавно женился. Привел в дом мамы молодую жену, которая, судя по всему, тоже не горела желанием работать. Рассчитывала на мамину пенсию.
И вот однажды, мама явилась ко мне без предупреждения. Глаза стальные, не терпящие возражения.
— У тебя здесь прямо дворец, ну-ка давай приюти братца с женой! Они хотят к вам в город переехать, но жить им негде пока
От такого материнского приказа у меня перехватило дыхание. Мать редко проявляла ласку ко мне, скорее, отличаясь жёстким нравом, но настолько откровенно диктовать свою волю… Меня захлестнула волна горечи.
Я посмотрела на нее долгим, холодным взглядом.
— Нет, мама, — ответила я ровно. — Мне великовозрастные иждивенцы в квартире не нужны.
Мама всплеснула руками.
— Как ты можешь так говорить о родном брате! Ты же богатая! Тебе жалко что ли?
— Мне не жалко денег, — ответила я. — Я могу помочь деньгами. Но я не хочу пускать их в свою квартиру. Это моя крепость. Мой мир. Я строила его с таким трудом и не собираюсь жертвовать им ради Леши, который привык жить за чужой счет.
Андрей молча наблюдал за нашей перепалкой. Он знал мою историю. Знал о детских обидах, о постоянном предпочтении Леши. Он был готов поддержать меня в любом решении. Но я видела, как ему тяжело. Как он хочет, чтобы мы помирились.
Но я не могла. Я твердо решила, что не позволю никому разрушить свою жизнь. Свою крепость.
— Леша взрослый мужчина, — сказала я, глядя маме прямо в глаза. — Он должен сам заботиться о себе.
— Ты забыла, кто помог тебе начать свой бизнес! — закричала мать. — Ты должна быть благодарна родственникам! Долг платежом красен!
— Я давно расплатилась со всеми долгами, — ответила я. — И не только деньгами.
Андрей попытался вмешаться.
— Андрей, пожалуйста, — я подняла руку. — Это мой дом. Я решаю, кто в нем будет жить.
Мама, увидев мою непреклонность, презрительно скривилась.
— Жизнь – бумеранг, — прошипела она. — Еще пожалеешь о своем решении.
И ушла, громко хлопнув дверью.
Андрей обнял меня. Крепко-крепко.
— Ты правильно поступила, — прошептал он. — Я с тобой.
Я дрожала от напряжения. Прижалась к нему, как к спасительному кругу. Мне было страшно. Но я знала, что поступила правильно. Я отстояла свое право на счастье. На покой.
После ссоры с мамой я жила как на иголках. Ее слова, полные мрачных предсказаний, постоянно звучали в моей голове. «Еще пожалеешь…». Я старалась отгонять эти мысли, сосредотачиваясь на работе, на Андрее, на Сонечке.
Однажды вечером, когда мы с Андреем пили чай на кухне, раздался звонок в дверь. Я вздрогнула. Инстинктивно посмотрела на Андрея. Он пожал плечами. Кто может прийти так поздно?
Я открыла дверь. На пороге стоял Леша. Измученный, подавленный.
— Можно с тобой поговорить? — пробормотал он, опустив глаза.
Зная его слабохарактерность, его зависимость от чужого мнения, я все же впустила его. Готова была выслушать. Готова была помочь, если он действительно нуждался в этом.
Он сел за стол. Молчал долго. Только тяжело дышал.
— Мама… в больнице, — наконец выдавил он. — Сердечный приступ. Врачи говорят, состояние тяжелое. Она все время тебя зовет.
Слова Леши пронзили меня, словно ледяной кинжал. Слова мамы – эхом отозвались в голове. «Еще пожалеешь…».
Я посмотрела на Андрея. Он молчал. Поддерживал меня своим взглядом.
— Я поеду, — сказала я, сама не ожидая от себя такого решения.
Леша облегченно вздохнул. Быстро собрался.
— Я подожду тебя внизу, — сказал он.
Андрей стоял в дверях. Провожал нас взглядом, полным беспокойства и надежды.
Всю дорогу до больницы меня терзали воспоминания. Теплые и болезненные. Обида и непонимание смешались в какой-то невыносимый клубок. Я представляла себе лицо мамы. Слышала ее голос.
Серые коридоры. Запах лекарств. Леша проводил меня к палате. За дверью – слабое дыхание. Я замерла. Не решалась войти. Словно стояла на краю пропасти.
Наконец, набралась смелости. Открыла дверь.
Мама лежала в постели. Подключенная к аппаратам. Лицо бледное, осунувшееся. Увидев меня, она слабо улыбнулась. И слеза скатилась по щеке.
— Доченька… — прошептала она.
Я бросилась к ней. Схватила ее холодную руку. Заплакала. Все обиды отошли на второй план. Остались только боль и любовь.
— Мама, я здесь. Я рядом, — твердила я сквозь слезы.
Леша, стараясь не мешать, прикрыл дверь и остался ждать в коридоре.
Я долго держала мамину руку. Чувствовала, как жизнь медленно покидает ее.
Мы говорили обо всем и ни о чем. Вспоминали детство. Делились наболевшим. Я просила прощения за свои ошибки. За непонимание. За недостаток внимания.
Она гладила мою руку. Шептала, что давно простила. Что главное – любовь и прощение.
Я рассказывала о своей жизни. О Андрее. О Сонечке. О планах на будущее.
Мама слушала с улыбкой. В ее глазах светилась гордость. Она впервые хотела, чтобы я была счастлива.
Под утро она заснула. Я, уставшая, опустошенная, но полная любви, осталась сидеть рядом. Держа ее руку. Я знала, что это последние минуты. Старалась запомнить каждую черточку ее лица. Каждый звук ее дыхания.
Вскоре дыхание стало прерывистым, слабым. Рука похолодела.
Я крепко сжала ее руку. Закрыла глаза.
Сквозь слезы услышала лишь тихий шепот: —Я люблю тебя, доченька…—.
И наступила тишина.
