Сверток лежал в старой коробке из-под кроссовок, на самом дне платяного шкафа. Под зимними кофтами, которые давно не носила, под целой кипой детских рисунков, которые просто рука не поднималась выкинуть. Свернутые пополам крупные купюры пахли пылью и нежной надеждой.
Три года собирала. По одной тысяче, по две, иногда — если везло с подработкой — и по пять. Пересчитывала по вечерам, скрупулезно считала. Сто двадцать восемь тысяч гривен. На первый взнос за арендованное жилье, на вещи для детей, на оплату адвоката. На новую жизнь.
Аня знала эту сумму наизусть. Знала, сколько еще нужно скопить, чтобы уйти от Андрея окончательно. Чтобы не возвращаться, не молить о прощении, не объяснять детям, почему мама снова плачет на кухне.
— Мама, а почему папа опять кричит? — спрашивала вчера семилетняя Катя, прижимаясь к Аниной ноге.
— Устал на работе, — отвечала Аня, ласково гладя дочку по волосам.
— А на меня тоже будет кричать, если подойду?
— Нет, солнышко. На тебя никто кричать не будет.
Андрей работал водителем в крупной торговой сети. Зарплата была приличной, но денег все время не хватало. Кредит за машину — тридцать тысяч в месяц. Андрей всем вокруг рассказывал, что купил «красавца» за наличные, мол, заработал сам. На самом деле взял кредит под заоблачные проценты, а теперь едва сводил концы с концами.
— Опять макароны? — пробурчал он вчера за ужином, без энтузиазма ковыряя вилкой в тарелке.
— Денег только на это хватило.
— А где деньги? Я же дал на продукты.
— На продукты и потратила.
— Ань, я не слепой. На макароны столько не тратят.
Аня молчала, резала хлеб детям. Андрей посмотрел на нее с подозрением, но не стал выяснять. Он еще не знал о тайнике. Еще думал, что она просто очень экономная жена.
Работала Аня в детском саду — воспитателем в младшей группе. Официальная зарплата — восемнадцать тысяч. Плюс дополнительный заработок по вечерам — репетиторство с соседскими детьми, помощь в подготовке к школе. Андрей знал об официальной зарплате, а про подработку — нет.
— Зачем тебе лишние хлопоты? — говорил он. — Дома дел хватает.
— Мне нравится заниматься с детьми.
— Ну смотри. Только дом и детей не запускай.
Дом не запускала. Убирала, готовила, стирала, гладила. После работы, по выходным, поздно вечером. Андрей помогал очень редко — у него своя машина, свои заботы, свои друзья.
Три года назад поняла, что так больше не может. Не может просыпаться от его крика, не может оправдываться за каждую потраченную копейку, не может объяснять детям, почему папа такой вечно злой.
— Ты что, собралась от меня уходить? — спросил он тогда после очередной ссоры.
— Не знаю.
— А куда ты пойдешь-то? С детьми, без денег? К родителям? Так они тебя с распростертыми объятиями не ждут.
Правда. Родители жили в однокомнатной квартире, едва сводили концы с концами. Помочь не могли, даже если бы хотели.
— Никуда я не уйду, — сказала тогда Аня. — Просто устала.
— Все устают. Живи и не выдумывай.
Но она уже все выдумала. Уже начала планировать. Уже знала, что будет собирать деньги тайком, пока не наберет достаточно для побега.
Подработка с репетиторством пошла отлично. Дети соседей, потом их друзья, потом знакомые знакомых. По пятьсот гривен за занятие, три-четыре занятия в неделю. Плюс помощь в подготовке домашних заданий — еще по пятьсот в месяц с каждой семьи.
Андрей ничего не подозревал. Думал, что она просто ходит в гости к соседям, общается с мамашами во дворе.
— Опять болтала с тетками? — спрашивал, когда она возвращалась домой.
— Да так, дети играли, мы разговаривали.
— О чем вам столько разговаривать? Одни сплетни.
— Не сплетни. О детях говорили, о школе.
Деньги прятала сразу, в тот же день. Сверток в коробке рос медленно, но верно. Тысяча, две, пять, десять. К концу первого года накопила двадцать три тысячи. К концу второго — пятьдесят восемь. Сейчас — сто двадцать восемь.
Еще немного, и можно будет уходить. Снять квартиру в другом городе, перевести детей в другую школу, начать жизнь сначала. Катя и Ваня привыкнут. Дети быстро привыкают к переменам, если эти перемены к лучшему.
Звонок раздался в субботу утром. Андрей пил кофе на кухне, читал новости в телефоне. Аня готовила завтрак детям.
— Алло? — Андрей снял трубку. — Да, мам, слушаю.
Голос свекрови в трубке был взволнованным, почти истерическим. Аня не расслышала слов, но поняла — случилось что-то серьезное.
— Что? — Андрей побледнел. — Какой кредит? Как это нечем платить?
Аня остановилась, прислушалась.
— Тамара Петровна, спокойно. Сейчас приеду, разберемся.
Андрей повесил трубку, долго сидел молча. Потом резко встал, начал одеваться.
— Что случилось? — спросила Аня.
— Отец кредит оказывается взял. Огромный. А теперь платить нечем.
— Какой кредит? Зачем?
— Сам пока не все понял. Потом объясню. Мне к ним нужно.
Андрей ушел, вернулся только вечером. Лицо мрачное, усталое. Дети уже спали, Аня мыла посуду.
— Рассказывай, — сказала она.
Андрей сел за стол, потирая лоб.
— Проблемы с квартирой родителей.
— Какие проблемы?
— Там четыре доли было. Отец, мать, я и брат. Когда приватизировали.
— И что?
— Брат свою долю продать решил. Вообще продать, чужим людям. Говорит — мне деньги нужны, живу в Харькове, эта квартира мне не нужна.
Аня кивнула. Логично, но не по-родственному. У Андреева брата своя семья в Харькове, своя квартира, своя жизнь.
— Отец разозлился. Говорит — не дам чужим въехать в наш дом. Будем выкупать долю сами.
— А денег у них нет.
— Вот именно. Пенсия у них — копейки. Никаких накоплений.
— И что сделал?
— Взял потребительский кредит. Два миллиона гривен. Под залог той же квартиры.
Аня присвистнула. Два миллиона — огромные деньги для пенсионеров.
— Процент какой?
— Двадцать четыре в год.
— С ума сошел!
— Сошел. Думал, что мы поможем выплачивать.
— Мы?
— Мы! А у меня свой кредит. Машину выплачиваю, еле тяну.
Аня понимала. Андрей действительно едва справлялся с кредитом за автомобиль. Взять на себя еще и родительские долги — нереально.
— И что теперь?
— Не знаю. Родители говорят — продавать квартиру не хотят. Всю жизнь там прожили. А платить нечем. Теперь платеж — сорок тысяч в месяц. У них пенсия — тридцать тысяч на двоих.
— Придется продавать.
— Или банк сам продаст. За долги.
Андрей замолчал, уставился в окно. Аня продолжала мыть посуду, обдумывая ситуацию. Жалко стариков, конечно. Но их проблема — не ее проблема.
— Ань, — сказал вдруг Андрей. — А у тебя денег нет?
— Каких денег?
— Ну, накоплений. Может, в заначке что-то есть?
Сердце Ани ёкнуло. Неужели знает?
— Какой заначки? У меня зарплата восемнадцать тысяч. О каких накоплениях речь?
— Не знаю. Подумал, может, откладываешь что-то.
— Откуда? Все деньги на еду и детей тратятся.
Андрей посмотрел на нее внимательно, но поверил. Но пока поверил.
Через неделю позвонили коллекторы. Не Андрею — его родителям. Тамара Петровна в панике набрала Анин номер.
— Аня, дорогая, ты не знаешь, что это такое? Звонят какие-то люди, говорят про долг. Требуют деньги немедленно.
— Тамара Петровна, это коллекторы. Банк им долг продал.
— Что делать? Они угрожают!
— Не обращайте внимания. Пусть Андрей разбирается.
Но Андрей разбираться не хотел. Точнее, не мог. У него самого проблемы с кредитом за машину, два раза уже просрочил платежи.
— Ань, может, все-таки найдем откуда-то денег? — сказал он вечером. — Хотя бы на один платеж.
— Откуда, Андрей? У нас самих еле хватает.
— Не знаю. Может, занять у кого-то?
— У кого? У моих родителей? Так они сами нуждаются. У твоих друзей? Кто даст такие деньги?
Андрей злился все больше. Родители звонили каждый день, плакались, просили помощи. Коллекторы названивали с утра до вечера. Брат в Харькове трубку не брал.
— Какой же он подлец, — говорил Андрей про брата. — Свои деньги получил, а нас с проблемами бросил.
— Он не обязан вам помогать.
— Как это не обязан? Родители одни!
— Это его выбор.
— А мой выбор что? Смотреть, как родители мучаются?
Аня пожимала плечами. Понимала Андрея, но помочь не могла. Точнее, не хотела. Заначка — это ее билет на свободу. Ее деньги, ее будущее.
Еще через неделю Андрей что-то заподозрил. Стал внимательнее следить за Аниными тратами, задавать вопросы.
— Откуда у детей новые кроссовки?
— В магазине купила.
— За сколько?
— За три тысячи.
— Откуда это у тебя три тысячи? Я тебе на продукты пять тысяч дал, больше ничего не давал.
— Экономила потихоньку.
— Врешь.
— Не вру. Покажи чеки, если не врешь.
Чеки Аня действительно сохраняла — на всякий случай. Андрей проверил, но ничего подозрительного не нашел.
А потом увидел ее возле соседнего дома. Аня выходила от Петровых — семьи, где занималась с ребенком подготовкой к школе.
— Так, — сказал он зло. — Теперь рассказывай правду.
— О чем?
— О том, чем ты там занимаешься. И не ври — я знаю, что это не просто визиты.
Аня поняла — скрывать больше нельзя.
— Репетиторством занимаюсь. Детям помогаю с уроками.
— За деньги?
— За деньги.
— Сколько получаешь?
— По-разному. Сто-пятьсот гривен за занятие, иногда больше.
— И сколько уже заработала?
— Немного.
— Сколько?
— Тысяч пятнадцать-двадцать.
Врала. На самом деле заработала больше ста тысяч, но признаваться в полной сумме было опасно.
— Где деньги?
— Потратила.
— На что?
— На детей. На продукты. На всякое.
— Врешь. Покажи, где деньги.
— Нет денег. Все потратила.
Андрей не поверил. Вечером, когда Аня купала детей, обыскал квартиру. Шкафы, комоды, кухонные ящики. Орал жутко! Ничего не нашел — заначка была спрятана слишком хорошо.
Но на следующий день продолжил поиски. И нашел. Коробку под свитерами, конверт с деньгами.
Сто двадцать восемь тысяч гривен.
— Аня! — заорал он. — А ну ка иди сюда немедленно!
Аня прибежала из кухни, увидела Андрея с конвертом в руках и поняла — все кончено.
— Это что такое?
— Мои деньги.
— Твои? — Андрей трясся от ярости. — Ты копила втихую, пока я и мои родители в долгах тонут?
— Эти деньги не имеют отношения к твоим родителям.
— Как это не имеют? — Андрей размахивал конвертом. — У тебя заначка лежит, а мои родители с долгами — не стыдно тебе?
Аня посмотрела на него спокойно. Три года копила на этот момент. Три года готовилась к этому разговору.
— Не стыдно, — сказала она. — Это мои деньги. Я их заработала своим трудом.
— Какой еще твой труд? Ты моя жена! Все, что ты зарабатываешь — наше общее!
— Нет. Это мое. И я никому их не отдам.
— Даже если мои родители на улице окажутся?
— Твои родители — твоя ответственность. Не моя.
— Ах ты гадюка бессердечная! — Андрей шагнул к ней. — Они ради нас старались! Ради внуков! Хотели семейную квартиру сохранить!
— Они сохраняли то, что им не принадлежало. Брат имел право продать свою долю.
— А ты имеешь право копить деньги на побег?
Аня замерла. Откуда он знает?
— На какой побег?
— Думаешь, я совсем недалекий? Сто двадцать восемь тысяч — это на первый взнос за квартиру. Собралась от меня уходить?
— Да, — сказала Аня. — Собралась.
— И детей с собой забрать?
— И детей.
— Не дам.
— Дашь. У меня есть доказательства твоего поведения. Записи на телефоне, свидетели. Суд детей мне оставит.
Андрей побледнел.
— Какие записи?
— Твои крики. Твои угрозы. Все записывала последние полгода.
— Швабра!
— Может быть. Зато свободная. С деньгами и планами на будущее.
Андрей смотрел на нее острым взглядом. Где покорная жена, которая извинялась за каждое слово? Где испуганная женщина, которая боялась его гнева?
— Аня, — сказал он тише. — Ну нельзя же так. Родители — они старые. Им помочь некому.
— Есть кому. Тебе.
— У меня денег нет!
— Тогда это твоя проблема. Не моя.
— Но деньги-то есть! Вот они, в конверте!
— Эти деньги не для твоих родителей. Они для моей свободы.
— Какой свободы? От чего ты бежишь?
— От тебя. От твоих криков, от твоих требований, от твоего контроля. Я устала быть твоей собственностью.
— Я же не бил тебя!
— Не бил. Только унижал каждый день. Только заставлял оправдываться за каждую копейку. Только кричал на детей, когда они мешали тебе смотреть телевизор.
— Все мужья иногда кричат!
— Не все. И не каждый день.
Андрей молчал. Конверт с деньгами все еще был в его руках.
— Ладно, — сказал он наконец. — Забирай свои деньги. Но тогда и проблемы родителей забирай тоже.
— Не понимаю.
— Если уходишь — помоги им перед уходом. По-человечески.
— Нет.
— Тогда я их не отдам.
— Попробуй. У меня есть доказательства, что деньги заработала я. Расписки от учеников, переписка с родителями, показания соседей.
— А у меня есть права мужа.
— Не имеющие юридической силы.
— Да? — Андрей усмехнулся, крепко сжимая конверт. — А физическая сила имеет?
Он отошел на шаг, пряча деньги за спину.
— Отдай мой конверт, Андрей.
— Не отдам. Родителям нужнее.
— Это мои деньги!
— Докажи в суде. Если хватит духу подавать.
Аня поняла — он не шутит. Драться за конверт? Кричать? Бесполезно. Андрей крепче, злее, и деньги уже в его власти.
— Ладно, — сказала она спокойно. — Забирай. Только детей я все равно заберу.
— Увидим.
— Точно увидим.
На следующий день Аня собрала вещи — два чемодана и сумку с документами. Детей отвела к маме, сказала, что пожить приехали на недельку.
— Что случилось? — спросила мать, глядя на чемоданы.
— Развожусь. Можно пожить у вас, пока не встану на ноги?
— Конечно можно. Только тесно будет.
— Ничего. Потерплю.
Андрей денег родителям не дал. Потратил на себя — в ресторане с друзьями прокутил. «Заслужил», сказал.
А Аня начала копить заново. База учеников осталась — родители детей продолжали звонить, просили позаниматься. Теперь брала по семьсот гривен за занятие. И учеников стало больше — сарафанное радио работало.
Через полгода накопила сорок тысяч. Через год — восемьдесят. Снять квартиру хватит уже сейчас.
— Мама, а когда мы к папе вернемся? — спрашивала иногда Катя.
— Не вернемся, — отвечала Аня. — Будем жить отдельно.
— А почему?
— Потому что так лучше для всех.
Андрей звонил первое время, ругался, требовал вернуться. Потом перестал. Появилась новая женщина, которая не задавала лишних вопросов.
Аня не жалела о потерянных деньгах. Сто двадцать восемь тысяч гривен — дорогая плата за урок. Но урок важный: никому нельзя доверять полностью. Даже мужу. Особенно мужу.
Зато теперь она знала цену своей свободе. И была готова платить ее снова и снова, пока не получит то, что хочет.
