За почти три десятка лет брака Елизавета Петровна ни разу не помышляла об измене супругу, мысль об этом даже не посещала её.
Но в тот самый день, порхая по гостиной и красуясь перед огромным зеркалом, она, как обычно, обратилась к мужу с кокетливым вопросом:
— Зеркальце, скажи, кто на свете всех милее?
Но вместо привычной лести, Василий Андреевич вдруг заявил, что жизнь подходит к середине, дочь скоро выйдет замуж, а там и старость не за горами, как в сказке про старика со старухой.
Елизавету Петровну такое мрачное предсказание не обрадовало, и она попыталась отшутиться:
— Как хочешь, а я предпочитаю оставаться вечно молодой и прекрасной.
Но обычно мягкий и уступчивый муж на этот раз проявил упрямство, раздражённо доказывая, что их время прошло:
— Пора уступить дорогу молодым, а тебе бы не по магазинам бегать, а к земле привыкать, как умные люди советуют.
Елизавета Петровна с недоумением оглядела себя в зеркале: стройная, загорелая, в белой майке и жёлтых джинсовых шортах.
— Какие ещё грядки, что он выдумал!
А Василий Андреевич, нависая тенью в зеркале за её спиной, ворчливо продолжал, что она бегает, как студентка, и ему стыдно перед друзьями и соседями. Развернув Елизавету Петровну к себе, он внимательно осмотрел её лицо и стал указывать на недостатки:
— Вот «гусиные лапки», вот синяки под глазами, вот складка на шее…
Елизавета Петровна вырвалась из его объятий и уставилась на мужа своими ясными голубыми глазами:
— Что это? Зачем ты так говоришь?
Она снова повернулась к зеркалу, но оно словно утратило свою волшебную цельность и потускнело. Перед ней стояла высокая пятидесятидвухлетняя женщина в белой майке и жёлтых шортах, совсем не та Елизавета Петровна. В этой женщине не было ни кокетства, ни искрящейся смешинки во взгляде, ни молодой беспечности в движениях.
— То есть я тебе больше не нравлюсь? — вызывающе спросила она.
— Почему сразу «не нравлюсь»? Я о другом: пора осознать свой возраст и успокоиться, — равнодушно заключил Василий Андреевич, словно разговаривая с ребёнком.
— А если я не хочу стареть и превращаться в старуху под твои пенсионные убеждения? Что тогда?
— Тогда ищи кого-нибудь помоложе, но только не у меня на глазах, чтобы я от стыда не умер! В моём возрасте, как я теперь понимаю, только начинается спокойная жизнь!
— Ах, вот как! Ну, знаешь! — вспыхнула обычно терпеливая Елизавета Петровна.
Она поднялась в спальню, присела на край огромной кровати и задумалась. Она вышла замуж девушкой, любила мужа восторженной, почти дочерней любовью, ведь он был старше на 15 лет. И теперь, когда их супружеское ложе стало «остывать», она не придавала этому значения, понимая, что это неизбежно. Разница в возрасте, бывшая когда-то поводом для гордости и источником материального благополучия, должна была рано или поздно показать свою обратную сторону. Елизавете Петровне хватало собственной любви к себе. Она увлеклась фотографией, ездила на мастер-классы и даже публиковалась в журналах.
Но сегодняшняя ссора с мужем выбила её из привычной колеи. Как он посмел сосчитать каждую её морщинку!
Она распахнула шкаф, выбирая наряд. Лёгкое голубое шёлковое платье без рукавов в лавандовый цветочек, белые кроссовки с кружевными вставками и жёлтая сумочка.
Елизавета Петровна собрала волосы в высокий пучок, сделала лёгкий макияж, нанесла на губы розовый перламутр, на запястья — капельку духов с ароматом грозовой свежести, морского бриза и сахарной ваты. Решилась! Решение ещё только смутно бродило в её воображении. Но как бы то ни было, Елизавета Петровна вышла из дома и пошла по аллее к набережной.
Навстречу Елизавете Петровне, хлопнув дверью, из другого конца города вышел Максим. Он поссорился со своей невестой. Обругал её, высмеял, представив её ограниченной, инфантильной любительницей «розовых пони» и самовлюблённой особой.
Теперь, шагая по двору, он не мог понять, окончательный ли это разрыв, или есть шанс вернуться. Но нужно ли? Больше всего его мучило то, что завтра должна была состояться долгожданная встреча их родителей. Теперь неясно, отменять встречу или попытаться помириться с невестой.
Мучаясь угрызениями совести, Максим пришёл на парковку, сел в машину, намереваясь кататься по городу, пытаясь принять решение. Хотелось разрубить узел, а не распутывать его.
Покатавшись по центру, постояв в пробках, он почувствовал, что раздражение лишь усиливается. Телефон звонил, но Максим не хотел отвечать обиженной девушке.
Он оставил машину у набережной и сел за столик кафе. Ни есть, ни пить не хотелось. Он рассеянно оглядывался вокруг и пытался представить, какой бы он хотел видеть свою жизнь лет через 20–30. Каким он станет? А какой станет его невеста?
Он разглядывал дам за соседними столиками. Дамы, прячущие полные тела за широкими нарядами, равнодушно улыбающиеся своими надутыми губами, глядящие оценивающе холодными глазами или поднимающие нарисованные брови.
Максим решил: всё, что ни случается — к лучшему! Если телефон зазвонит ещё раз, он ответит и расстанется с ней.
Но тут за его столик села высокая, стройная незнакомка, из тех, кого называют «девушка». От неё пахло лёгкостью и свежестью, и только в светлых голубых глазах дрожала грусть.
— Вот такую, — подумал Максим, — я бы не прочь видеть и через 30 лет.
Она, будто извиняясь, улыбнулась ему. Максим заказал вино, налил ей полный бокал и залюбовался, как она, улыбаясь, делает глоток. А потом, отодвинув бокал, тихо рассмеялась.
Максим неожиданно для себя заговорил о том, что его мучило: о страхе семейной жизни, о страхе связать себя с чужим человеком и, прожив жизнь, осознать тщетность родства.
А незнакомка слушала его, не перебивая, и лишь кивала головой. Стемнело, улица стала оживлённой, а потом опустела. Максим увидел себя со стороны: молодой мужчина рядом со зрелой, красивой женщиной. Но во взгляде её слышалась осенняя тоска. Ему захотелось обнять её, вдохнуть аромат волос, прикоснуться губами к мочке уха, пронзённой серебряными кольцами, ощутить её тепло.
— А давайте прокатимся по ночному городу? Поедемте к «пьяной церкви»?
— Почему «пьяной»? — переспросила она.
— Не знаю, она стоит на горе, и крест у неё покосился.
— Да Вы романтик, юноша! Давайте, жаль только, я не взяла фотоаппарат для ночной съёмки.
Дорогой он увлечённо слушал её рассказ о страсти к фотографии, она делилась снимками с выставок и журнальных страниц, демонстрируя их на своём телефоне.
Они достигли вершины холма и, стоя рядом, ощущали прохладу ночного ветра и жар влечения, охватившего их тела. После того как Лиза сделала несколько прекрасных фотографий на свой телефон, она начала спускаться к машине, спотыкаясь в темноте и борясь с внезапным трепетом. Максим настиг её, обнял за плечи и крепко прижал к себе.
Вырвавшись из плена грёз, они, потрясённые и наполненные грустной нежностью, молча возвращались в город, словно скользя в тишине первозданной Вселенной.
Лиза назвала адрес, попросив не подъезжать ко двору. Их пути разошлись навсегда, обменявшись благодарными и смущёнными взглядами на прощание.
Направляясь домой, Максим остановился у ярко освещённого киоска и долго выбирал букет. Ему казалось, что он предназначен для той беззащитной и нежной незнакомки, чьё имя он так и не узнает. Но он подарил его своей обиженной невесте, помирившись с ней. Когда она, выплакав обиду и приняв его извинения, заснула тревожным сном, он, стараясь не шуметь, вышел на балкон и жадно вдыхал прохладный августовский воздух, с едва уловимым ароматом осени. В этом воздухе ему мерещился горьковато-свежий аромат той прекрасной случайной встречи.
Утром они завтракали на кухне, обсуждая предстоящую встречу с родителями, к которой долго готовились и от которой зависели их свадьба и дальнейшая жизнь. Костя рассказывал о своих родителях, об их вкусах и взглядах. Невеста, в свою очередь, рассказывала о своих. Она заметила, что её отец – добрый, солидный, надёжный, как скала, а мать – ветреная и увлекающаяся, и Косте, вероятно, понравится общаться с будущей тёщей, так как они очень похожи в своих странностях.
К полудню они собрались в уютном полуподвальном помещении загородного ресторана, который забронировали заранее. Родители, видимо вспомнив голливудские фильмы с «хеппи-эндом», приветствовали друг друга с сияющими улыбками. Мужчины церемонно целовали дамам руки, долго здороваясь, глядя в лицо друг другу. Максим, покраснев, молчал, не в силах отвести взгляд от своей вчерашней незнакомки, будущей тёщи Елизаветы Петровны, сидевшей напротив с растерянным и лукавым выражением, сияющей своими небесно-голубыми глазами и виновато прикусывающей нижнюю губу…
