— Миша, давай крепость строить? Из подушек!
Голос Димки, звонкий и упрямый, прорвался сквозь рёв моторов и визг шин, лившихся из телевизора. Игорь, утонув в старом кресле, лишь махнул рукой, не отрываясь от экрана, где мчались машины в очередной погоне. Он вернулся с работы час назад, и всё, чего он хотел, — утонуть в этом простом мире боевиков, где всё решалось силой и скоростью.
— Пап, ну давай! Сделаем огромную, и ты будешь король!
Димка теребил его за джинсы. Игорь скривился. Игра в крепость означала беготню, таскание подушек, детский смех и крики. На это не было ни сил, ни желания. Его взгляд упал на стеклянную вазу на журнальном столике, полную конфет в ярких обёртках — запас Анны для гостей.
— Дим, смотри, что там, — лениво указал он на вазу. — Бери. Только не шуми, ладно? Дай папе фильм посмотреть.
Мальчик замер, недоверчиво глядя то на отца, то на вазу. Обычно ему разрешали одну конфету, после еды. А тут — целая ваза. Не веря удаче, он подскочил к столику, зачерпнул горсть конфет и высыпал их на ковёр. Игорь кивнул, довольный. План сработал. В комнате стало тихо, лишь шуршали фантики и звучали выстрелы с экрана. Он вернулся к фильму.
Анна, стоя на кухне, слышала этот разговор. Раздражение, тлевшее внутри, стало острым, как игла. Она мешала суп, вдыхая его аромат, и чувствовала, как её труд рушится. Она весь день создавала уют, готовила еду, а он одним жестом всё перечеркнул.
Она выглянула в гостиную. Игорь, поглощённый фильмом, сидел, подперев подбородок. На ковре Димка, окружённый фантиками, жевал конфеты, его лицо было в шоколаде. Ваза, их свадебный подарок, стояла почти пустой.
«Дай ребёнку радость», — мысленно передразнила она его фразу. Эта «радость» была не для сына, а для него самого. Лёгкий способ купить тишину, отгородиться от семьи. Не добрый отец, а ленивый, подрывающий её правила из эгоизма. Это повторялось постоянно: мультики, планшет, сладости — всё, чтобы его не трогали.
Она выключила плиту, с силой поставила кастрюлю. Кричать при ребёнке она не станет. Она подождёт. Через пятнадцать минут, когда Димка откажется от супа, она скажет всё. Она посмотрела в окно на темнеющий двор в Ирпене. Буря назревала, и она не собиралась её сдерживать.
Через четверть часа Анна вошла в гостиную. Лицо спокойное, непроницаемое. Она выключила телевизор посреди погони, игнорируя вздох Игоря.
— Ужинать. Мойте руки, за стол.
Игорь лениво встал, потянулся. Димка, оторвавшись от фантиков, поплёлся в ванную. На кухне перед каждым стояла тарелка с супом. Анна молча взяла ложку. Игорь ел с аппетитом. Димка ковырял суп, отодвигая овощи.
— Не хочу, — буркнул он. — Живот полный. Конфет наелся.
— Чего?
— Папа разрешил! — выпалил мальчик.
Анна медленно положила ложку. Звук металла о тарелку был громким. Она посмотрела на мужа, который притворялся, что поглощён едой.
— Ты спятил?! Зачем напичкал сына сладостями перед ужином? Специально мои правила рушишь? Это твоя мать научила? Да?!
Игорь перестал есть, проглотил и посмотрел на неё тяжёлым взглядом. Упоминание матери было ударом, и Анна это знала.
— Ань, хватит. Ну, съел пару конфет, и что? Я хотел, чтобы он отстал, дал мне отдохнуть.
— Пару? — она указала на гостиную, где валялась пустая ваза. — Он всё съел! Ты откупился от сына, как от мухи. Тебе плевать на его здоровье, на мои правила. Лишь бы тебя не трогали.
— Не начинай, — он взял ложку, показывая, что разговор окончен.
Но она не остановилась.
— У тебя день тяжёлый? А у меня лёгкий? Я весь день готовлю, убираю, занимаюсь с ним, а ты одним идиотским поступком всё портишь! Ты знаешь, что он не будет есть! Знаешь! И делаешь назло!
Лицо Игоря окаменело. Ленивый папа исчез, остался злой мужчина.
— Назло? Серьёзно? Думаешь, мне заняться нечем, кроме как тебе назло делать? Может, ты из еды культ сделала, а воспитание — в тюрьму превратила? С тобой невозможно расслабиться!
— Расслабиться — это портить ребёнку желудок, пока ты в телевизор пялишься? Отличный отдых! Твоя мать так же его балует за моей спиной! Прямо как она!
Это переполнило чашу. Игорь встал, стул с грохотом отъехал.
— Вот оно! Опять моя мать! Чем она тебе не угодила? Тем, что любит внука и не строит из себя надзирателя? Тебе не нравится, что кто-то, кроме тебя, может дать ребёнку радость!
— Это не радость, это безответственность! — она вскочила, они стояли лицом к лицу. — Твоя мать и ты делаете из него эгоиста, которому всё можно!
— Лучше эгоист, чем забитый ребёнок с такой матерью, как ты! — выкрикнул он.
Димка всхлипнул, но на него не смотрели. Игорь прошёл в коридор, схватил куртку и ключи.
— Я к матери. Пережду твой припадок.
Он ушёл. Анна осталась на кухне, глядя на нетронутую тарелку супа. Её труд казался насмешкой. Внутри горел холодный гнев.
Звук машины затих. Анна смотрела на суп — густой, с зеленью. Она вылила его в раковину. Тарелку сына тоже. Ложки и тарелку Игоря засунула в посудомойку. Вода зашумела, смывая следы ужина.
Гнев выгорел, оставив пустоту и ясность. Это не скандал. Это конец. Нет смысла чинить. Только отрезать.
Она прошла в гостиную. Фантики на ковре — его победа над её правилами. Она не убрала их. Это не её мусор. В спальне она открыла окно, впуская холодный воздух Вишнёвого. Запах Игоря — парфюм и его самого — выветривался.
Она открыла шкаф. Его рубашки, свитера, джинсы. Спокойно, без суеты, она достала два чемодана и сумку. Складывала его вещи аккуратно, но без эмоций. Рубашки, футболки с принтами, костюм — всё в чемоданы. Из комода — носки, бельё, ремни — в сумку. В ванной забрала его щётку, бритву, парфюм — подарок от неё. В косметичку, в сумку.
В прихожей собрала его обувь — от туфель до тапочек — в пакет из магазина.
Закончив, она застегнула чемоданы. Три тяжёлых свёртка. Она с трудом скатила их вниз, выстроила у двери. Чемоданы, сумка, пакет с обувью — как граница.
Дом стал тише, чище. Анна выдохнула. Уложила Димку спать, собрала фантики, вынесла в мусор. Она была готова. Села в кресло ждать. Утром он вернётся, думая, что всё улеглось. Увидит чемоданы. И поймёт.
Игорь вернулся к полудню. Ночь у матери прошла привычно: он выплеснул злость, она назвала Анну истеричкой. Утром — кофе, оладьи, уверенность, что буря прошла. Он ехал домой, решив забыть вчера. Анна подуется, потом всё вернётся. Всегда так.
Он открыл дверь и замер. Перед ним — два чемодана, сумка, пакет с обувью. Не свалены, а выставлены ровно, как приговор. Его уверенность таяла, сменяясь холодным осознанием. Он поставил сумку и шагнул внутрь.
Анна вышла из кухни. В домашней одежде, с усталым, но спокойным лицом. Она остановилась, прислонившись к косяку, и посмотрела на него, как на чужого.
— Вот, — кивнула она на чемоданы. — Я собрала. Живи с мамой. Сына я воспитаю сама, раз тебе это в тягость.
Голос ровный, без дрожи. Приговор. Игорь хотел возразить, но слова застряли. Его уловки не работали. Перед ним была другая женщина, принявшая решение. Оно читалось в её глазах и в чемоданах.
В нём вспыхнула гордость. Его выгоняют? За желание отдохнуть? Он не будет просить.
— Хорошо, — сказал он холодно. — Как хочешь.
Не тот ответ, которого она ждала. Не примирение, а согласие. Он не смотрел на неё. Выдвинул ручку чемодана, взял второй, перекинул сумку через плечо. Пакет с обувью не унести.
Анна молча взяла пакет, открыла дверь и выставила его на площадку. Отступила, освобождая путь. Ни слова, ни взгляда.
Игорь выкатил чемоданы, поставил рядом с пакетом. Вернулся за сумкой. Не взглянул на комнату сына, на жену. Забрал последнее.
— Пока, — бросил он в коридор и вышел. Дверь не заперлась.
На площадке он постоял, нагруженный, как торговец. Спустил вещи, грузил в машину, не глядя на окна. Он знал, что она не смотрит. Завёл двигатель и уехал. Не позвонит, не приедет — гордость не позволит. Это был конец. Не громкий, не драматичный. Просто конец семьи…
Эта история разрывает сердце — как больно, когда твой труд и забота тонут в чужом равнодушии. Сталкивались ли вы с такой безответственностью? Как вы защищали свои границы? Делитесь в комментариях!
