— Ты полгода торчишь дома и залипаешь в свои сериалы! Подними наконец свою задницу с дивана и найди работу, потому что я больше не собираюсь тебя тянуть! С меня довольно твоего иждивенчества!
Слова, резкие и обжигающие, как пар в бане, сорвались с губ Анны прежде, чем она успела стянуть кеды. Она стояла в коридоре, и приятная усталость в мышцах после энергичной тренировки тут же сменилась привычной, ноющей головной болью. Свет в прихожей был потушен. Единственным источником света был голубоватый экран телевизора в глубине комнаты, выхватывающий из тени знакомый до отвращения силуэт. Сергей. Он сидел на диване в той же самой позе, что и три часа назад, когда она уходила в фитнес-центр. Сгорбившись, вытянув ноги, положив их на журнальный столик. Рядом с его рукой на подлокотнике стояла запотевшая банка пива. Вторая, уже опустошённая, валялась на ковре.
Полгода. Сто восемьдесят с лишним дней. Анна вела им счёт. С того самого момента, как его проект свернули, и он, пожимая плечами, бросил: «Ну, передохну пару недель, а потом подыщу что-то покруче». Она согласилась. Она поддержала. Она взвалила на себя все расходы, убеждая себя и его, что это ненадолго, что это в порядке вещей, что они — команда. Но его «пару недель» растянулись на месяцы, а поиски работы сократились до вялого скроллинга вакансий на телефоне во время рекламных перерывов в бесконечных сериалах. Каждый её заработанный гривню, казалось, превращалась в электричество для этого телевизора, в пену для его пива, в оплату подписки на очередной стриминговый сервис.
Он даже не повернул голову в её сторону. Единственное движение — он поднёс банку ко рту и сделал долгий, громкий глоток. Этот звук, шумный и глубокий, разнёсся по тихой квартире как пощёчина.
— Я в творческом поиске, — лениво протянул он, не отрывая глаз от экрана, где какие-то персонажи в средневековых нарядах крошили друг друга мечами. — А ты бы лучше не деньги на свой фитнес тратила, а на нормальную еду.
Это стало последней каплей. Не сам упрёк — к ним она уже привыкла. А этот тон. Тон повелителя, барина, который снисходительно журит нерасторопную служанку за то, что она расходует его же деньги на свои дурацкие капризы. Анна замерла. Внутри неё что-то щёлкнуло и порвалось. Громко, как лопнувшая тетива. Она молча, не разуваясь, прошла мимо него на кухню. В нос ударил запах прокисшего пива и чего-то кислого от немытой посуды в раковине.
Она не стала орать. Не стала колотить посуду. Она подошла к холодильнику и распахнула дверцу. Яркий свет озарил аккуратные полки, заставленные продуктами, которые она купила вчера после работы. Её рука уверенно потянулась вперёд. В большой магазинный пакет полетел кусок сыра с благородной голубой плесенью, который Сергей так обожал. Следом — упаковка хамона, тонко нарезанного и переложенного пергаментом. Две пачки крафтовых сосисок из фермерской лавки. Все её греческие йогурты с инжиром. Дорогой соевый соус. Бутылка хорошего оливкового масла. Она действовала быстро, методично, как хирург, удаляющий опухоль. Она выгребала всё, что было символом её труда, её зарплаты, её заботы, которая теперь казалась ей унизительной глупостью.
Сложив всё в пакет, она завязала его и поставила на пол рядом со своей спортивной сумкой. Затем её взгляд упал на роутер, мигающий весёлыми зелёными огоньками на комоде. Он был сердцем его мира. Окном в его бесконечные выдуманные вселенные. Она подошла к нему и одним резким движением выдернула чёрный шнур питания из розетки. Огоньки погасли. В гостиной раздался возмущённый возглас Сергея — сериал прервался на самом интересном месте, оставив на экране уродливую плашку «Нет подключения к сети».
Анна вернулась в проём, разделяющий кухню и комнату.
— Творческий поиск лучше проводить без интернета, за который плачу я, — её голос был спокойным и холодным, как сталь. — И на пустой желудок. С этой минуты я содержу только себя. Что найдёшь в шкафу из старых запасов – гречку, макароны, тушёнку трёхлетней давности – то твоё.
Сергей наконец оторвал свою спину от диванных подушек и вскочил. Его лицо выражало смесь недоумения и подступающего гнева. Он не мог поверить, что это происходит наяву. Это был бунт. Бунт на корабле, где он давно привык считать себя не просто пассажиром, а адмиралом. Но Анна уже смотрела на него холодным, как лёд, взглядом. И в этом взгляде он впервые за долгое время не увидел ни любви, ни жалости, ни усталости. Только пустоту и твёрдое, как гранит, решение. Война была объявлена.
Сергей смотрел на неё, и на его лице медленно, как проступающий на бумаге водяной знак, отразилось полное, абсолютное недоумение. Он открыл рот, закрыл, снова открыл. Первобытный гнев, вскипевший от внезапно погасшего экрана, столкнулся с ледяной стеной её спокойствия и рассыпался на мелкие, растерянные осколки. Это было настолько не похоже на их обычные ссоры — с криками, обвинениями и последующим бурным примирением, — что его мозг отказывался обрабатывать информацию.
— Ты… что? — наконец выдавил он, делая шаг вперёд. — Ты это серьёзно? Анна, ты в своём уме? Верни всё на место.
Он ожидал чего угодно: слёз, ультиматумов, продолжения крика. Но она просто молча обошла его, подошла к комоду, где лежал мёртвый роутер, и аккуратно смотала в кольцо выдернутый шнур питания. Затем она небрежно бросила его в свою спортивную сумку и застегнула молнию. Этот жест был красноречивее любых слов. Он был окончательным и бесповоротным.
— Это что за цирк? — в его голосе зазвенел металл. Он перешёл от растерянности к праведному возмущению. — Ты решила поиграть в сильную и независимую? Хорошо, я понял, ты обиделась. Положи продукты обратно и включи интернет. Хватит истерик.
Анна спокойно надела кеды, которые так и не сняла. Она посмотрела на него, и в её взгляде не было ни капли истерики. Только холодная, отстранённая оценка, будто она смотрела на незнакомого человека, загородившего ей проход.
— Я не играю, Сергей. Я так живу. С сегодняшнего дня. А ты начинаешь жить по средствам. По своим. То есть, без них.
На следующее утро квартира встретила их новой реальностью. Воздух был густым и тяжёлым от невысказанных слов. Анна, как обычно, проснулась в семь, сходила в душ и прошла на кухню. Она достала из своей сумки один из йогуртов, взяла ложку и села за стол. Тишина. Впервые за полгода её утро не было отравлено звуками стрелялок, взрывов и чужих диалогов из телевизора.
Около девяти на кухню ввалился Сергей. Вчерашняя злость на его лице сменилась маской снисходительной иронии. Он демонстративно не посмотрел в её сторону, подошёл к холодильнику и дёрнул ручку. Посмотрел на пустые полки. Затем медленно перевёл взгляд на банку йогурта в её руке. Он ничего не сказал, но в его взгляде читалось целое эссе о её жестокости и мелочности. Он шумно вздохнул, как трагический актёр на сцене, и направился к кухонным шкафам.
Начался спектакль. Он намеренно громко рылся в дальнем углу, гремя банками и пакетами. Наконец, с преувеличенным усилием, он извлёк на свет божий пачку самых дешёвых макарон-спиралек и пыльную банку тушёнки с почти выцветшей этикеткой. Он поставил их на стол с таким видом, будто это были последние припасы в осаждённой крепости.
— Не переживай за меня, — сказал он в пространство, наливая воду в кастрюлю и роняя её на плиту с оглушительным грохотом. — Настоящий творец черпает вдохновение и в лишениях. Это даже полезно, знаешь ли. Очищает сознание от всего лишнего.
Анна молча доела йогурт. Она листала новости на телефоне, подключившись к мобильному интернету. Её невозмутимость выводила его из себя гораздо сильнее, чем любой скандал. Он этого не ожидал. Он думал, что к утру она остынет, ей станет стыдно, и она сама вернёт всё на свои места, возможно, даже с извинениями.
Запах дешёвой тушёнки и разваривающихся макарон начал заполнять кухню. Сергей ел прямо из кастрюли, стоя у плиты и глядя на Анну с вызывающей жалостью к самому себе.
— А ты ешь свой йогурт, ешь. Заслужила, — протянул он, отправляя в рот склизкую макаронину. — Не каждый может позволить себе так шиковать, пока его муж, глава семьи, вынужден питаться стратегическими запасами.
Анна встала, сполоснула ложку и баночку, выкинула её в мусорное ведро. Она прошла в спальню, чтобы переодеться для работы. Он пошёл за ней, неся с собой кастрюлю и запах варёного жира.
— Куда ты так нарядилась? Снова в свою качалку, калории сжигать? — он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Бессмысленная суета. Пытаешься обмануть время, а оно всё равно своё возьмёт. Вот я… я работаю над тем, что останется в вечности. Над мыслью. А для этого не нужны гантели и модные лосины. Для этого нужна тишина, которой ты меня лишила, и пища для ума. Хотя бы в виде сериалов.
Он сделал паузу, ожидая реакции. Но Анна, застёгивая блузку, лишь мельком взглянула на него в зеркало. Её лицо было непроницаемым. Она взяла свою сумку.
— Удачного творческого дня, Сергей.
Она вышла из комнаты. Он услышал, как щёлкнул замок входной двери. Он остался один. В тишине. С остывающей кастрюлей в руке. Его представление провалилось. Зритель ушёл, не удостоив актёра даже гнилым помидором. И в этот момент Сергей понял, что простым психологическим давлением и игрой в мученика её не пронять. А значит, войну нужно было переводить на новый уровень.
Два дня прошли в густой, вязкой тишине. Это была не та умиротворяющая тишина, которую ищут в загородных домах, а мёртвая, давящая тишина морга, где два тела просто существуют в одном пространстве, не взаимодействуя. Сергей демонстративно питался своими «блокадными» запасами, оставляя после себя на столешнице жирные пятна от тушёнки и россыпи макаронных крошек. Он не мыл за собой посуду, и грязная кастрюля, покрывшаяся внутри бурым налётом, стояла на плите безмолвным памятником его уязвлённой гордости. Он ждал. Ждал, что Анна не выдержит вида этого свинарника, что её врождённая потребность в чистоте и порядке возьмёт верх, и она, ругаясь сквозь зубы, всё уберёт. А это будет означать его маленькую, но важную победу.
Но Анна не убирала. Приходя с работы, она брезгливо обходила его «инсталляцию», молча доставала из своего пакета контейнер с ужином, разогревала его в микроволновке, ела, мыла за собой тарелку и вилку и уходила в спальню. Кухня, некогда бывшая сердцем дома, превратилась в нейтральную полосу, заваленную мусором с одной стороны и стерильно чистую — с другой. Спальня стала её убежищем, её посольством на вражеской территории.
Сергей понял, что пассивная агрессия не работает. Его страдания игнорировали. Тогда он решил перейти в наступление. Если она хочет разделить бюджет, то он поможет ей разделить и всё остальное. Он начал сознательно размывать границы её чистого мира. Носки, которые раньше хотя бы долетали до корзины с бельём, теперь валялись у порога спальни. В ванной на белоснежной раковине, которую она драила каждое утро, появились мыльные разводы и срезанные ногти. Мелкие, отвратительные маркеры его присутствия.
В пятницу утром Анна, зайдя в ванную, почувствовала запах своего дорогого парфюмированного геля для душа с нотами сандала и бергамота. Это был её личный ритуал, её маленькая утренняя роскошь. Флакон стоял с не до конца закрученной крышкой, а в воздухе витал густой аромат, смешанный с запахом вчерашнего пива, исходящим от Сергея, который как раз чистил зубы. Он поймал её взгляд в зеркале и ухмыльнулся.
— Надо же было чем-то помыться, — сказал он, сплёвывая пену. — Обычное мыло сушит кожу. Не хочешь же ты, чтобы твой муж-творец ходил с облезлыми руками?
Анна ничего не ответила. Она молча умылась, почистила зубы своей щёткой и вышла. Но когда она вернулась с работы в тот вечер, в её руках был небольшой навесной замочек с ключами. Она, не говоря ни слова, прошла в ванную и повесила его на ручки шкафчика под раковиной, где хранила всю свою косметику, гели и кремы. Затем она положила один крошечный ключик в карман джинсов. Второй демонстративно оставила на кухонном столе, рядом с его грязной кастрюлей. Это был вызов. Холодный, унизительный и абсолютно ясный.
Настоящая битва развернулась на следующее утро. Проснувшись, Анна, как обычно, пошла на кухню. Но её привычный утренний ритуал был грубо нарушен. Сергей стоял у её любимой кофемашины — дорогого, блестящего хромированного агрегата, который она подарила сама себе на прошлый день рождения. Он как раз заканчивал готовить себе капучино, и густая молочная пена с шипением оседала в большой кружке. Запах свежесваренного кофе, который она так любила, теперь казался ей ядовитым.
— О, ты уже проснулась? — он обернулся с чашкой в руке, изображая радушие. — Будешь кофе? Хотя нет, зёрна-то мои. Нашёл в шкафу старую пачку. Так что извини, всё по-честному.
Анна смотрела не на него, а на кофемашину. На то, как он небрежно поставил на неё чашку, оставив мокрый след. На то, как он даже не подумал протереть трубку капучинатора. Он не просто воспользовался её вещью. Он осквернил её. Приватизировал её радость.
Она молча прошла мимо него, взяла свой йогурт. Но есть не стала. Она поставила его на стол, подошла к кофемашине и выдернула вилку из розетки. Затем, подхватив аппарат обеими руками — он был довольно тяжёлым, — она развернулась и пошла в сторону спальни.
— Эй! Ты что делаешь? Поставь на место! — крикнул Сергей ей в спину. Его лицо исказилось от злости. Он бросился за ней. — Совсем с ума сошла?
Анна дошла до своего рабочего стола в спальне, аккуратно поставила кофемашину рядом с ноутбуком, нашла свободную розетку и включила её. Затем повернулась к нему. Он стоял в дверях, красный, разъярённый, с чашкой в руке.
— Что, и кофе теперь по спецпропускам? — прошипел он. — Что дальше, за воздух в спальне будешь счёт выставлять?
— Воздух бесплатный, — спокойно ответила Анна, глядя ему прямо в глаза. — А кофемашина и зёрна, которые ты только что «нашёл» в шкафу, были куплены мной. Ты не уважаешь мои вещи, когда они общие. Значит, общих вещей у нас больше не будет.
Она подошла к двери спальни и закрыла её прямо перед его носом. Щёлкнул замок. Она осталась в своей крепости. Со своим кофе, своим ноутбуком, своим порядком. А он — снаружи, в их общей квартире, которая стремительно превращалась в его личный, неуютный свинарник. Холодная война закончилась. Начались активные боевые действия за территорию.
Неделя превратилась в тягучее, серое месиво. Квартира, некогда уютная и светлая, стала напоминать заброшенный вокзал, где два пассажира, опоздавшие на все поезда, обречённо ждут неизвестно чего. Территория Сергея — гостиная и кухня — заросла грязной посудой, пустыми пивными банками и крошками. Воздух пропитался кислым запахом несвежей еды и застарелого мужского пота. Он перестал даже имитировать поиски работы. Его «творческий поиск» теперь заключался в бесцельном шатании по квартире и прослушивании музыки через дешёвые наушники с телефона. Он выглядел как призрак, застрявший между мирами, и с каждым днём в его глазах появлялось всё больше озлобленной пустоты. Он проигрывал. И он это знал.
Его раздражала её методичность. Её спальня оставалась цитаделью чистоты. Каждое утро оттуда доносился аромат кофе, который дразнил его, как запах хлеба из запертой пекарни. Она выходила оттуда свежая, собранная, одетая в чистую офисную одежду, проходила сквозь его хаос, не замечая его, и уходила на работу. Вечером всё повторялось в обратном порядке. Эта её способность существовать в отдельном, чистом мире, который он не мог ни контролировать, ни разрушить, сводила его с ума. Ему нужно было нанести удар не по её вещам, а по ней самой. Пробить брешь в её неприступной крепости. И он знал, где находится самое тонкое место в стене.
В субботу днём, когда Анна уехала по делам, он нашёл в ящике с инструментами тонкую отвёртку. Замок на двери спальни был простым, межкомнатным. Несколько неуклюжих движений, и язычок со щелчком поддался. Он вошёл в её святилище. Здесь пахло её духами и свежестью. Идеально заправленная кровать, аккуратно сложенная одежда на стуле, её ноутбук и кофемашина на столе. Он искал не деньги и не драгоценности. Он искал её душу. И нашёл её в нижней полке книжного шкафа, в большой чёрной папке.
Это были её старые студенческие работы и эскизы, которые она делала для себя в последние годы. Анна когда-то мечтала стать архитектором, но жизнь повернулась иначе. В папке лежали десятки листов ватмана: детальные прорисовки фасадов, футуристические проекты частных домов, эскизы интерьеров. Это был её тайный мир, её несбывшаяся мечта, то, о чём она почти никогда не говорила, но что бережно хранила. Сергей сел за её стол, открыл папку. Он смотрел на эти сложные, выверенные линии, на тонкую штриховку, на плоды её таланта, который он всегда втайне обесценивал. Взяв с её же стола толстый чёрный маркер, он принялся за работу.
На фасаде готического собора он пририсовал уродливые рога и хвост. К минималистичному павильону из стекла и бетона добавил гигантскую пивную бутылку. На чертеже уютного загородного дома он крупно, поперёк всего листа, написал: «Дом для Нахлебника». Каждую её идею, каждый эскиз он осквернил глупыми, пошлыми рисунками и надписями. Он не просто портил бумагу. Он издевался над её мечтой, топтал её самое сокровенное, превращая её талант в уродливый шарж. Закончив, он не стал прятать папку. Он вынес её в гостиную и демонстративно положил на журнальный столик, прямо поверх пустых пачек из-под чипсов.
Когда Анна вернулась, она сразу увидела папку. Она замерла в дверях, её взгляд зацепился за знакомый чёрный цвет в центре привычного беспорядка. Она медленно подошла, открыла её. Её лицо не изменилось. Ни крика, ни гнева. Она просто листала страницу за страницей, глядя на то, как её мир, её тайный сад, был вытоптан и завален мусором. На последнем, самом детальном эскизе, где был изображён дом её мечты, Сергей нарисовал себя, лежащим на диване с пультом, а над крышей коряво вывел: «Мой творческий поиск завершён!».
Анна молча закрыла папку. Она не посмотрела на Сергея, который сидел на диване и наблюдал за ней с торжествующей ухмылкой. Она достала из кармана телефон. Секунду она смотрела в тёмный экран, а затем её пальцы пришли в движение. Она не стала звонить. Она открыла камеру. Щёлк. Фотография дивана, на котором он сидел. Щёлк. Телевизор, который он смотрел. Щёлк. Обеденный стол, заваленный его мусором. Щёлк. Их общая кровать в спальне.
— Что ты делаешь? Снимаешь вещдоки для своего суда? — язвительно спросил он.
Анна не ответила. Она села в кресло, открыла приложение местного сайта объявлений. Её пальцы быстро забегали по экрану.
— Ликвидирую активы, — наконец произнесла она ровным, безжизненным голосом, не отрывая взгляда от телефона. — Диван. Натуральная кожа. Состояние хорошее. Отдам за две тысячи пятьсот. Самовывоз сегодня. Телевизор, диагональ пятьдесят пять. Тысяча пятьсот. Забирать сейчас. Кровать с ортопедическим матрасом. Три тысячи пятьсот. Можете вывезти через час.
Сергей перестал ухмыляться. Он медленно сел прямо, не понимая.
— Ты… что? Ты продаёшь нашу мебель?
— Я продаю свою мебель, — поправила она, публикуя очередное объявление. — Всё это было куплено на мои деньги. А мне они сейчас нужнее. Я съезжаю. И не хочу тащить с собой лишнее. Особенно то, на чём остались следы твоего существования.
Его лицо вытянулось. Паника начала затапливать его изнутри.
— Но… куда я? Ты не можешь! Это и мой дом!
— Можешь оставаться, — она пожала плечами и подняла на него глаза. В них была арктическая пустыня. — В пустой квартире. Без дивана, без кровати, без стола. Ты хотел жить плодами своего творчества? Вот и живи. Твори на голом полу. Первые покупатели будут через сорок минут. За диваном. Так что советую встать.
Она встала, спокойно прошла в спальню и вышла оттуда с дорожной сумкой и чехлом от ноутбука. Она не взяла кофемашину. Она оставила её на столе, как надгробный камень на могиле их совместной жизни. Через полчаса в дверь позвонили. Анна открыла. На пороге стояли два парня.
— Здравствуйте, мы по объявлению, за диваном.
— Проходите, — сказала она и посторонилась.
Она вышла на лестничную площадку, не оборачиваясь. Она слышала, как за её спиной чужие люди вошли в её бывший дом, как они начали двигать мебель, как растерянно забормотал что-то Сергей. Она нажала кнопку лифта, оставляя его одного посреди руин, которые он так старательно и творчески возводил последние полгода…
Знаете, эта история так задевает за живое — как в обыденной жизни, из-за лени и недопонимания, можно разрушить то, что строилось годами, и как больно осознавать, что близкий человек превращается в чужого. А вы сталкивались с подобными ситуациями в отношениях, когда один несёт всю ношу? Расскажите в комментариях, как вы справлялись и что помогло выйти из такого тупика?
