Когда Ирина сказала Алексею, что их обоих сократили и придётся ужиматься, он кивнул молча, словно в трансе, и ушёл варить лапшу. Как будто лапша была решением всех бед, особенно растворимая, особенно в одиннадцать утра.
— Что дальше? — Ирина сидела на кухне, сжав в руке кружку, будто пыталась согреться остывшим кофе. — Сидим, смотрим на стены и думаем, как платить ипотеку?
Алексей пожал плечами, с видом философа, который ещё утром потерял последнего ученика.
— Мать предлагала к ней переехать, — сказал он нехотя. — Временно. Ну, ты же знаешь, временно у неё может растянуться лет на десять.
— О, да! Я уже слышу, как она включает утюг в шесть утра и шипит, что ты «опять всю ночь шлялся, а Ирина вон уже не молодая, ей рожать пора». Не хватало мне ещё скандалов по утрам, — фыркнула Ирина, уставившись в подоконник.
Алексей помолчал. Он вообще стал много молчать после того, как с должности начальника отдела его срезали, как сорняк на газоне. Вроде и был, и не мешал, и вдруг — оп! — не нужен.
— Мы продадим машину. И пару месяцев как-нибудь протянем. Я устроюсь… куда-нибудь, — пробормотал он, даже не веря в это сам.
— Я машину брала в кредит. И да, не ради того, чтобы катать твою маму в поликлинику. Алексей, ты вообще слышишь, что говоришь? — голос Ирины дрогнул.
Через неделю, после того как они получили отказ от двух агентств по трудоустройству и однажды проснулись от отключения горячей воды — переезд стал не обсуждением, а фактом. Ирина забрала вещи, свернула свой косметический столик, как будто вместе с ним она свернула и свою последнюю попытку сохранить границы. Вещи увезли на такси. А себя — пешком.
Ольга Сергеевна встретила их в дверях с дежурной улыбкой, которая у неё означала строгое предупреждение.
— Ну, здравствуйте, молодые. Обосновались? Ванну — строго по графику. Электричество — не для развлечений. Телевизор — до десяти. А Ирина, ты всё ещё не беременна?
— С приездом, — прошипела Ирина сквозь зубы и прошла мимо, стараясь не смотреть на неё.
Комната, которая досталась им, была прежней Алексеевой детской: шкаф со стикерами «Dragon Ball Z», потёртое покрывало с машинками и почему-то плюшевый бегемот в углу. Ирина смотрела на эту декорацию своей новой жизни и понимала: она взрослая женщина. И живёт в прошлом своего мужа.
— Как ты здесь вообще жил? — спросила она вечером, устраивая вещи в комод, где всё пахло нафталином и горьким прошлым.
— Я думал, что это мой дом, — ответил Алексей, не поднимая глаз.
На третий день Ольга Сергеевна устроила утреннюю проверку:
— А вы не забыли, что продукты у нас общие, а значит, и порядок — общий?
— Угу, — кивнула Ирина, намазывая себе бутерброд с колбасой, которую купила сама.
— Не «угу», а «да, Ольга Сергеевна», — поправила она с тем самым взглядом, от которого даже кошки сбегают за батарею.
— Да, Ольга Сергеевна. Простите, что осмелилась пожевать вашей колбасы. Сожгу потом в наказание свою трудовую книжку, — огрызнулась Ирина.
— Что-что? — вздернулась свекровь.
— Ничего. У нас просто с Алексем новая диета — на нервах.
Так началась их коммунальная сага. С поправками на тёщу, напряжение и однажды взорванную микроволновку. Последнюю — случайно. Или не совсем.
Алексей между делом начал ходить по собеседованиям. Возвращался унылый, как человек, которому всю дорогу цитировали из Уголовного кодекса.
— Говорят, возраст не тот. Сорок — это как будто ты уже дважды умер, — сказал он однажды вечером, закрывая за собой дверь.
— У тебя всё «возраст не тот», «рынок не тот», «солнце не в той фазе». Может, начнёшь с того, что просто встанешь с дивана? — Ирина уже не сдерживала раздражения.
— Ага, а ты начни с того, что не командуй, как моя мать. Или вы с ней в сговоре?
— Я?! В сговоре?! С женщиной, которая считает, что «женщина должна уметь молчать, если в доме есть мужчина»?
— Да, и она права. Потому что ты молчишь только, когда спишь. Или не дома, — взвизгнул Алексей.
Вечером, как назло, Ольга Сергеевна поставила чайник громко и демонстративно. Как будто кричала этим чайником: «У нас тут не разводятся, а терпят!»
— А вы что опять ругаетесь? — прокричала она из кухни. — Я вам телевизор включу, там «Пусть говорят», про таких, как вы. Один в один.
— Не надо, Ольга Сергеевна, мы сами как сериал, только с рейтингом повыше, — прошипела Ирина, запираясь в комнате.
Ночью Ирина не спала. В окне светились огни соседнего дома, где люди, возможно, не делили чай, колбасу и воздух. Где не надо было объяснять, почему ты не хочешь жить с чьей-то матерью, даже если она считает себя святой женщиной.
Утром она встала, оделась, не позавтракав, и тихо вышла на улицу. Долго бродила по двору, села на скамейку у старого подъезда. Курить она не курила, но сейчас захотелось. Хоть что-то поджечь.
Подошла соседка Ольги Сергеевны, тётка с собачкой, типичная дворниковская Жанна Аркадьевна.
— Ты ведь его жена, да? — спросила она, присаживаясь рядом. — Не замерзла?
— Нет, просто думаю, — пробормотала Ирина.
— Ну, думай быстрее. У Ольги Сергеевны мозг — как блендер. Только засунешься, как сразу в кашу. Тебе жить хочется или молиться?
Ирина впервые за долгое время рассмеялась. Горько. Почти по-бабьи.
— Знаете, а вы правы. Хочется жить. Просто… без всего этого.
— Тогда не жди, когда тебя съедят. Уходи первая. Пока ещё есть ноги и зубы, — сказала соседка, и потащила свою собачку дальше.
Ирина вернулась домой. Алексей спал. Ольга Сергеевна полоскала кружку с таким звуком, будто полоскала чью-то совесть.
Она подошла к сумке, вытащила паспорт, карточку, документы на машину. Пошла на кухню и сказала:
— Я ухожу.
— Куда это ты, интересно? — свекровь даже не повернулась.
— Куда не пахнет вашим уксусом и уксусом ваших нравоучений.
Алексей встал в дверях.
— Ты не имеешь права. Мы — семья.
— Ага. Только семья — это когда хотя бы один человек радуется, что вы живёте вместе. А здесь нас трое, и всем противно.
— Ты драматизируешь. Всё можно потерпеть.
— Знаешь, Алексей… Иногда тюрьма — не решётки, а люди рядом. Особенно если они тебе ещё и родственники.
Она вышла. Не хлопая дверью. Потому что хлопнуть — значит устроить сцену. А она больше не хотела ни сцен, ни зрителей.
Только новых, свежих стен, в которых нет ни одного воспоминания.
Ольга Сергеевна сидела на кухне с газетой, на которой уже не было ни одного актуального объявления — всё вырезано, подчеркнуто, обведено, исписано. Газету она держала, как офицер рапорт: строго, сдвинув губы в нитку.
Ирина вошла на цыпочках — поздно, почти десять. Устала, как собака, с головной болью и пачкой пакетов в обеих руках.
— Ага, наконец-то! — язвительно сказала Ольга Сергеевна, не отрывая взгляда от страницы. — Ну-ну, хозяйка, расскажи, где шаталась до ночи?
— На работе, Ольга Сергеевна, где же ещё. Мы закрываем квартал, у нас аврал. — Ирина попыталась пройти мимо, но газета хищно шелестнула, как западня.
— Конечно, конечно… Работа. Интересно, что это за работа, где бухгалтеру приходится таскать пакеты с «Магнита» в десятом часу? Или у вас там теперь ещё и доставка продуктов в должностные входит?
— Я себе купила. — спокойно, но уже с усилием проговорила Ирина. — Мне никто больше ничего не покупает, если вы не заметили.
— Никто не покупает? — вскинулась свекровь, наконец опуская газету. — А мой сын, значит, что? Он тебе кто, мебель?
— У него сейчас трудный период, — сухо ответила Ирина и достала молоко из пакета.
— У него с пятницы период длится. Пятница, между прочим, — это было два месяца назад. И не «трудный», а позорный. Мужик без работы, зато с пивом на балконе и плесенью в мозгах!
Ирина хотела уйти, но остановилась. Зря. Ольга Сергеевна уже входила во вкус.
— Я тебе сразу говорила — мой Лёша человек ранимый. Его обижать нельзя. А ты — как сапог по фарфору. Бухгалтерша ты эта…
— Ну началось, — вздохнула Ирина, доставая стакан. — Не бухгалтерша, а ведущий специалист. И кормлю я тут всех вас, между прочим. Вас и вашего Лёшу.
— Ой, бедненькая! Прям вся на передовой! А он, значит, тебе мешает жить?! Ну давай, скажи честно — хочешь, чтоб он исчез? Молчи, я всё поняла.
— Нет, — бросила Ирина. — Я просто хочу пожить в тишине. Без допросов, без сарказма, без вашего взгляда, как будто я невестка с рынка.
— Ты и есть невестка с рынка, — громко сказала Ольга Сергеевна. — Потому что женщина, которая не уважает мужа — уже не женщина. И кстати, у нас сегодня перебор с электричеством. Слишком много чайников, плит и, подозреваю, фена. Надо экономить. У нас не Рублёвка.
— Я и так экономлю. На себе. На шампуне. На кофе. На нервах.
— На нервах, говоришь? А кто меня спросит, сколько у меня осталось нервов, когда я с вами тут живу, как в коммуналке, а у меня, между прочим, давление?!
В этот момент зашёл Алексей. В тренировочных штанах, лохматый, с телефоном в руке и бессмертной фразой:
— А чё вы опять орёте?
— Ты где был? — спросила Ирина, поворачиваясь к нему. — Я тебя с утра не видела.
— Я? Да у Серёги. Мы там резюме мое редактировали.
— Ага, резюме. На два литра пива. — буркнула Ирина. — И вот ты вернулся. Сколько можно ждать, пока ты найдёшь работу? Тебе вообще не стыдно, что я пашу, а ты…
— Да ты уже задолбала, Ира! — рявкнул он. — Я чё, виноват, что сейчас в стране кризис? Ты думаешь, я кайфую, что живу с мамой и тобой на одной кухне?
— Так иди и работай хоть кем-нибудь! Хоть в доставку, хоть водителем! Ты же не князь!
— Я инженер! Не буду я таскать коробки, как какой-то таджик!
— А сейчас ты кто?! — закричала Ирина. — Безработный инженер, у которого мама решает, когда включать стиралку и как спать жене!
Ольга Сергеевна стукнула по столу:
— Хватит! Это мой дом, между прочим! И если кому тут что не нравится — чемодан, вокзал, счастливая жизнь в ипотеку!
— С удовольствием! — выдохнула Ирина, развернулась и пошла в спальню, хлопнув дверью.
Алексей вяло потёр виски.
— Мам, ну ты опять.
— Я опять?! — всплеснула руками свекровь. — Это она тебя пилит, как доску! Я тебя защищаю, а ты как желе — стоишь и смотришь!
— Мам, всё. Хватит. — Он устало сел за стол. — Я вообще не знаю, как дальше жить.
— А ты возьми и подумай. Потому что если ты не очнёшься, сынок, — она прищурилась, — то она уйдёт. И поверь, уйдёт не одна, а с половиной твоей жизни. И квартиры.
Алексей побледнел.
— Подожди… Какая квартира? Это ж твоя.
— Теперь — да. Но если ты разведёшься, Ирина подаст в суд, припомнит, как вы вкладывались, кто за что платил, и будет долго и нудно доказывать, что ей что-то полагается.
— Мам, ты же сама оформила всё на себя.
— Я — да. Но у неё юрфак за плечами. Не забывай. Эта девочка не так проста. Она тебя ещё удивит.
— И что делать?
— Сначала — не беси её. Потом — иди и найди работу. Иначе она уйдёт. А я тебе говорю — она готовится. Это уже видно. У неё вон в пакете были не продукты. Я видела там договор купли-продажи. Я хоть и не молодая, но зрение у меня… как у снайпера.
Алексей сидел, как будто его ошпарили.
— Договор?..
— Думай, сынок. Пока не поздно.
А за дверью спальни Ирина сидела на кровати, держа в руках тот самый договор. С зажатыми губами и ледяным спокойствием в глазах.
— Ну что, мальчики мои золотые… — прошептала она. — Пора выбираться из вашей уютной клетки.
Пасмурный день не стал лучше от чашки растворимого кофе, запаха беломорской капусты с кухни и чьих-то шагов по коридору. Ирина сидела за столом, листая расписание встреч в телефоне. Сегодня — нотариус. Завтра — банк. В пятницу — просмотр квартиры на Автозаводской.
«Маленькая, но своя», — подумала она. В голове крутилась одна и та же фраза, как заевший плейлист: своя. Крохотная. Без пульта от кондиционера, который прячет свекровь. Без разговоров про «раньше у нас соседи ковры выбивали, а не на маникюр бегали». Без Алексея. Вообще без него.
Из спальни вышел он. Как всегда, босиком. Растянутые штаны. Вид, как у человека, который за ночь узнал страшную тайну — например, что жизнь, оказывается, не сериал.
— Нам поговорить надо, — тихо сказал он, остановившись у двери.
Ирина подняла глаза.
— Серьёзно? Слова-то ещё помнишь?
Он молча подошёл ближе, сел напротив. Лицо в сером цвете. Как пыльный свитер.
— Я нашёл работу. Склад. Пока временно.
— Поздравляю. А мне когда говорить спасибо? — без выражения проговорила Ирина.
— Я знаю, ты злишься. И имеешь право. Но, Ира… неужели ты не видишь, что всё можно исправить? Мы же с тобой когда-то…
— Когда-то, Лёша, у меня был бантик на голове, и я думала, что ты — принц. А оказалось, что ты просто жил у мамы, а я перепутала этаж.
— Я был в депрессии, — пробормотал он. — После увольнения…
— Два месяца — депрессия. Год — халатность. Три года — инфантилизм. Ты не работал нормально с тех пор, как уволился с того техцентра. У тебя всё всегда — потом.
— Я просто не такой амбициозный. Мне и дома было хорошо.
— Конечно, тебе хорошо! У тебя есть мама, которая решает за тебя, и жена, которая таскает на себе ипотеку, еду и ответственность. Тебе вообще идеально — как в санатории для взрослых младенцев.
Он потупился. Тяжело. Молчание было невыносимым.
— А ты… — вдруг сказал он, — ты ведь нашла квартиру?
Ирина медленно поставила чашку.
— Да. Послезавтра подписываю. И ухожу.
— Ты даже не пыталась всё наладить! — вспылил он, вскакивая. — Ты сразу решила сбежать!
— Я пыталась, Лёша. Год. Потом ещё один. И когда переехала сюда — тоже пыталась. Только тут, знаешь, можно пытаться сколько угодно — если ты одна тянешь троих взрослых людей, в том числе одного на пульте управления и второго на пиве, то это не семья, это… кормовая станция.
Он отвернулся, кулаки сжаты. Потом выдохнул, сел на подоконник.
— Я тебя всё равно люблю.
— А я себя — больше. Извини. Пришло время.
В комнату влетела Ольга Сергеевна, как всегда — вразрез, без стука.
— Я так и знала! — закричала она. — Ты собралась уйти! И оставить моего сына ни с чем! Вот как ты, значит, расправляешься с людьми, которые тебе помогли?!
— Вы мне помогли? — удивлённо переспросила Ирина. — Вы? Напомните, чем? Контролем горячей воды? Тайным изучением моих пакетов? Или бесконечными упрёками?
— Я — мать! — воскликнула свекровь. — А мать всегда права! И если ты думаешь, что вот так просто возьмёшь и уйдёшь, то ошибаешься! Квартира — моя! Муж — мой! То есть… — она запнулась. — Ну, не мой, но ты поняла!
— О да, — холодно улыбнулась Ирина. — Вы даже не скрываете, что он ваш, не мой.
— Ты хочешь всё бросить и уйти к нищете?! Ради чего?
— Ради тишины. Ради чашки чая в десять вечера без объяснений. Ради воздуха. Ради себя.
Ольга Сергеевна резко подошла к Алексею.
— Ты что, дашь ей уйти? Ты же мужчина! Ты должен удержать её! Схвати, обними, скажи, что любишь! Где твоя гордость?! Где твои яйца в конце концов?!
— Мама! — рявкнул Алексей, неожиданно громко. — Хватит! Ты достала уже всех!
В квартире наступила гробовая тишина.
— Я люблю Ирину. Но я не умею быть мужем. Потому что ты всегда была моей женой. — Он посмотрел на мать. — Ты и готовила, и указывала, и решала. А Иру я просто… поставил рядом. Как гарнитур.
Ирина тихо поднялась, взяла сумку.
— Я ухожу. Но не потому, что вы плохие. А потому, что я больше не готова быть декорацией в вашей бытовой драме. Мне 37. Я взрослая. И сказки мне больше не интересны.
Она прошла мимо, не оборачиваясь. В коридоре на секунду остановилась, как будто ждала чего-то — может быть, что он окликнет. Не окликнул. Дверь закрылась мягко. Почти по-аптекарски.
Три недели спустя.
Кафе на втором этаже бизнес-центра пахло свежей выпечкой и успехом. Ирина сидела у окна. На столе — кофе и папка с бумагами.
— Извините за опоздание, — улыбнулся мужчина лет сорока пяти, крепкий, в синей рубашке и с кейсом. — Вы Ирина?
— Да. А вы — из агентства?
— Нет, — рассмеялся он. — Я ваш новый сосед. Купил квартиру напротив. Меня Андрей зовут. Мы как раз сегодня обе сделки оформляем. Понял, что вы тоже — из этих. «Ушли и начали сначала».
Ирина усмехнулась.
— Слишком взрослая для сказок.
— Тогда я просто пожелаю вам хорошего начала. Без рыцарей, без драк, без балконов с пивом.
— А я вам — тишины и свободы.
Ирина подписала документы. Поставила точку. Свобода не звенела. Не хлопала дверьми. Не кричала «ура». Она просто была. Рядом. Тихо.
Как новый ключ в кармане.
