Ночная смена и неожиданная встреча
Таня сбросила сумку, как мешок картошки, и прикрыла глаза, прижавшись к двери. Двенадцать часов на ногах в этой больнице — не работа, а пытка. Но жизнь, чёрт возьми, не даёт расслабиться.
— Ну вот, дом. Тихо, пусто… как всегда. — ворчала она себе под нос, пнув ботинок, который с вечера лежал у двери, будто это и был весь смысл её существования.
Холодильник тихо ворчал, как старик на палочке, но внутри — абсолютное запустение. Полпачки творога, банка солёных огурцов и бутылка минералки — всё, на что хватило её апатии.
— Ну, почему у меня всегда так, а? — Таня потянулась за телефоном, но тут раздался звонок в дверь. Резкий, раздражающий, как удар в барабан.
— Кого чёрт принес в такую рань? — нахмурившись, она пошла открывать.
На пороге стояла женщина в возрасте, с тростью, лицо бледное, глаза — острые, как нож.
— Вы… медсестра? — голос дрожал, но в нём было что-то твёрдое, словно железо.
— Да, — Таня насторожилась. — А что случилось?
— Я ваша соседка снизу. Валентина Николаевна. Мне… плохо.
Таня сразу заметила, как дрожат её руки, но, не раздумывая, шагнула вперёд.
— Вам «скорую» вызвать?
— Нет, — женщина резко махнула рукой. — Они уже всё поставили. Инсульт. Но в больницу я не хочу. Не доверяю им.
Таня застыла.
— Вы понимаете, что это опасно?
— Понимаю. Но у меня нет выбора.
В пять утра, после двенадцати часов смены, Таня оказалась в чужой квартире, измеряя давление женщине, которая смотрела на неё как на единственного человека, способного что-то изменить в её жизни.
Тайны старой квартиры
Квартира Валентины Николаевны пахла лекарствами, лавандой и чем-то старым — одиночеством. Книги, старые фотографии, выцветшие обои — всё, что осталось от когда-то полной жизни. Теперь тут царили лишь тени.
— Вот таблетки, — Таня протянула стакан. — Пейте, давление высокое.
— Спасибо, — женщина взяла стакан, но не спешила пить. — А вы… почему помогаете?
Таня пожала плечами.
— Потому что могу.
— Странный ответ, — Валентина Николаевна усмехнулась. — В наше время люди редко помогают просто так.
— В наше время? — Таня фыркнула. — А в ваше, что, все святыми были?
Старушка рассмеялась, так резко, что это звучало скорее как вспышка гнева, чем радости.
— Нет. Но хотя бы лицемерили красиво.
Таня невольно улыбнулась.
— Ладно, полежите, я схожу за продуктами. Вам надо поесть.
— Не надо. У меня дочь… Наталья. Она приедет.
Таня заметила, как пальцы Валентины Николаевны сжались вокруг стакана.
— Когда?
— Когда найдёт время.
Тишина растянулась между ними, как толстая веревка, готовая оборваться.
— Ага, — Таня кивнула. — Значит, я всё-таки схожу в магазин.
Дочь, которой нет
Наталья появилась только через три дня.
Таня как раз меняла Валентине Николаевне капельницу, когда дверь распахнулась, и в квартиру ворвалась высокая женщина в дорогом пальто.
— Мама, что здесь происходит?! — её голос был резким, как пощёчина.
— А вот, — Валентина Николаевна спокойно посмотрела на дочь. — Меня спасают. Ты же занята.
— Кто эта… женщина? — Наталья бросила на Таню взгляд, полный презрения.
— Таня. Моя соседка и, как выяснилось, единственный человек, которому я не безразлична.
— Мама, хватит драматизировать! Я же говорила, что приеду!
— Когда? После моих похорон?
Наталья сжала кулаки, взгляд её был острым, как нож.
— Ты всегда так! Вечно жертва!
Таня почувствовала, как кровь закипает в венах.
— Извините, но ваша мать перенесла инсульт. Ей нужен уход.
— А вы кто такая, чтобы мне указывать?! — Наталья резко шагнула к ней.
— Человек, который был рядом, когда вас не было.
Тишина.
Потом Наталья фыркнула и повернулась к матери.
— Ладно. Я договорилась с частной клиникой. Завтра тебя перевезут.
— Никуда я не поеду.
— Мама!
— Я сказала — НЕТ.
Наталья замерла, потом резко развернулась и вышла, хлопнув дверью.
Разрушенные иллюзии
— Она хочет мою квартиру, — вдруг сказала Валентина Николаевна, когда Таня собралась уходить.
— Что?
— Наталья. Она ждёт, когда я умру. Чтобы продать это жильё и забыть обо мне навсегда.
Таня села на стул, не веря собственным ушам.
— Почему вы так думаете?
— Потому что она уже сделала это с отцом.
Тишина снова накрыла их, но теперь в ней была не просто неудобная пауза. Это было нечто гораздо более страшное.
— Я не хочу в дом престарелых. И не хочу, чтобы она получила то, что хочет.
Таня пристально посмотрела на Валентину Николаевну.
— Что вы предлагаете?
— Помогите мне… остаться здесь. До конца.
И в этот момент Таня поняла: она уже в игре. В войне, в которой её никто не спрашивает.
Завещание
Таня сидела на кухне Валентины Николаевны, как всегда, с чашкой чая, который, похоже, был холодным ещё с прошлой ночи. За окном лил дождь, без усталости барабаня по стеклу, будто пытался ускорить происходящее.
— Я решила, — вдруг сказала старушка, отодвигая от себя тарелку с полупоглощённой кашей, которая тоже явно не радовала её, но оставалась единственным «дружелюбным» элементом в этом доме.
— Что, простите? — Таня, не веря своим ушам, подняла глаза.
— Квартира будет твоей.
Чашка в её руках дрогнула, чай разлетелся по столу, но Таня, как ни странно, не почувствовала ни стыда, ни раздражения. Лишь какое-то странное беспокойство, пронзающее тело, как игла.
— Вы… что?
— Ты слышала меня, — Валентина Николаевна произнесла это с таким спокойствием, что на мгновение Таня подумала, будто старушка уже не жива, а её слова просто ожившая тень. — Я перепишу завещание. Наталья не получит ни квадратика.
Таня вскочила с места, отодвинув стул с таким скрипом, что это звучало почти как предвестие беды.
— Нет! Вы не можете этого делать!
— Почему? — старушка только и удивилась, приподняв бровь. — Это моя квартира. Моя жизнь. Мой выбор.
— Но она ваша дочь!
— Дочь? — Валентина Николаевна рассмеялась. Это было смехом, который мог бы сжечь лес. — Дочь не оставляет мать умирать в одиночестве. Дочь не забивает на мать, когда та болеет. Это не дочь. Это всего лишь… наследница.
Таня почувствовала, как у неё сжимаются кулаки, а в горле пересыхает.
— Она подаст в суд, — глухо произнесла она. — Будет обвинять меня в манипуляциях.
— Пусть попробует, — старушка подняла палец, как бы подчеркивая свою решимость. — И пусть. Мы с ней посмотрим, кто кого.
Удар
На следующий день Наталья узнала.
Как именно — Таня так и не разобралась. Может, кто-то из соседей прослышал. А может, сама Валентина Николаевна решила напомнить своей дочери, что не всё в жизни даётся просто так.
Дверь в квартиру выбили ногой, и Наталья влетела, как ураган, с яростью, которую невозможно было бы скрыть за тонким слоем дорогих тканей её пальто.
— Ты! — крикнула она, злобно сжимая кулаки. — Какая же ты мразь!
Таня едва успела встать между ней и Валентиной Николаевной.
— Успокойтесь!
— Молчать! — Наталья шагнула вперёд, и Таня, не раздумывая, схватила её за руку.
— Выходите. Прямо сейчас.
— Это ты выйди! Это моя квартира! Моя! — Наталья вырвалась, её ногти, как оружие, впились в Танино запястье.
— Хватит! — Валентина Николаевна ударила тростью об пол, как будто разбивая гранит. — Наталья, ты опозорила себя. Иди.
Женщина стояла, тяжело дыша, её грудь поднималась и опускалась, как если бы она только что пробежала марафон.
— Ты пожалеешь об этом, — прошипела она, взглянув на них с таким презрением, что воздух будто замёрз. — Я уничтожу вас обеих.
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что посыпались старые тарелки с полок, как если бы весь мир обрушился на эту хрупкую старость.
Суд
Иск был подан через неделю.
«Гражданка Т.А. Семёнова, используя психологическое давление и манипуляции, принудила мою мать, В.Н. Зайцеву, к изменению завещания в свою пользу…»
Таня сидела в коридоре суда, листая документы, и её сердце билось так, что казалось, его можно было услышать за километр. Она заметила, как её адвокат, который едва сводил концы с концами, нервно крутил папку в руках.
— Шансы есть, — пробормотал он, не глядя на неё. — Но она играет на эмоциях. «Бедная дочь», «коварная медсестра»… Судьи это любят.
— А правда? — Таня скривила губы. — Она вообще не имеет значения?
Адвокат только вздохнул, как человек, который открыл за один вечер все секреты жизни и теперь просто ждёт конца света.
Развязка
Последнее заседание.
Наталья вышла вперёд, её глаза блестели влажным блеском, и Таня почти могла почувствовать этот момент, когда женщина попытается сломать всё, что она построила за этот год.
— Ваша честь, я просто хочу защитить свою мать! Эта женщина… она её обманула!
Судья, пожилая женщина с усталым взглядом, посмотрела на Валентину Николаевну.
— Вы подтверждаете свои показания? Вы в здравом уме?
— Да, — старушка подняла голову и посмотрела на судью так, как будто за её спиной стоял целый мир. — И я готова пройти любую экспертизу.
Наталья побледнела, её губы сжались.
— Мама…
— Молчи, — Валентина Николаевна впервые за всё время повысила голос, и этот звук был как резкий удар. — Где ты была, когда я болела? Где ты была, когда твой отец умирал?
Тишина. Она была такая глубокая, что Таня почувствовала, как её собственное дыхание замедляется.
Судья откашлялась, словно ей было неудобно.
— Иск отклонён.
И мир, кажется, сжался, а затем продолжил своё движение.
Неожиданный союз
Дождь бил по подоконнику, как неутомимый гонщик, и Таня, задремавшая в кресле у постели Валентины Николаевны, резко очнулась от шума. Стучал кто-то в дверь — не громко, но настойчиво. Таня прищурилась, потянулась к дверному глазку, и её взгляд скользнул по неприветливому коридору.
— Наталья? — проскользнула мысль.
За дверью стояла женщина, которую Таня едва узнала: без дорогого пальто, без ярких каблуков — просто джинсы, потрёпанная футболка, мокрая до нитки. Лицо бледное, как у привидения, глаза красные от слёз. Её все переживания были выведены прямо на лицо, как старый, забытый спектакль.
— Можно войти? — голос дрожал, как скомканный лист бумаги.
Таня колебалась пару секунд, но Валентина Николаевна, не поднимая глаз от книги, словно не заметив этого, произнесла:
— Пусть заходит.
Наталья медленно вошла в квартиру, не поднимая глаз, словно не хотела встречаться с этим миром, который вот-вот раздавит её. Она замерла в прихожей, как будто каждого шага боялась.
— Мама… — произнесла она тихо, почти шёпотом.
— Садись, — голос Валентины Николаевны был холоден, как этот дождь за окном. — Говори, что хотела.
Наталья села на край стула, нервно теребя край своей футболки. Пальцы её дрожали, как листва под порывами ветра.
— Я… Я была неправа. Всё это время… — её голос задрожал.
Таня стояла у двери, скрестив руки, и внимательно наблюдала. «Новая игра? Или она действительно что-то поняла?» — мысли роились в голове, как пчёлы в улей.
— Сергей настаивал на продаже квартиры, — Наталья вздохнула, как человек, который застрял в болоте. — Говорил, что тебе тут всё равно плохо, что в частном пансионате будет лучше… Я верила ему. А потом…
Она резко подняла голову, и Таня увидела в её глазах не злость, а отчаяние, которое больше походило на страдания, чем на месть.
— Потом я поняла, что он просто хочет денег. Что ему по**й на меня, на тебя. Он думает только о себе.
Валентина Николаевна молчала, как камень, в котором не осталось ни единой трещины. Таня не выдержала, в голосе её зазвенел сарказм:
— Так вот почему ты пришла? Просить прощения после всего, что было? После всех твоих истерик в суде?
— Я не оправдываюсь! — Наталья резко вскочила, откидывая стул, и её взгляд был полон огня. — Я просто… не знаю, как это исправить. Как это всё вернуть.
Тишина стала настоящей тяжестью, повисшей между ними. Валентина Николаевна, наконец, медленно поднялась с кровати, опираясь на трость, как на последнюю опору в этом мире.
— Почему я должна тебе верить? — её голос был твёрд, как железо, но под ним скрывалась усталость.
— Потому что… — Наталья сглотнула, пытаясь не разрыдаться. — Потому что я осталась без него. Он ушёл. Сказал, что я неудачница… что без квартиры я ему не нужна.
Таня почувствовала какой-то момент жалости — но тут же одёрнула себя. «А если это спектакль? Опять манипуляции?»
— И что ты теперь хочешь? — Валентина Николаевна спросила без всякого интереса.
— Ничего. Просто… прости меня. Если сможешь.
Старушка посмотрела на свою дочь долгим, изучающим взглядом, и кивнула, указав на кухню.
— Поставь чайник.
Разговор за чаем
Таня сидела за столом, следя за каждым движением Натальи, которая сжимала кружку, как если бы та могла ускользнуть от неё в любой момент. Гроза в её глазах с каждым словом становилась всё тише.
— Я не заберу заявление, — неожиданно сказала Валентина Николаевна, а её голос был как приговор. — Квартира останется Тане.
Наталья вздрогнула, но кивнула, как человек, который уже слишком поздно понял, что теряет всё.
— Я понимаю.
— Но… — старушка перевела взгляд на Таню. — Если ты готова начать всё заново… Может, попробуем?
Таня нахмурилась и покачала головой.
— Вы серьёзно? После всего?
— Люди ошибаются, — Валентина Николаевна пожала плечами. — Иногда им стоит дать шанс.
Наталья вдруг расплакалась. Не было истерик, не было крика — просто слёзы катились по её щекам, и она не пыталась их вытереть.
— Спасибо… — прошептала она, и в её голосе не было ничего от прежней злости.
Таня вздохнула, разглядывая чашку. «Или мы все дуры, или…»
— Ладно, — она отодвинула чашку, поставив её обратно на стол. — Но если это опять какая-то игра…
— Нет, — Наталья резко подняла голову, её лицо было полным решимости. — Больше нет.
Эпилог
Прошло три месяца.
Наталья приходила каждое воскресенье — помогала по дому, возила мать к врачам. Таня поначалу следила за каждым её шагом, выискивая подвох. Но с каждым днём сомнений становилось всё меньше.
Однажды вечером, когда Наталья мыла посуду, а Валентина Николаевна дремала в кресле, Таня вдруг задала вопрос, который крутился в голове уже давно:
— Ты правда простила её?
Старушка приоткрыла один глаз и, не торопясь, ответила:
— Нет. Но я дала шанс. Для себя — не для неё.
Таня улыбнулась, и в её глазах мелькнуло понимание.
— Мудро.
За окном продолжал шуметь дождь, но в квартире было тихо и спокойно, как никогда раньше.
