Развод по любви
Алла проснулась от того, что кто-то громко брякнул ложкой об раковину. Было ещё темно, но кухня уже жила своей жизнью. И это раздражало. Особенно когда ты уже полгода живёшь одна, привыкла к тишине, к утреннему молчанию, к тому, что не надо выслушивать нытьё, кто опять не купил кофе, и почему не выжала апельсиновый сок. Алла встала. В халате. Лицо смятое, волосы — как пучок соломы.
На кухне стоял Олег.
— Ты что, охренел? — спокойно, даже ласково, сказала она, беря кружку со стола.
— Кофе сварил тебе. Тебе ведь так нравится с корицей. Я не знал, когда ты встанешь…
Он стоял в джинсах и футболке, как будто с дачи вернулся, только без грязи под ногтями. Всё тот же запах его одеколона, на который раньше реагировала кожей. Сейчас — только голова заболела.
— Два часа ночи. Я сплю. У меня работа утром. И ты здесь вообще что делаешь?
— Ты телефон не берёшь. Я хотел поговорить. По-человечески. Без истерик, Алл.
— А ты что, у Юлькиной двери теперь по ночам не караулишь?
— Не начинай. Я не к этому. Просто… всё, что было… это не то. Я был не прав.
Алла молча села за стол. Сделала глоток кофе. Горячий, с корицей. Бесит, что помнит. Всё помнит. Даже как она криво наматывает волосы перед сном и оставляет расческу в ванной — всё помнил. И всё равно ушёл.
— Ты был не прав… — передразнила она его, — А ты знаешь, сколько женщин слышат эту фразу в день? Знаешь, сколько из них пьют потом один за другим бокалы вина, сидя в тишине, потому что их мужики «были не правы»?
— Я не про всех. Я про нас.
— Нас нет. Ты ушёл. Сам. К малолетке с губами, как у утки. Ты не просто ушёл — ты вычеркнул меня. Из фото, из друзей, из жизни. А теперь что? Вернулся кофе варить? У тебя там что, не заварилось?
Он опустил глаза. Помолчал.
— Я скучаю по тебе, Алла.
Она встала. Подошла ближе.
— Скучаешь? — прошептала почти в лицо, — А я по тебе нет. И знаешь почему? Потому что ты меня не просто предал. Ты обнулил нас. Ты выкинул всё, что мы строили двадцать лет, ради красивой попки и лживых смс-ок. Так что иди, скучай дальше. Где-нибудь ещё.
Он схватил её за руку. Сильно. Не больно — но так, что мурашки пробежали по спине.
— Ты же знаешь, что я не просто так пришёл. Я понял. Поздно — да. Но понял. Мне плохо. Без тебя — плохо. Пусто. Она — это не ты.
— А ты что думал, будет цирк и клоуны, как на свадьбе? Ты думал, тебя будут встречать с флагами?
Он отступил, как будто его ударили. А может, и правда ударили. Не рукой — словами. Сильнее.
— Я готов всё исправить. Верни меня.
— Вернуть? Ты не таксист, чтоб возвращать. И не чемодан, чтоб оставить в камере хранения. Уходил с пафосом — теперь уходи с достоинством.
Алла отвернулась и пошла к двери. Стук каблуков по полу — как выстрелы. Он стоял. Не шелохнулся.
— Я просто хотел, чтобы ты знала… я правда всё осознал. А она…
— Не называй её. Ни имени, ни прилагательного. Она — это твой выбор. Живи с ним. Только не приплетай меня. Я закончилась для тебя в тот день, когда ты вышел из квартиры, не обернувшись.
Он сделал шаг вперёд. Потянулся к ней.
— Отпусти меня, Олег. — прошептала Алла, — Если у тебя хоть что-то осталось от того, кем ты был.
Он опустил руки. И вышел. Без крика, без хлопков дверьми, просто исчез в ночи. Как в кино. Только тут не фильм, а сорок третья серия семейной трагикомедии.
Алла закрыла дверь, сделала два шага, упала на пол и разревелась. До икоты, до боли в животе. Не потому что жалко — нет. А потому что то, что было, умерло. А мёртвое не воскресает. Даже если пахнет корицей.
Не возвращайся живым
Пятница. Вечер. Алла вернулась домой злая, как собака, у которой забрали миску. День на работе выдался адский — один клиент потерял документы, второй пытался заплатить ей шампанским за консультацию, третий вообще спросил, есть ли у неё муж, и «а то такая женщина — грех не увести». Ха. Уже увели. И ничего, жива.
Она поставила чайник, сняла сапоги, раскидала одежду, как будто это чешуя, которую надо сбросить, чтоб не задохнуться. Открыла вино. Налила. Сделала глоток. И в этот момент раздался визг тормозов. Потом — громкий, хриплый голос под окнами:
— ААААААААААААААААЛЛАААААААА!!!
Она вздрогнула, разлив вино на руку. Подошла к окну — и замерла. Олег. Внизу. Пьяный в хлам. Лицо в крови. В одной руке бутылка, в другой — какие-то цветы, смятые и безжизненные, как его попытки вернуть её.
— Ох ты ж бл@дь… — только и сказала она и вышла из квартиры.
Во дворе уже собирались люди. Пенсионерка в халате, какой-то парень с шавермой, даже женщина с собачкой — все стояли и глазели, как на цирковое представление.
— Аллочка! Любимая! Ну выйди! Ну давай, как раньше! Я всё понял, всё бросил, даже ей по морде дал! Ради тебя! Ради нас!
— Это что, сцена из дешёвого сериала? — крикнула она сверху. — Ты совсем ебн@лся, Олег? Люди смотрят!
— Пусть смотрят! Пусть знают, что я тебя люблю!
Она спустилась. Быстро. Не потому что испугалась — просто надо было это остановить.
— Собери себя с асфальта и уйди нахрен. У тебя кровища из губы течёт — иди зашейся где-нибудь.
Олег выпрямился, качаясь.
— Я не уйду. Я без тебя не живу. Я как тень. Как мусор в поле. Ты была моя женщина! МОЯ!
И тут, как в хорошем американском фильме, из-за угла появился Андрей. Спокойный, высокий, в кожаной куртке, с взглядом, который обычно был тёплым… но сейчас — ледяной.
— Ты кто такой вообще, а? — зло спросил он, подходя ближе.
Олег узнал. И понял. Поздно, но понял.
— Ааа… вот значит как… Это ты теперь, да? Новый. Свежий. Сильный? — он пошёл вперёд, держа бутылку как оружие. — Сука ты…
И в следующее мгновение всё завертелось.
Андрей не стал ждать. Ударил коротко, точно. Олег рухнул. Поднялся, полез снова. Кулак — в живот. Потом — в челюсть. Звон стекла. Бутылка упала. Цветы разлетелись.
— НЕ СМЕЙ К НЕЙ ПОДХОДИТЬ! — закричал Андрей. — НЕ СМЕЙ!
Алла стояла как вкопанная. Хотелось бежать — но ноги не слушались. Всё это было настолько дико, что она чувствовала, как холод поднимается от пяток к затылку.
Олег лежал на асфальте, всхлипывая.
— Я… я хотел просто… — он закашлялся, — Хотел вернуть… А ты уже с другим…
— Ты сам всё про@бал, Олег, — медленно проговорила она. — Ты сам. Не я. Не он. Ты. Мы сдохли, когда ты ушёл. А теперь, пожалуйста, исчезни. Окончательно.
— Ты шлюха… — прохрипел Олег. И получил от Андрея по роже снова. Уже не кулаком — коленом.
— Заткнись, мразь, — прошептал Андрей.
Алла подошла. Тихо. Наклонилась.
— Видишь, как ты кончаешь? Как последний нищий у вокзала. И это — твоя карма, Олег. Я тебя простила. Но назад — нет пути.
Она подняла голову и сказала:
— Увези его. Куда угодно. Только чтоб он больше сюда не приходил.
Андрей кивнул. Поднял тело с земли. Как мешок. Без эмоций. В глазах у него была такая сила, такая холодная решимость, что Алле даже стало не по себе. Но только на секунду.
Когда всё затихло, и двор снова стал просто двором, она стояла, не двигаясь. Люди разошлись. Пенсионерка уронила халат. Парень доел шаверму. А она смотрела в пустоту, как будто ждала титров.
И тогда раздался голос.
— Ты всё ещё его любишь?
Она вздрогнула. Андрей вернулся.
— Что?
— Ты смотришь так, будто всё ещё любишь его.
— Нет. Я просто вспоминаю, как было. И понимаю, как я долго жила в самообмане.
Он подошёл. Обнял. Крепко.
— А я не дам тебе жить в обмане. Никогда. Я тут. Я настоящий.
Алла закрыла глаза. А потом рассмеялась. Сквозь слёзы.
— Господи, ты такой дурак. Настоящий. Герой. Из 90-х. С кулаками и кожаной курткой.
— Ну а что делать, если к тебе ломятся бывшие? Надо защищать. Мою женщину.
Она прижалась к нему. И впервые за долгое время почувствовала — спокойно.
Но внутри, в глубине души, всё равно что-то скреблось. И это что-то говорило: «Это ещё не конец».
Всё расскажу
Алла сидела на кухне. Курила, хотя давно бросила. Третья сигарета за утро. Андрей ещё спал, у него был ночной вызов, уехал, не разбудив. На столе остывал кофе, рядом валялся телефон. И на экране — сообщение от Юли.
«Он должен быть рядом. Или я всё расскажу. Тебе. Ему. Всем. Ты же знаешь, какая я могу быть. 😉»
— Какая ты можешь быть? — прошипела Алла, вцепившись в чашку так, что побелели пальцы.
Она не отвечала сразу. Не потому что не знала, что сказать. А потому что хотелось по-настоящему врезать. Больно. Раз и навсегда.
— Ну ты и крыса, Юля… — тихо сказала она и вбила номер.
— Алло! — весёлый голос на том конце.
— Юля, ты что, совсем еб@нулась?
— Приветик, Аллочка. А ты что, разве не рада меня слышать?
— У тебя что, в голове пусто? Какой «должен быть рядом»? Ты с чего решила, что можешь мне что-то диктовать?
— Ну так… беременность — это ведь не только про любовь, правда? Это ещё и про семью. Про будущее. А у меня теперь есть кое-что от твоего бывшего.
— Ты серьёзно? — Алла встала. — Ты реально думаешь, что ребёнком можно купить себе мужа?
— Не мужа. Просто вернуть то, что по праву моё. Он же ко мне пришёл. Я его не уводила, не надо врать себе. Ты сама его потеряла. И если бы не он, ты бы сдохла в одиночестве, лелея свои тупые принципы.
Алла молчала. Её трясло. Она медленно прошла по кухне, ударила кулаком по дверце шкафа. Потом заговорила, ровно, хладнокровно, так, что даже Юлю пробрало.
— Ты, сука, не знаешь, что такое одиночество. Это когда ты ложишься в постель, а там — пустота. Это когда ты на кухне и никто не скажет «передай соль». Когда ты стираешь мужские рубашки, а они давно не его. Я это прожила. До дна. И выбралась. А ты? Ты думаешь, живот тебя спасёт?
— Мне не нужно спасение. Мне нужно, чтобы он был рядом. И я добьюсь этого. Или все узнают, как ты на самом деле прожила тот их брак. Все узнают про «добренькую Аллочку», которая унижала мужа, трахалась с первым парнем из института, когда он ещё был рядом. Знакомо имя Андрей, да?
Молчание.
— Ну что, родная? Всё ещё гордая? Или сдашь позиции?
— Ты не знаешь, что ты делаешь.
— Знаю. Я мать. И защищаю своего ребёнка.
— И шантажируешь.
— Ты сама выбрала войну, Алла. Я просто играю по твоим правилам.
Она не знала, как долго просто стояла, глядя в стену. Потом включила чайник. Потом выключила. Потом включила снова.
Звонок в дверь. Она дёрнулась. Но это был Андрей.
— Ты чего как привидение? — он снял куртку. — Кто умер?
Алла медленно подошла, взяла его за лицо, посмотрела в глаза.
— Ты когда-нибудь говорил Олегу, что я тебе всё ещё нравлюсь?
Андрей застыл.
— Слушай, это откуда вообще?
— Ты говорил?
— Да, говорил. Один раз. Когда он пришёл ко мне после первой ссоры с тобой. Был пьян. Бредил. Я сказал, что ты не для него. Что ты — сильная, что он тебя не потянет. Сказал, что если бы я был на его месте, я бы никогда…
— …не отпустил?
Он кивнул.
— Алла, давай без паранойи. Что случилось?
Она выдохнула. Медленно. Присела на диван, как будто ноги отказали.
— Юля беременна. От него. И она шантажирует. Хочет, чтобы он вернулся. Иначе — разнесёт всё. Тебя. Меня. Всех.
Андрей молча сел рядом. Сжал её ладонь.
— Пусть несёт. Мне плевать. Я ничего не боюсь.
— А мне не плевать! У меня бизнес, репутация, чёрт побери, мать в деревне, которая всё ещё считает, что я пример для сестры!
— И что? Боишься, что в новостях напишут «женщина с характером переспала с бывшим влюблённым»? Это что, уголовка теперь?
Она вскочила. Ходила по комнате, как по клетке.
— Ты не понимаешь. Это не про секс. Это про то, что она теперь будет рядом. Всегда. Со своим животом, своим шантажом, своим… бл@дским тоном!
Он подошёл, схватил её за плечи.
— Алла. Успокойся. Она — ничто. Просто гнида, которая думает, что с ребёнком можно покупать судьбы. А ты — не продажная. Ты — моя. И если хочешь, я поеду к ней сам. И всё ей объясню.
Она посмотрела на него. Долго. Потом медленно покачала головой.
— Нет. Это мой бой. Моя война. И я её закончу. По-своему.
Через два часа она уже стояла у двери Юли. Та открыла сразу — будто ждала.
Юля была в платье, подчёркивающем фигуру. На губах — помада, как будто собиралась на свидание.
— О, ты пришла. Ну что, будем договариваться?
Алла не ответила. Она подошла вплотную. Юля отступила на шаг — но гордо вскинула подбородок.
— Ты не сможешь меня остановить. Я мать. Люди поверят мне. Ты — просто озлобленная бывшая. Я — новая глава.
— Ты — тупая девчонка, которая думает, что жизнь — это Инстаграм. — Алла ударила. Один раз. По щеке. С такой силой, что Юля упала на диван.
— Ты беременна — вот и будь матерью, а не шавкой с улицы. Ты хотела войны? Получай. Если ты хотя бы ртом пробуешь шантаж, я лично найму адвокатов, чтобы Олег забрал у тебя ребёнка и воспитывал с кем угодно — хоть с трансвеститом, но не с тобой. А теперь — проваливай из моей жизни. И из его тоже.
Юля смотрела, затаив дыхание. В глазах — ни капли слёз. Только страх. И бешенство.
Алла поправила пальто и ушла, не закрыв дверь.
Не прощаю
Алла сидела в машине, припаркованной во дворе. Напротив — дом, в котором она когда-то жила с Олегом. Глупо. Но захотелось проехать. Посмотреть. Убедиться, что всё закончилось.
А потом вдруг дверь подъезда открылась. И вышел он.
В чёрной кожанке. С сигаретой. Без жены, без новой жизни, без понтов. Просто Олег. Не тот, с кем они ездили по Италии, не тот, кто валялся на её плече в пять утра, слушая «Наутилус». И даже не тот, кто уходил, хлопая дверью. Это был… какой-то третий. Пустой.
Она хотела уехать, но он увидел её. Замер. Подошёл к машине.
— Можно? — он постучал в стекло.
Она открыла. Молча. Он сел рядом. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул.
— Я всё знаю, — тихо сказал он. — Про Юлю. Про угрозы. Про ребёнка. Про всё.
Алла хмыкнула. Смотрела вперёд. На детскую площадку, где когда-то каталась их дочь. Сломанные качели. Заржавевшие цепи.
— Поздно знать, Олег.
— Я не знал, что она может быть такой. Серьёзно. Думал — молодая, наивная… Не думал, что шантаж и грязь — её стиль.
Алла повернулась. Медленно. Как будто увидела его впервые.
— Ты ушёл к ней. Твоя ответственность. Ты выбрал.
Он поник. Пальцами провёл по виску.
— Я придурок. Согласен. Только вот теперь — как-то резко доходит. Живёшь с человеком, а потом он шантажирует мать твоего ребёнка. Или кого-то, кто тебе был семь лет женой. Не укладывается.
— Ты сам кого-то укладывал. На дно, — отрезала она.
— Да. Именно. Себя. Вот только когда тебя предаёт чужой — это мерзко. А когда предаёт своя — это катастрофа. И я сейчас между тем и другим.
Он помолчал. Потом повернулся к ней, почти впритык.
— Я сказал ей: «Если ты хоть раз ещё позвонишь Алле — всё. Ребёнок или нет — ты мне не человек».
Алла не поверила.
— Ты? Ты ей это сказал?
— Я. Не знаю, что со мной случилось. Видимо, стало противно по-настоящему. Она же считает, что всё можно решить фотками УЗИ. Что ребёнок — как охота. Забеременела — значит, мужик должен бегать рядом, вилку подавать и по щеке целовать. Я ей сказал — «Ты сама выбрала это. Не я».
Алла отвернулась.
— Знаешь, Олег… Ты мог бы сделать это раньше. Не тогда, когда тебе неуютно стало. А когда мне было больно. Когда я орала в пустую подушку, а ты целовал другую. Где ты был тогда, а?
— Я был мудаком.
— Ты остался мудаком.
— Может быть.
Пауза. Слишком длинная. Потом он резко вышел из машины. Обошёл и сел с водительской стороны.
— Поехали.
— Куда?
— К Юле. Я хочу, чтобы ты услышала. Как я ставлю точку. При тебе. Чтобы ты, Алла, больше никогда не сомневалась — я больше не буду тебе врагом.
— А кто ты теперь, Олег?
Он усмехнулся.
— Понятия не имею. Но точно не тряпка.
Дверь открыла Юля. Улыбалась. Губы в помаде. Живот уже отчётливо виден.
— Олежка, ты пришёл. Я знала, что ты всё поймёшь. Давай, заходи. Я как раз…
— Заткнись.
Она замерла.
— Что?
— Ты меня слышала. Заткнись. Слушай внимательно. С этого момента ты мне никто. Я не оставляю ребёнка. Я буду помогать. Финансово. Но ты — никогда больше не приближайся к Алле. Ни на шаг. Ни на вдох. Ни на букву. Иначе — суд. Я тебя утоплю в юридической канцелярии так, что ты забудешь, как зовут. Поняла?
Юля пошатнулась.
— Ты за неё встал? После всего?
— После всего. После себя, в первую очередь. Я хочу хоть раз поступить правильно. Хоть один, сука, раз. Ты не шанс. Ты ошибка. И я её исправляю.
Алла смотрела, как меняется лицо Юли. Из кокетки — в бешеную тварь. В ярость.
— Ты не понимаешь, с кем связался. Я тебя уничтожу! Я и ребёнок — твоя семья!
Олег повернулся. Смотрел ей прямо в глаза.
— Ты не семья. Ты угроза. А ребёнка я спасу от тебя.
Он взял Аллу за руку. Молча. Тихо. Как когда-то.
Они ушли, оставив Юлю на лестничной клетке. Размазанная тушь. Проклятия. Топот ног.
И тишина после.
Они сели в ту же машину.
— Ну что, — тихо сказал он. — Веришь теперь, что я могу быть человеком?
Алла посмотрела на него.
— Я вижу, что ты стараешься. Это уже больше, чем было.
Он кивнул.
— Я не хочу тебя возвращать. Не заслужил. Просто… хотел, чтобы ты знала: я не всегда буду таким, каким ты меня запомнила.
Алла улыбнулась. Едва заметно.
— Тогда не прощаю. Просто — отпускаю.
И посмотрела вперёд. Туда, где начиналась улица. И что-то, похожее на новую жизнь.
