Телефон зазвонил в половине седьмого утра. Резко. Настойчиво. Как будто кто-то очень торопился донести что-то важное до всего мира.
Я лежал спиной к Лене и чувствовал, как она напряглась рядом. Весь позвоночник стал как струна. Натянутая. Готовая лопнуть.
– Возьми наконец – тихо сказала она.
Я потянулся к тумбочке. Взял трубку. Даже не посмотрел на дисплей.
– Алло?
– Серёжа, привет! Это Максим. Слушай, у меня к тебе дело…
И тут понял. Понял по тому, как Лена резко села на кровати. По тому, как воздух в комнате стал густым. Липким.
– Ты даже не спросил, кто это звонит, но я поняла всё без слов, – сказала она, когда я повесил трубку. – Опять он…?
Голос у неё был такой… Знаете, как звучит обида? Не крик. Не плач. Просто тихие слова, в которых умещается целая жизнь. Вся наша жизнь.
Максим. Мой друг с института. Тот самый, который всегда звонил не вовремя. Который появлялся в нашей жизни как… как дождь в отпуске. Неожиданно и всегда некстати.
– Лен, он просто…
– Не надо.
Она встала. Пошла на кухню. Босиком по холодному полу. Я слышал, как она включила чайник. Потом открыла холодильник. Достала что-то. Закрыла. Всё очень тихо. Очень аккуратно.
Как будто боялась разбудить того, кто уже проснулся.
Я лежал и думал о том, что вот так всё и происходит. Не сразу. По капле. По звонку. По взгляду. Сначала ты не замечаешь. Потом замечаешь, но думаешь – ерунда, пройдёт. А потом понимаешь: не пройдёт.
Максим позвонил, чтобы занять денег. Как всегда. У него вечно что-то случалось. То машину ремонтировать, то на квартплату не хватает, то ещё что-нибудь. И я всегда давал. Потому что друг. Потому что с института знаем друг друга.
Но Лена… Лена видела то, чего не видел я.
Встал. Пошёл на кухню. Она стояла у окна с чашкой в руках. Смотрела на двор. На детскую площадку, где никого не было. Слишком рано.
– Лен…
– Знаешь, что я поняла? – не оборачиваясь, сказала она. – Ты его голос узнал сразу. А… Помнишь, вчера звонила мама? Ты взял трубку и спросил: «Кто это?»
Вот оно. Вот что она имела в виду.
Мамин голос я не узнал. А Максима – сразу. Хотя мама звонит каждую неделю. А Максим – раз в полгода. Когда деньги нужны.
– Это случайность – сказал я.
– Нет, – она повернулась ко мне. – Это не случайность. Это отношение…
И тут я увидел её глаза. В них не было злости. Была усталость. Такая глубокая, что захотелось присесть.
– Лен, мы же можем поговорить…
– О чём? О том, что ты всегда готов помочь Максиму, а когда я прошу тебя прийти на родительское собрание к Артёму, ты говоришь, что устал?
Артём. Наш сын. Восемь лет. Учится во втором классе. И да, на последнее собрание я не пошёл. Сказал, что работы много.
А Максиму сразу вчера пообещал подъехать, помочь мебель перенести.
– О том, – продолжала она, – что его проблемы для тебя важнее моих просьб? О том, что ты готов встать в пять утра, чтобы отвезти его в аэропорт, а когда я болела гриппом, тебе даже в аптеку лень было сходить?
Каждое слово било точно в цель. Прямо в сердце.
Я хотел возразить. Хотел сказать, что она преувеличивает. Что Максим – это одно, а семья – другое. Что я люблю их. Что…
Но слова застряли в горле.
Потому что она была права.
– Ты знаешь, когда я это поняла? – Лена поставила чашку на подоконник. – Месяц назад. Когда Артём сломал руку на площадке. Я звонила тебе полчаса. Полчаса! А ты не брал трубку. Потому что был у Максима. Помогал ему компьютер настраивать.
Да. Помню тот день. Думал, Лена потом забудет. Простит.
Не забыла.
– А сегодня утром – голос у неё дрожал, – сегодня ты взял трубку. Даже толком не глянув, кто звонит. Потому что знал – это важно. Это же Максим.
Я открыл рот, чтобы что-то сказать.
Но что? Что я мог сказать? Что она не права? Но она была права. Что я изменюсь? Но сколько раз я уже это обещал?
– Лен…
– Не надо ничего говорить, – она взяла чашку, подошла к раковине. – Я всё поняла. Просто надеялась, что ошибаюсь.
Она мыла чашку очень тщательно. Как будто от этого зависела вся её жизнь. А может, и зависела.
– Что ты хочешь сделать? – спросил я.
– Не знаю, – ответила честно. – Пока не знаю.
И в этом «пока» было что-то страшное. Что-то окончательное.
Я стоял у неё за спиной и понимал: вот так вот и разваливаются семьи. Не из-за измен. Не из-за скандалов. А из-за таких вот мелочей. Из-за того, что ты узнаёшь голос друга, но не узнаёшь голос тёщи.
Из-за того, что готов помочь всем, кроме самых близких.
Потому что близкие подождут. Поймут. Простят.
А чужие – нет.
Телефон зазвонил снова. Максим. Наверное, хотел уточнить детали.
Я посмотрел на Лену. Она стояла, не оборачиваясь.
Телефон звонил. Звонил. Звонил. Я не взял трубку.
Впервые за много лет.
– Лен…
– Поздно – сказала она тихо. – Слишком поздно.
И я понял: она права.
Прошла неделя. Потом ещё одна
Мы разговаривали только о необходимом. «Артём в школу собрался», «Хлеба купить надо», «Коммуналку оплатил».
Короткие фразы. Как телеграммы.
Лена перестала готовить мне завтрак. Я сначала не понял почему. Потом дошло: она готовила только себе и Артёму. А я… Я как будто перестал существовать в этом доме.
Максим звонил ещё несколько раз. Я не брал трубку. Потом он написал в мессенджер:
«Серёга, ты чего? Обиделся?»
Я смотрел на сообщение и не знал, что ответить. Как объяснить, что дело не в обиде? Что дело в том, что твоя жизнь развалилась из-за одного звонка в половине седьмого утра?
Артём заметил первым. Дети всегда замечают. У них радар на семейные неприятности.
– Пап, а почему мама грустная? – спросил он однажды вечером.
Мы сидели за столом. Молча жевали макароны с сосисками. Лена читала что-то в телефоне. Я смотрел в тарелку.
– Не грустная она, – соврал я. – Просто устала.
Артём посмотрел на маму, потом на меня.
– А почему вы не разговариваете?
Лена подняла глаза от телефона. Посмотрела на сына. Потом на меня. В её взгляде было что-то такое… Отчаяние, наверное. Или просто пустота.
– Взрослые иногда не разговаривают, – сказала она. – Это нормально.
– А дядя Максим почему не приходит больше?
Вот оно. Даже ребёнок заметил.
Максим раньше часто бывал у нас. Приезжал, ел, рассказывал истории. Артём его любил. Дядя Максим всегда привозил подарки. Всегда был весёлым. У него нет своих детей, и он нашего баловал.
– Дядя Максим занят, – ответил я.
– А я скучаю, – честно сказал Артём.
Лена резко встала из-за стола. Убрала тарелки. Ушла на кухню. Я услышал, как она включила воду. Сильнее, чем обычно.
Артём посмотрел на меня вопросительно.
– Иди делай уроки – сказал я.
Он ушёл в свою комнату.
А я сидел один за столом. Думал о том, что всё неправильно. Что Лена не должна так страдать. Что Артём не должен видеть, как разваливается семья. Что я должен что-то сделать.
Но что?
Пойти и извиниться? За что? За то, что у меня есть друг?
Пообещать измениться? Но я уже обещал. Много раз.
Объяснить, что Максим – это не главное? Но тогда почему я всегда к нему бегу?
Я встал. Пошёл на балкон. Внизу во дворе играли дети. Кричали, смеялись. Жили обычной жизнью. А у нас… У нас жизнь остановилась.
Лена вышла на балкон через полчаса. Встала рядом. Молча.
Мы стояли и смотрели на двор. На детей. На жизнь, которая продолжалась без нас.
– Знаешь, о чём я думаю? – сказала она вдруг.
– О чём?
– О том, что мы с тобой как два человека, которые идут по одной дороге. Рядом, но каждый сам по себе. Ты идёшь к своим целям, я – к своим. А встречаемся только вечером дома.
Она была права. Мы жили параллельными жизнями. Пересекались только в быту.
– Это можно исправить, – сказал я.
– Можно, – согласилась она. – Но ты не хочешь.
– Почему не хочу?
– Потому что для тебя всё хорошо. У тебя есть семья, которая тебя ждёт. И есть друзья, которые тебя развлекают. Лучшего и не придумаешь.
– А у меня? – продолжала она. – У меня есть муж, который физически присутствует в доме. И всё. Эмоционально ты там, где тебе интересно. А это не здесь.
– Лен…
– Не надо ничего говорить. Я уже решила.
Сердце ухнуло куда-то вниз.
– Что решила?
– Завтра поеду к маме. С Артёмом. На неделю. Подумаю.
– О чём думать?
Она посмотрела на меня. Долго. Внимательно. Как будто запоминала.
– О том, стоит ли возвращаться.
И зашла в комнату.
А я остался стоять на балконе. С пустотой в груди.
Внизу дети продолжали играть. Кричать. Жить.
А моя жизнь рассыпалась на части. Медленно. Неотвратимо.
И самое страшное – я не знал, как её собрать обратно.
Телефон завибрировал. Сообщение от Максима: «Серёга, может, встретимся? Пиво попьём, поговорим».
Я долго смотрел на экран.
Потом удалил сообщение.
Телефон в кармане снова завибрировал — наверное, Максим. Но я даже не посмотрел. Вместо этого зашёл внутрь, где Лена молча собирала вещи в дорожную сумку. Артём спал, не подозревая, что завтра всё изменится.
— Лен, давай поговорим, — тихо сказал я.
Она остановилась, но не обернулась.
— О чём? О том, что ты наконец понял? Или о том, что я должна тебя простить, потому что ты удалил его сообщение?
— О том, что я был слеп.
Лена медленно повернулась. В её глазах не было ни злости, ни слёз — только усталая решимость.
— Слишком поздно для этого, Серёжа.
— Нет.
Я сделал шаг вперёд. Впервые за долгое время — не к двери, не к телефону, а к ней.
— Я не прошу прощения. Я не буду обещать, что всё исправлю. Но дай мне один шанс. Один. Не уезжай.
Она смотрела на меня, и я видел, как в её взгляде борются гнев, боль и… что-то ещё. Что-то, что ещё можно было спасти.
— Почему? — прошептала она.
— Потому что я люблю тебя. Потому что я наконец понял, что значит «близкие».
Лена опустила глаза.
— А если через неделю всё вернётся?
— Тогда ты уедешь. И я не остановлю тебя.
Тишина. Где-то за окном залаяла собака. Лена вздохнула и отодвинула сумку.
— Хорошо. Один шанс.
На следующее утро Максим позвонил снова. Я вышел на балкон, взял трубку.
— Серёга, ты где? Встречаемся?
— Максим — ответил я твёрдо. — Давай лучше сам как-нибудь приезжай к нам домой… Поговорить нужно…
— Хорошо…
За спиной скрипнула дверь. Лена стояла на пороге с двумя чашками кофе.
— Кто это был? — спросила она, но в её глазах уже был ответ.
Я взял чашку, прикоснулся к её руке.
— Ничего особенного.
Она не улыбнулась. Но впервые за долгое время — не отстранилась.
Жизнь продолжается…
