Анна проверила банковское приложение, пока Маша ковырялась с кашей. 247 850 рублей. Она помнила каждую тысячу — от премии за ковидный год, от подработок в частной клинике, от проданной золотой цепочки (подарок Серёжи на годовщину, но он не заметил, что она её не носит).
— Мам, я доела? — Маша показала тарелку с размазанной по краям овсянкой.
— Молодец. Иди рисуй, скоро в школу.
В дверь позвонили — три коротких, один длинный. Серёжа так и не починил домофон, теперь у каждого своя мелодия. Анна открыла, даже не спросив.
— Анечка, ты что, даже не спросишь, кто там? — Валентина Петровна прошла мимо неё, стягивая перчатки. — А если маньяк?
— Маньяки не звонят три коротких, один длинный.
Свекровь не оценила шутку. Прошла на кухню, окинула взглядом посуду в раковине.
— Не трогай, мам, я сама всё…
Но Валентина Петровна уже включила воду. Анна знала — бесполезно спорить. Проще потом перемыть по-своему.
— Серёж, твоя мама! — крикнула в сторону спальни.
— Иду, иду!
Он вышел непричёсанный, в старой футболке. Чмокнул мать в щёку, плюхнулся за стол.
— Представляешь, — Валентина Петровна тёрла тарелку так, словно хотела протереть в ней дыру, — вчера полезла на чердак за банками. Помнишь, я укроп мариновала? Так вот, поднимаюсь, а там доски ходуном ходят. И сверху капает.
Анна замерла. В животе неприятно ёкнуло — как в детстве, когда вызывали к директору.
— Капает? — Серёжа оторвался от телефона. — Так это ж крыша течёт!
— Вот именно. Мастер приходил, говорит — тысяч двести минимум. А откуда у меня?
Анна смотрела, как свекровь аккуратно ставит чистую тарелку в сушилку. Смотрела и понимала — сейчас будет то самое «но».
— У Ани есть накопления, — Серёжа повернулся к жене. — Поможем маме, и дело с концом.
— Это на машину.
Повисла тишина. Даже Маша в комнате перестала напевать.
— На машину? — Валентина Петровна повернулась, в руках у неё была мокрая сковородка. — Серёженька, ты же говорил, что это просто НЗ.
— Я три года коплю. Специально. На машину.
— Аня, ну какая машина? — Серёжа раздражённо потёр лицо. — У матери крыша протекает!
— А у Маши виолончель через весь город таскать. Два автобуса с пересадкой.
— Подумаешь, автобусы. Я вообще в армии пешком…
— Ты в армии был двадцать лет назад!
Валентина Петровна поставила сковородку и села между ними:
— Дети, ну что вы. Анечка, я же не настаиваю. Как-нибудь справлюсь. Возьму кредит…
— Какой кредит, мам? — Серёжа вскинулся. — С твоей пенсией? Ань, ну не будь… Ну подумай сама — крыша и железка. Что важнее?
Анна встала, собрала со стола крошки. Высыпала в помойку. Помыла руки. Всё это время молчала, а они ждали.
— Я подумаю.
На работе голова была как в тумане. Анна делала прививки, мерила температуру, выписывала направления. На автомате улыбалась встревоженным мамочкам: «Не переживайте, это нормальная реакция».
— Петрова! — завотделением заглянула в процедурный. — Зайди после смены.
Анна кивнула. Знала, о чём речь — на планёрке говорили о сокращении. Детская поликлиника на отшибе, пациентов мало, содержать невыгодно. Предложат перевод в центральную — два часа в один конец. На автобусах.
В обед позвонила Ирке — подруга, единственная, кто остался со школы.
— Не отдавай, — сказала Ирка, даже не дослушав. — Помнишь мою историю? Десять лет прошло, я до сих пор на метро езжу. А свекровь, между прочим, на те деньги не крышу делала. Нос себе уменьшила.
— Но крыша-то правда течёт…
— А что, других детей у неё нет? Почему именно твои накопления? Где золотой сын Серёжа?
— Он говорит, я эгоистка.
— Ага, а он альтруист. На диване.
Анна рассмеялась. Первый раз за день.
Вечером попыталась договориться:
— Давай половину. Сто тысяч — это немало. На заплатки хватит.
— Половину? — Валентина Петровна всплеснула руками. — Да что ж я, попрошайка? Либо помогайте нормально, либо не позорьте.
— Мам права, — Серёжа обнял мать. — Что толку латать дыры? Сделать надо капитально.
— Капитально — это ваша проблема. Моя проблема — довезти ребёнка до музыкалки без двух пересадок.
— Аня! — Серёжа стукнул ладонью по столу. Из комнаты выглянула испуганная Маша. — Всё, иди делай уроки! Аня, хватит. Деньги отдаём матери, и точка.
— Это мои деньги.
— В семье нет «моих» денег!
— Тогда где твои?
Серёжа осёкся. Его зарплаты системного администратора хватало на еду и коммуналку. Всё остальное — Анна. Включая его любимое пиво по пятницам.
— Я содержу семью!
— Цифры?
— Что?
— Давай посчитаем. Кто сколько приносит. И на что тратит.
— Да ты совсем? Мам, ты это слышишь?
Валентина Петровна встала:
— Всё, не могу. Сердце. Серёжа, проводи меня в комнату.
Анна осталась одна. Маша тихо подошла, обняла за талию:
— Мам, а мы правда не купим машину?
— Купим, солнышко. Обязательно купим.
— А когда?
— Не знаю.
Маша постояла, потом достала из кармана мятую двадцатку:
— Вот. Это мне на буфет дают. Я не трачу. Копи.
У Анны защипало глаза. Она прижала дочку к себе:
— Спасибо, малыш. Но ты лучше купи себе сок. Или булочку.
— Не хочу. Хочу, чтобы у нас была машина. Как у Насти из параллельного класса.
Ночью Анна не спала. Серёжа отвернулся к стене, дышал ровно, но она знала — не спит тоже. В соседней комнате покашливала Валентина Петровна. Театрально, с надрывом.
Утром Анна обнаружила, что карта пуста.
Просто встала, как обычно. Поставила чайник. Полезла в телефон проверить баланс — может, глюк какой.
Ноль.
— Серёжа.
Он вышел из ванной, вытирая лицо:
— Что?
— Где деньги?
— Перевёл маме. Нечего тянуть, всё равно бы отдали.
Анна медленно опустилась на табуретку. В ушах звенело. Перед глазами плыли какие-то круги.
— Эй, ты чего? — Серёжа подошёл, потряс за плечо. — Ань?
— Не трогай меня.
Голос был чужой. Низкий, хриплый.
— Да ладно тебе. Ну расстроилась и хватит. Машину потом купим.
— Не трогай. Меня.
Она встала, отодвинув его руку. Взяла телефон, заблокировала карту. Потом — все совместные счета. Методично, спокойно.
— Ты что творишь? — Серёжа попытался выхватить телефон, но Анна увернулась.
— Возвращаю свои деньги.
— Да я уже перевёл!
— Отменишь. Или я заявление в полицию напишу. Кража.
— С ума сошла? Я твой муж!
— Вот именно. Муж. Не хозяин.
Из комнаты выбежала Валентина Петровна:
— Что за крики? Анна, немедленно прекрати истерику!
— Это не истерика. Это называется «хватит». Серёжа перевёл мои накопления без моего согласия. Пусть возвращает.
— Как ты смеешь? Да я тебя… Да мы тебя…
— Что — вы меня? — Анна села за стол, сложила руки. — Давайте. Я слушаю. Что вы мне сделаете? Выгоните? Из моей квартиры? Разведётесь? Отлично, меньше готовить.
— Серёжа! — Валентина Петровна трясла сына за рукав. — Скажи ей!
Но Серёжа молчал. Смотрел на жену как на чужую. Восемь лет она улыбалась, кивала, соглашалась. А тут…
— У вас час, — сказала Анна. — Потом я иду в полицию. И в банк — оспаривать транзакцию.
Она оделась и ушла. Не на работу — рано ещё. Просто ходила по улицам, дышала морозным воздухом. В голове было пусто и легко.
В кармане завибрировал телефон. СМС от банка — зачисление 247 850 рублей.
Анна купила кофе в картонном стаканчике. Села на лавочку в сквере. Пила маленькими глотками и думала — как же хорошо, когда ты наконец говоришь «нет».
Дома Валентины Петровны не было. Серёжа сидел на кухне, уставившись в стену.
— Она уехала, — сказал, не поворачивая головы. — Сказала, что у неё больше нет сына.
— Жаль.
— Тебе правда всё равно?
Анна налила себе чаю, села напротив:
— Нет. Но я устала делать вид, что мне не всё равно. Устала быть хорошей невесткой, удобной женой. Знаешь, что я поняла? Чем больше ты отдаёшь, тем больше с тебя требуют.
— Она моя мать.
— А я твоя жена. И мать твоего ребёнка. Но это почему-то не считается.
— Я думал, ты меня любишь.
— Любовь — это не значит позволять себя использовать. Я восемь лет доказывала, что я хорошая. Хватит.
— Мы расходимся. Цивилизованно. Я не хочу скандалов при Маше.
Серёжа наконец посмотрел на неё:
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
Три дня они жили как соседи. Вежливо здоровались, передавали друг другу соль за ужином. Маша смотрела то на одного, то на другого, но молчала.
На четвёртый день Серёжа постучал в спальню:
— Можно?
Анна отложила книгу:
— Заходи.
Он сел на край кровати, помялся:
— Я думал эти дни о нас.
— И?
— Прости меня. Я правда не видел. Не хотел видеть. Мне было удобно — мама довольна, ты не скандалишь. А то, что тебе плохо… Я просто не думал об этом.
— А теперь?
— А теперь думаю. И знаешь что? Мне стыдно. За эти восемь лет. За то, что я ни разу не встал на твою сторону. Всегда выбирал путь наименьшего сопротивления.
— И что теперь?
— Не знаю. Но я хочу попробовать. Быть мужем, а не маминым сынком. Если ты ещё согласна со мной жить.
Анна помолчала:
— Я куплю машину. Это не обсуждается.
— Покупай. Свози меня на дачу к маме, а? Надо крышу посмотреть. Может, сам починю. Я же умею руками работать, просто отвык.
— А она тебя пустит?
— Придётся. Других детей у неё нет.
Через неделю Анна сидела за рулём подержанной, но ухоженной «Шкоды». Серебристой, не красной. Но Маша всё равно визжала от восторга.
— Мам, можно я тут посижу? А тут? А на кнопки нажимать можно?
— Сначала пристегнись.
Они поехали в музыкальную школу. Пятнадцать минут вместо часа с пересадками. Маша всю дорогу болтала:
— А Настька теперь не будет задаваться! У нас тоже есть машина! И даже лучше!
— Не лучше и не хуже. Просто наша.
На обратном пути Анна заметила на автобусной остановке знакомую фигуру. Валентина Петровна ждала автобус, кутаясь в шаль.
Анна притормозила. Опустила стекло:
— Валентина Петровна! Подвезти?
Свекровь взглянула на неё, потом демонстративно отвернулась.
— Бабушка! — Маша высунулась в окно. — Садись к нам! У нас теперь есть машина!
Валентина Петровна поджала губы:
— У меня есть проездной.
Анна подождала ещё несколько секунд, потом подняла стекло:
— Как хочешь.
— Мам, а почему бабушка не села?
— Потому что ей важнее гордость, чем комфорт.
— А это плохо?
— Это её выбор. У каждого он свой.
Дома Серёжа варил макароны. Криво, неумело — половина слиплась.
— Я тут подумал, — сказал он, помешивая варево. — Может, съездим в выходные к маме? Посмотрю крышу, прикину, что нужно. Сам сделаю — дешевле выйдет.
— Если она нас пустит.
— Пустит. Ты же её знаешь — подуется неделю и простит. Главное, больше не давать денег.
Анна рассмеялась:
— Учишься?
— Стараюсь. Не хочу тебя потерять. И Машку. Вы у меня… важнее всего.
Он обнял её сзади, уткнулся лицом в шею:
— Прости, что так долго до меня доходило.
— Доходило — уже хорошо. Главное, чтобы больше не забывал.
Маша вбежала в кухню:
— Мам, пап, я нарисовала нашу машину! Смотрите!
На рисунке были они втроём и серебристая машина. И даже бабушка — маленькая фигурка у обочины.
— А почему бабушка не с нами? — спросил Серёжа.
— Она пока не готова, — серьёзно ответила Маша. — Но я ей место оставила. Вдруг передумает.
Анна погладила дочку по голове:
— Ты у меня мудрая.
— Это потому что у меня мама молодец. Которая не боится говорить «нет».
Серёжа фыркнул:
— Откуда такие умные слова?
— Папа, я же не маленькая. Я всё понимаю.
Анна посмотрела на дочку, на мужа, на рисунок. На ключи от машины на столе. Подумала — а ведь иногда, чтобы сохранить семью, нужно перестать быть удобной. И научиться защищать своё право на мечту.
