С детства Марина знала: чтобы быть принятой, надо стараться. Поэтому когда она вышла замуж за Артёма, по привычке начала «стараться» сильнее обычного. Улыбка в ответ на недовольство, идеальный порядок в доме, блины по утрам и выглаженные рубашки без единой складочки. Особенно — в присутствии Ольги Сергеевны, его матери. Та была из тех женщин, которые не прощают слабостей: долгие годы директор школы, привычка руководить и указывать осталась с ней навсегда.
Поначалу Марина терпела. Всё-таки роль невестки не подразумевает пререканий.
— Это у тебя картошка так нарезана? — тонкая улыбка у губ свекрови. — Крупновато, конечно. Артём любит помельче.
Или:
— Оливье с майонезом? Ну конечно… Сейчас у вас только так едят — побольше жирненького.
Но хуже всего было, когда речь заходила о дочке.
— Она у вас ночью просыпается? Я своего Тёмку ещё в три месяца научила спать по графику. Ты, наверное, слишком балуешь, — и сочувствующий взгляд, полный мягкой, обидной уверенности.
Марина изо всех сил старалась быть лучше. Перемывала посуду до скрипа, пробовала готовить новые блюда, а еще печенье пекла по семейному рецепту Ольги Сергеевны — с ванилью. Ждала: вдруг заметит, скажет доброе слово, или хотя бы взглянет без испытующего прищура.
Но каждый визит свекрови был похож на проверку санитарной комиссии. «Посуду плохо ополаскиваешь» — раз. «Чайник накипел» — два. «В семь часов надо завтракать, а не валяться» — три. Советы раздавались щедро, как семена, но проросшими становились только упрёки. Заглядывания в холодильник, беглый взгляд на полки: «Что у вас тут, вот это на ужин, да?»
Однажды, когда за окном сыпал мокрый снег, Марина стояла у плиты. Дочка спала, в комнате было тихо. Она помешивала суп, вспоминая, какой сегодня день недели. Кажется, вторник.
Ольга Сергеевна появилась неожиданно, как всегда — без звонка, с порога:
— Я на пять минут, посмотреть на малышку.
Не снимая ботинок, откинула шарф, устроилась на кухне.
— Суп? — недовольно скривилась. — Я бы лук крупнее не резала. И обжаривать морковь не надо — вредно.
И вдруг что-то внутри Марины тихо, но ощутимо переклинило.
Она сняла фартук. Осторожно положила ложку. Голос прозвучал ровно, без надрыва:
— Ольга Сергеевна, если вам не нравится, вы можете и не есть. Я ж не заставляю.
— Прости, что?
— Всё просто. Я вынуждена готовить так, как считаю нужным. Я вас не заставляю.
— Ты это сейчас серьёзно?
— Я устала быть «правильной». Вы постоянно недовольны всем, что бы я не делала. Надоело. Больше нет сил выслушивать. Хватит меня без конца поучать!
Ольга Сергеевна медленно поднялась.
— Ты как разговариваешь? Я всё Артёму расскажу.
— Расскажите. Пусть услышит — не только вашу сторону.
Вечером, когда Артём вернулся, Марина встретила его спокойно, впервые за долгое время без привычного страха, что «что-то не так».
— Мама звонит, говорит, вы поссорились, — начал он. — Что случилось?
Марина выдохнула.
— Ничего. Просто сказала, как есть: мне больше не хочется подстраиваться.
Он был растерян, но не возразил.
— Я поговорю с ней. Ты права. Еë иногда несëт «не в ту степь».
После этого разговора многое изменилось. Марина не расклеилась, не устроила скандал. Просто позволила себе быть собой.
С тех пор суп она варила, как любила, не оглядываясь. Ольга Сергеевна приходила всё реже, иногда приносила что-нибудь к чаю. С внучкой погуляет, поиграет, но уже без наставлений. Марине даже непривычно было по началу, боялась ей в глаза смотреть после того разговора на кухне.
Однажды, когда Марина собиралась на прогулку, она услышала:
— Ты хорошо справляешься, Марина. И с домом, и с дочкой.
Это не было извинением. Но одобрение от свекрови она услышала впервые за много лет.
