Ольга с детства жила как боец. Не по зову сердца — по жесткой необходимости. Отец исчез, когда ей было пять. Просто однажды не вернулся с работы. Ну не захотел, бывает. Мама — женщина упёртая, с нервами, работала на износ и вечно всё забывала. Особенно о себе. А потом — болезнь. Такая, что и не болеешь вроде, но жизнь рушит основательно.
Уже в старших классах Ольга поняла: веселья тут не будет. Ни денег, ни спокойствия, ни того самого «беззаботного времени». С семнадцати — утром колледж, вечером в «Пятёрочку» на кассу, ночью уколы маме. А на выходных — постирать, прибрать и снова в бой. Жаловаться? Да кому? Всем плевать. Ну и отлично.
После универа с красным дипломом, от которого пользы было как от зонтa в ураган, устроилась в бухгалтерию. Работа унылая, как ноябрь в Твери. Зарплата — ровно на проезд, гречку и оплату интернета. И то — если без бонусов.
Вот тогда Ольга и решила, что так жить не хочет. Ни с кем не делилась, просто взяла и подписалась на курсы. Вечерами училась, ночами работала на фрилансе, днём зевала в офисе и грезила о собственном бизнесе. Через пару лет у неё уже была команда и клиенты. К тридцати — приличный доход, карточка без минусов, квартира в ипотеке и… тишина в личной жизни.
Оно и понятно. На свидания не ходят с мешками под глазами и запахом кофе с бухгалтерской пылью. Да и желания особо не было. Кто не боится сильных баб — руки поднимите! Никто? Ну и ладно.
А Игорь появился внезапно. Как пыльца на пальто — вроде не видно, а уже чихаешь.
Был вечер, конференция, Ольга стояла у кофейной стойки и что-то активно доказывала баристе. Про обжарку, кислотность и «мягкий профиль».
— Можно вмешаюсь? — вдруг услышала голос сбоку. — Кофе — моя слабость.
Смотрит — стоит. Мужчина. Не модель, конечно. Но ухоженный, аккуратный. Глаза вежливые, улыбка тоже. Голос бархатный, как плед из ИКЕА.
Разговорились. Инженер. Спокойный, вроде не дурак. Через неделю — первое свидание. Через месяц — кран чинит, шкаф собирает. Через два — тапки в прихожей ставит рядом с её.
— Ты всегда такая самостоятельная? — спросил Игорь как-то вечером, пыхтя над дверцей шкафа.
— А что, заметно? — Ольга склонилась к полке, вытирая пыль.
— Видно, что помощь тебе — как аллергия. Вроде полезная, но чешешься потом долго. — Он не шутил. Просто сказал.
Свадьбу не играли. Расписались молча, без гостей, зато с хорошим ужином. Даже торт не резали — взяли десерт на двоих и по бокалу вина. Всё честно. Без шоу.
И вроде бы счастье. Тихое, как воскресное утро. Он — спокойный. Она — уверенная. Вместе — почти команда.
Почти.
До тех пор, пока в эту идиллию не въехала на своих уверенных каблуках Валентина Семёновна. Свекровь. Женщина из эпохи «всё было по-другому». С прищуром, который одним взглядом замерял, что в доме лишнее, а кто — не на своём месте.
Сначала появлялась редко. По праздникам. С пирогами и банкой варенья. Сидела, слушала, поджимала губы. Ольга даже старалась — улыбалась, чай наливала. Думала, ну ладно, мать, святая женщина, переживу.
Потом «святая женщина» стала появляться без предупреждения. Стояла на пороге с хозяйственной сумкой, как десант.
— Ну что, голубки, живёте как люди? — говорила, не снимая ботинок и с улыбкой, в которой было что-то подозрительно победное.
Игорь — молчал. Типа не замечает.
А потом понеслось.
— Зачем тебе новые сапоги, Ольга? — спросила Валентина Семёновна, как-то заметив коробку у шкафа. — У тебя те, коричневые, почти как новые. Только подошва отвалилась — ну и что?
Ольга взяла коробку, спокойно поставила на место.
— Я заработала. Могу себе позволить.
— Ну-ну… — хмыкнула та, скользя взглядом по обоям.
Следующий акт трагедии — фитнес.
— Йога — вот это дело. Бесплатно. А ваш этот фитнес — деньги в помойку.
— Мне нравится фитнес, — ответила Ольга, стискивая зубы.
— А Игорю понравится, когда ты на фитнес не потратишь, а мясо купишь. Или, прости господи, пирог испечешь.
— Игорю, если что, тоже нравится мой фитнес, — сказала Ольга. С намёком. Очень прозрачным.
Игорь, конечно же, промолчал. Как Штирлиц. Только без ордена.
Дальше — веселее. Свекровь начала открывать шкафы.
— Сумки? Сколько у тебя их, Олечка? Ты в Лондон с гастролями?
Ольга пыталась объяснить. Потом пыталась не объяснять. Потом пыталась просто дышать.
— Сынок, она транжирка, — заключила Валентина Семёновна в кухне, сжимая чашку чая, как будто это была граната. — Суши заказывает, ногти красит, фитнес ей подавай! У тебя, между прочим, мать ещё живая!
Игорь только пожимал плечами:
— Мама, ну ты же знаешь Олю. Она сама всё оплачивает.
— Вот именно! Сама! Без мужа! Без поддержки! Ну и зачем тогда муж-то, а? — ехидно бросила она, покачивая головой.
И с каждым её визитом в квартире будто отключали отопление. Даже летом.
Ужины в тишине. Игорь — на автопилоте. Ольга — на грани.
В один вечер она сорвалась.
— Игорь, может, хватит сидеть как пень? Скажи хоть слово, что у нас, чёрт возьми, всё в порядке?
Он посмотрел на неё с таким видом, будто она предложила пойти к психологу.
— Мамина правда… она просто… другая.
— А моя, значит, не правда? — зло усмехнулась Ольга. — Это как? У неё правда, а у меня — женская истерика?
Ответа не было. Зато была тишина. И тот взгляд. «Ну ты же сильная. Сама разберёшься».
Разбираться ей приходилось во всём. И в деньгах. И в жизни. И в выборе йогурта. Потому что свекровь, как выяснилось, вообще не интересовалась, кто в этом доме платит за свет и ипотеку. А платит, между прочим, она. Ольга.
Но святая женщина имела мнение: деньги — семейные, а значит, контролировать их может она.
— Валентина Семёновна, у нас с Игорем общий бюджет. Но я, честно говоря, вношу чуть больше, — попыталась как-то объяснить Ольга.
— Девочка, — усмехнулась свекровь, будто Ольга предложила ей завести Инстаграм, — ты ничего не понимаешь. Деньги мужчины — это деньги мужчины. А деньги женщины… тоже мужчины. Так было и будет. Всё остальное — твои фантазии.
С этого момента Ольга больше не объясняла. Ни про бюджет, ни про йогурты. Даже про сапоги. Просто знала — она одна. Опять. Как в детстве. Только теперь вместо одной мамы — сразу две. И обе со своими диагнозами.
Но ведь квартира всё же её. Бумаги у неё. И сила, если честно, тоже. Просто она про неё иногда забывает. Особенно в тишине после визитов Валентины Семёновны.
***
Кульминацией всего этого цирка стал телефон. Не просто железка — мечта, тихая такая, взрослая. Ольга давно приценилась к модели, сравнила цены, отзывы прочитала даже на китайском, пользуясь гугл-переводчиком. Заказала. С доставкой. Распаковала аккуратно, как хирурги делают надрез — пленочку сняла, будто конфету разворачивала. Включила. И вот она, детская радость в теле тридцатилетней женщины.
А через день Валентина Семёновна, как акула, унюхала коробку. Шныряла по полкам под предлогом «искала салфетки», но все знали, что ей просто было надо сунуть нос.
— Это у тебя что тут, новенькое? — протянула она с ехидцей, прищурившись, будто собиралась диагностировать что-то заразное.
— Телефон, — Ольга спрятала коробку в шкафчик, даже без раздражения. — Старый глючил. Ну всё, умер. Пришлось менять.
Свекровь закусила губу. Вроде молчит, но в глазах целая война намечается, видно по зрачкам — поджала губы, руки сцепила, и вот оно:
— За такие деньги можно было Игорю куртку купить! Он у тебя как бомж ходит! А ты… себя балуешь.
Ольга перевела взгляд на Игоря. Он сидел за столом, как мебель — присутствует, но не участвует. Доедал макароны, молча, с таким видом, будто это его единственная радость в жизни.
— Игорь, — тихо сказала Ольга. — Скажи уже хоть что-нибудь.
Игорь поставил вилку, вытер губы салфеткой, точно собирался зачитать речь в Госдуме, и промямлил:
— Мама просто хочет как лучше…
Как лучше для кого, Игорь? Для тебя — мямли, для неё — генерала домашнего фронта? А мне, прости, как? На троих шея у меня одна…
Ольга ничего не ответила. Слова остались внутри, как чайник на грани вскипания — вроде не кипит, но уже шумит.
Через пару дней Валентина Семёновна, как всегда, без звонка, без предупреждения — будто у неё свой ключ от жизни Ольги — появляется на пороге. В руках сумка, как у бухгалтеров 90-х, и кучка листочков, исписанных ровным, поджатым почерком.
— Оль, ты не занята? — с интонацией, как будто сейчас важную тайну государственную расскажет.
— Нет, заходите, — Ольга отошла в сторону, будто пропускала сквозняк.
Свекровь прошла на кухню, выложила на стол бумаги, как улики в уголовном деле, и начала:
— Я тут всё посчитала. Считаю, что надо пересмотреть ваши траты. Игорю тяжело, зарплата маленькая, а ты деньги в воздух пускаешь.
Ольга смотрела на колонки цифр. Продукты, одежда, «штуки по работе» — в кавычках. Как же без кавычек. Наверное, если бы у неё была надпись «мозг» на лбу, свекровь тоже бы её в кавычки взяла.
— Вот, смотри, — в голосе Валентины Семёновны зазвенело торжество. — На еду — конские суммы. Надо на рынок ходить. Не в ваши, прости Господи, бутики за картошкой. И одежда — зачем тебе платья каждый сезон? Ты ж не в Париже. А косметика… ну ты чего. В твоём возрасте крем и тушь — и в бой. Чего тебе ещё надо?
Ольга слушала. Только не слушала уже. Устала. Устала до костей. Не злость, не обида. Просто тишина внутри. Та самая, гулкая. Как после грозы — всё уже прошло, а ты ещё мокрый стоишь.
Она встала. Спокойно. Медленно подошла к шкафу, достала папку. Разложила перед Валентиной Семёновной как карты в покере.
— Квартира, — ровным голосом, будто диктор в новостях. — Куплена до брака. Ипотеку тяну одна. Платежи с моего счёта.
Следующий лист.
— Машина. Тоже моя. Кредит закрыт. Спасибо, не помогали.
Ещё одна папка.
— Бизнес. На моё имя. Деньги капают. Налоги плачу. Всё официально.
Свекровь рот открыла, как рыба на берегу, но Ольга подняла ладонь:
— Я зарабатываю. Я решаю. Я не подотчётная. Ни тебе, ни твоим таблицам.
Бумаги обратно. Папка — в шкаф. Захлопнула — как дверь.
Повернулась. На кухню вернулась.
— Закрыли тему. Мои деньги — моя голова. Отчитываться не буду. Никогда.
Сказано было спокойно. Без визга. Даже как-то опасно спокойно.
Валентина Семёновна зависла. Секунду молчала. Потом вскинулась, будто укусил кто:
— Вот оно как! Ты теперь, значит, хозяйка?! Семья — это тебе уже не святое? Из-за таких, как ты, браки и разваливаются. Всё себе, себе! Эгоистка! Стерва!
Ольга встала. Подошла к двери. Открыла. Молча. Показала рукой на выход.
— Валентина Семёновна. До свидания.
— Ты что, выгоняешь меня? — свекровь аж поперхнулась.
— Именно так.
Сумка, шорох пакета, хлопанье шагов. Дверь закрылась. Медленно. Без звона. Щёлкнул замок. Ольга приложила ладонь к косяку, как будто сердце там билось.
Телефон в руки. Пальцы бегают по экрану.
«Либо ты объясняешь своей матери, что ей нельзя лезть в нашу жизнь, либо завтра я у юриста.»
Отправлено. Ответа не было. Ни в тот вечер. Ни потом.
Игорь пришёл поздно. Не как обычно, а так… «Чтобы никто не видел», наверное. Тихо открыл дверь, свет не включал, в тапки влез, как в маскировку. Воды попил, в потолок посмотрел. Молчал.
Ольга смотрела из комнаты. Ждала. Слова не дождалась. Ни «прости», ни «разберёмся», ни даже банального «как дела».
Утром у двери стоял чемодан. Одежда — как по линеечке. Ботинки — носками вперёд. Он ушёл. Просто ушёл. Без драмы. Без хлопков. Без ключей на стол.
Вот так и закончился их брак. Без ругани. Без финальных сцен. Он выбрал — не Ольгу.
С тех пор Валентина Семёновна не появлялась. Ни звонка, ни привета. Даже в «Вотсапе» исчезла. И слава Богу.
Ольга перевела деньги турфирме. Руки дрожали. Не от страха — от свободы. Тур давно был в мыслях. Всё «потом» да «не сейчас». Вот и наступило её «сейчас».
После отпуска — кофе, ноутбук, заявление на развод. Спокойно. Словно расписание автобуса читала. Ни капли сомнений.
С того дня жизнь вернулась к ней. К Ольге. Без вечного «а мама сказала», без «это дорого», без «ты подумала о семье?»
Свобода. Её собственная. Заслуженная.
И главное — наконец, без тех, кто путает заботу с диктатурой.
