— Галина Николаевна, я же вас предупреждала, что сегодня приду наводить порядок!
Марина стояла на пороге уютной квартиры в городе Львове с рюкзаком, полным чистящих средств, и смотрела на свекровь. Та сидела в кресле, уткнувшись в электронный планшет.
— Предупреждала, предупреждала… А толку? Всё равно делаешь абы как. Вот, прошлую неделю плинтусы в коридоре забыла протереть.
Марина стиснула губы. Четыре года замужества, четыре года еженедельных визитов к Галине Николаевне. Четыре года бесконечных упрёков и тотального недовольства. Почему она до сих пор не прекратила это? Почему не сказала Павлу, что её ноги здесь больше не будет?
— Где Павел? — спросила она, снимая осеннее пальто.
— На работе, а где ему ещё быть. В отличие от некоторых, он серьёзное дело делает, а не по салонам красоты шатается.
Марина работала стилистом-парикмахером в престижном салоне. Зарабатывала отлично, но для свекрови это всё равно было «несерьёзным занятием». Настоящее дело — это когда в кабинете, с совещаниями и портфелем.
— Я начну с мытья варочной поверхности, — объявила она и направилась к кухонной раковине.
За спиной раздался привычный хлопок — свекровь включила телевизор на максимальную громкость. Она всегда так делала, когда Марина приходила убираться. Как будто показывала: ты здесь просто наёмная уборщица, а я — полноправная хозяйка.
Марина скребла сковороду и вспоминала разговор с мужем, состоявшийся накануне. Павел пришёл домой вымотанный, злой на руководство и коллег. Она попыталась заговорить о его матери.
«Марина, ну что ты к ней всё время придираешься? Она женщина в возрасте, одинокая. Ей просто не хватает тепла и внимания. Будь снисходительна к ней».
Будь снисходительна. Как легко ему говорить. А что, если она не хочет больше терпеть? Что, если ей надоело быть виноватой абсолютно во всём? В том, что готовит не по-семейному, что не так моет пол, что не ту причёску делает, что не того сына родила?
Да, и такое было. Когда полтора года назад родился Максимка, Галина Николаевна сразу же заявила: «Ну что ж, хоть внука дала. Жаль только, что совсем не похож на нашу породу — весь в тебя уродился».
Марина поставила вымытую посуду в сушку и перешла к варочной поверхности. Свекровь обожала жирную пищу, и плита всегда была покрыта неистребимыми масляными пятнами. Тёрка не помогала — до идеала не отмоешь.
— Марина! — крикнула из комнаты Галина Николаевна. — Иди-ка сюда!
Она вытерла руки и вошла в гостиную. Свекровь сидела в кресле, но теперь смотрела на неё невероятно внимательно.
— Присаживайся. Нам нужно побеседовать.
Марина настороженно опустилась на край дивана. Когда свекровь желала «побеседовать», это всегда предвещало крупные неприятности.
— Я вчера встретила Ирину Семёновну из соседнего дома. Она мне кое-что рассказала.
Сердце Марины забилось чаще. Что же могла наплести соседка?
— Говорит, видела тебя на прошлой неделе в кофейне на проспекте Свободы с каким-то мужчиной. Среди рабочего дня. Вы сидели, смеялись, даже за руки держались.
Марина мгновенно вспомнила тот день. Да, была в кофейне. С коллегой Антоном. У него был день рождения, и они зашли выпить эспрессо после смены. Антон — открытый гей, и он постоянно рассказывает о своём спутнике жизни. Никаких «рук» и романтических намёков там не было.
— Галина Николаевна, это был коллега. Мы отмечали его день рождения.
— А-а-а, коллега… — протянула свекровь с ехидством. — Ну конечно, коллега. А почему я ничего не знаю о ваших коллегах? Почему Павел ничего не знает?
— Потому что это просто обычный коллега. Мы…
— Марина, — перебила её Галина Николаевна, — я живу на свете семьдесят два года. Кое-что успела понять в людях. И в женщинах, поверь мне, особенно.
Она поднялась с кресла, подошла к окну и повернулась лицом к невестке.
— Ты думаешь, я не вижу, как ты на моего сына смотришь? Как ты с ним общаешься? Раньше глаза у тебя огнём горели, а теперь — ты словно чужая.
Марина молчала. Что ей ответить? Что её глаза перестали гореть, потому что Павел сам сильно изменился? Потому что он перестал её слушать, перестал интересоваться её жизнью, перестал замечать, когда она огорчена?
— И с внуком ты как-то странно себя ведёшь, — продолжала свекровь, не сбавляя тона. — Как будто он тебе совершенно чужой ребёнок. Вот скажи мне честно: ты его любишь?
— Как вы вообще можете задавать такой вопрос?! — возмутилась Марина. — Это мой родной сын!
— Твой сын… — задумчиво повторила Галина Николаевна. — А знаешь, что я думаю? Думаю, что ты завела себе роман на стороне. И теперь моя семья тебе попросту не нужна.
Слова ударили, словно сильная пощёчина. Марина вскочила с дивана.
— Вы не имеете никакого права! Вы не знаете, о чём вообще говорите!
— Не знаю? — усмехнулась свекровь. — Да я таких, как ты, перевидала! Сначала выскакивают замуж — за хорошего парня, с жильём, с достойной работой. А потом присматривают себе кого-то получше и начинают крутить романы.
— Какие романы? О чём вы сейчас говорите?
Но Галина Николаевна уже вошла в раж:
— А о том, что ты, голубушка, не такая уж и святая, как пытаешься прикидываться! Думаешь, я не замечала, как ты всё время в телефоне ковыряешься? Как улыбаешься каким-то сообщениям от кого-то? Как наряжаешься на свою работу — будто на свидание идёшь, а не стричь людей!
Марина слушала и не верила своим ушам. Неужели свекровь всерьёз думает, что она изменяет мужу? Неужели каждая её улыбка, каждое новое платье — повод для таких грязных подозрений?
— Галина Николаевна, вы глубоко ошибаетесь. Я ни с кем не встречаюсь. Я люблю Павла.
— Любишь? — фыркнула свекровь. — Ну да, конечно. А почему тогда он домой приходит такой мрачный? Почему говорит, что вы ссоритесь постоянно?
Это была совершенно новая, шокирующая информация. Павел жаловался матери на их семейные проблемы? Рассказывал ей о всех их ссорах?
— Он вам это сказал?
— А что, секрет? Сын мне всегда всё рассказывает. Всегда. И знаешь, что он говорит? Что ты стала другой. Что стала чужой.
Чужая. Вот оно, ключевое слово. Марина с первого дня чувствовала себя чужой в этой семье. С самого первого знакомства с Павлом, когда он привёз её знакомиться с матерью. Галина Николаевна тогда лишь процедила: «Ну что ж, хоть красивая. Посмотрим, какая из тебя жена и хозяйка получится».
Четыре года она пыталась стать «своей». Учила семейные рецепты, выслушивала долгие рассказы о детстве Павла, покупала дорогие подарки на все праздники. И что? Всё равно осталась чужой.
— Может, и правда чужая, — тихо ответила она. — Может, так оно и есть.
Галина Николаевна впервые замолчала. Кажется, такого ответа она совершенно не ожидала.
— Что ты этим хочешь сказать?
— То и хочу. Что я здесь совершенно чужая. И всегда ею была. Для вас я не невестка, не мать вашего внука, не член семьи. Я просто женщина, которая зачем-то появилась в вашей налаженной жизни.
Марина взяла сумку и направилась к входной двери.
— Куда ты собралась? Ты же ещё не до конца убралась!
— А я больше не буду убираться, — сказала Марина, даже не обернувшись. — Найдите себе другую уборщицу. Чужую.
Дома она сидела на кухне и пила остывший чай, когда вернулся Павел. По его лицу было ясно — мать уже успела позвонить и рассказать свою версию.
— Марина, что там произошло? Мама звонила, говорит, ты её очень сильно обидела.
— Обидела? — переспросила она, поднимая глаза. — А что именно такого я сделала?
Павел сел напротив, устало потирая лоб рукой.
— Ну… Сказала, что больше не будешь к ней приходить. Что она для тебя чужая.
— И что, это не соответствует действительности?
Он посмотрел на неё с искренним удивлением:
— Как не соответствует? Она же моя мать!
— Твоя мать, да. А мне она кто? За четыре года — ни одного тёплого слова, ни одного комплимента. Всё ей не так, всё не то. И теперь ещё обвиняет меня в супружеской неверности.
— В неверности? — Павел нахмурился. — Ты о чём?
Марина пересказала весь разговор с Галиной Николаевной. О подозрениях, о соседке, о «романах». Чем больше она говорила, тем более мрачным становилось лицо мужа.
— Ты же понимаешь, что это полный бред? — спросила она в конце рассказа.
Павел молчал. И в этом долгом молчании Марина прочитала окончательный ответ.
— Ты не понимаешь, — констатировала она. — Ты тоже допускаешь мысль, что я могу изменить.
— Марина, ну что ты такое говоришь… Конечно, нет. Просто…
— Просто что?
— Просто ты и вправду стала другой. Раньше ты была веселее. А теперь всё время чем-то недовольна и утомлена.
Марина медленно отставила чашку. Руки немного дрожали.
— Павел, а ты когда в последний раз спросил, как у меня дела? Как прошёл мой день? Что меня беспокоит или радует?
Он запнулся:
— Ну… Мы же каждый день разговариваем…
— О твоей работе. О твоих проблемах. О твоей маме. А обо мне?
Молчание затянулось. Павел смотрел в стол, словно ища там слова. А Марина смотрела на него и чётко осознавала: они и правда стали чужими людьми. И не из-за другого мужчины, и не из-за свекрови. А просто потому, что перестали замечать друг друга в этой суете.
— Знаешь, что самое печальное? — сказала она. — Твоя мама права. Мы стали чужими. Но не по моей вине.
Она встала и пошла в спальню. Павел остался сидеть один на кухне.
На следующий день Марина не поехала к свекрови. И через неделю тоже не поехала. Галина Николаевна названивала Павлу, жаловалась, требовала «поставить жену на место». А Павел пытался убедить Марину «не устраивать глупых скандалов».
— Это не скандал, — объяснила она ему. — Это называется личная граница. Я больше не буду терпеть оскорблений.
— Да какие это оскорбления? Мама просто человек с таким характером…
— Характер — это когда человек прямолинейный. А когда тебя обвиняют в супружеской измене — это уже не характер, а клевета.
Месяц прошёл в невероятном напряжении. Марина ездила к свекрови только на крупные праздники и то на очень короткое время. Максимку возила к бабушке раз в неделю, но сама оставалась ждать в машине.
А потом случилось то, чего никто даже не мог ожидать.
Галина Николаевна упала у себя дома и сломала ногу. Соседи вызвали медиков, Павлу позвонили из больницы. Он помчался туда прямо с работы, а вечером вернулся домой совершенно растерянный.
— Врачи говорят, что кость срастётся. Но очень долго. Месяца два, не меньше. И кто-то должен за ней ухаживать.
Марина кивнула:
— Найми профессиональную сиделку.
— Какую сиделку? Ты же знаешь, какая мама… Чужих она не выносит. Будет скандалить с ними каждый день.
— И что ты мне предлагаешь?
Павел не отвечал прямо, но его взгляд был красноречивым. Он хотел, чтобы она забыла все обиды и взяла уход за свекровью полностью на себя.
— Нет, — твёрдо сказала Марина. — Я не буду этого делать.
— Марина, ну как же так? Она же больна!
— Больна, да. Но не изменилась. Ты помнишь, что она мне сказала в наш последний разговор?
Павел помнил. Но надеялся, что жена проявит великодушие.
— Я понимаю, что тебе тяжело. Но она моя мать. Единственная.
— А я твоя жена. Тоже, между прочим, единственная.
Они смотрели друг на друга, и между ними пролегла невидимая, но чёткая граница. С одной стороны — семейный долг, привязанность к матери, традиции. С другой — самоуважение, достоинство, право на справедливость.
— Значит, ты не поможешь? — спросил Павел.
— Не помогу. Найди другой выход из этой ситуации.
Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. А она осталась сидеть и думать: не слишком ли она жестока? Не права ли была Галина Николаевна, называя её чужой?
На следующий день Павел взял отпуск и поехал ухаживать за матерью. Вечером вернулся совершенно мрачный.
— Мама плачет, — сказал он. — Говорит, что ты её ненавидишь. Что хочешь разрушить всю нашу семью.
— А ты что ей ответил?
— Что мы сами разберёмся.
Марина кивнула. «Разберёмся» — это означало, что он попытается её переубедить. Или поставит перед жёстким выбором: либо ты ухаживаешь за мамой, либо мы разводимся.
— Павел, можно вопрос?
— Конечно, спрашивай.
— Если бы твоя мать сломала ногу год назад, когда мы ещё хорошо общались, я бы за ней ухаживала?
— Ну… Конечно. Ты же добрая.
— А сейчас я злая?
— Нет, но… Ситуация же изменилась.
— Ситуация изменилась потому, что твоя мать обвинила меня в измене. И ты ей поверил.
— Я не поверил!
— Не поверил, но и не защитил. Не сказал ей, что она не права. Не извинился за неё передо мной.
Павел молчал. И это молчание было красноречивее любых его слов.
— Знаешь, что я поняла? — продолжила Марина. — Для твоей матери я навсегда останусь чужой. А для тебя я перестала быть по-настоящему близкой. Получается, я одна в семье из трёх человек.
— Марина, ты преувеличиваешь…
— Не преувеличиваю. И знаешь, что самое грустное? Я действительно хотела стать для неё родной. Четыре года я старалась. А теперь понимаю — это было бесполезно. Некоторые люди просто закрыты для любви.
Она встала, подошла к окну.
— Но я не закрыта. И не хочу становиться такой. Поэтому решение за тобой: либо ты найдёшь способ примирить нас с матерью, либо мы будем жить раздельно. Но унижаться я больше не буду.
В комнате повисла тягостная тишина. За окном шумел дождь — первый осенний ливень, смывающий остатки летнего тепла.
— А что конкретно означает «примирить»? — спросил наконец Павел.
— Это означает, что твоя мать должна извиниться. Признать, что была абсолютно неправа. И больше никогда не оскорблять меня.
— Марина, ну ты же знаешь её характер… Она никогда не признает своей ошибки.
— Тогда нам с вами не по пути.
Павел смотрел на жену и впервые за четыре года видел её по-настоящему. Не как простое дополнение к себе, не как мать своего ребёнка, а как отдельную, цельную личность. С собственными принципами, границами, правом на уважение.
И он понимал: она не блефует. Она действительно готова уйти.
— Дай мне время, — попросил он. — Я попытаюсь с ней поговорить ещё раз.
Марина кивнула:
— У тебя есть ровно неделя.
Неделя прошла в мучительном ожидании. Павел каждый день ездил к матери, что-то ей объяснял, в чём-то убеждал. Но результата не было. Галина Николаевна по-прежнему считала невестку главной виновницей всех бед.
А потом произошло нечто совсем неожиданное.
Марина возвращалась с работы, когда ей позвонил Павел:
— Марина, срочно приезжай в больницу. С мамой что-то случилось.
Она примчалась, не раздумывая, бросив все дела. В коридоре больницы сидел Павел — бледный, совершенно растерянный. Рядом с ним была пожилая женщина в белом халате.
— Что случилось?
— У неё произошёл сердечный приступ, — объяснил врач. — Несильный, но в её возрасте это очень серьёзно. Сейчас состояние стабилизировали, но она просила позвать именно вас.
— Меня? — удивилась Марина.
— Именно вас. Сказала, что должна кое-что важное сказать невестке.
Галина Николаевна лежала в палате, подключённая к аппаратуре. Она выглядела крошечной и совершенно беззащитной — не той грозной женщиной, которая месяц назад обвиняла Марину в неверности.
— Подойди ближе, — прошептала она.
Марина подошла и села на стул рядом с кроватью.
— Слушаю вас, Галина Николаевна.
— Я думала, что на этот раз умираю, — сказала свекровь. — И поняла… что была полностью неправа. Про того мужчину в кофейне. Ирина Семёновна мне потом сама всё рассказала — видела, как вы прощались. Он пожал тебе руку и подошёл к другому мужчине. Она поняла, что ошиблась.
Марина молчала.
— А я… упёрлась. Не хотела признавать свою ошибку. Думала, что ты первая должна извиниться.
— За что извиниться?
— За то, что… чужая. — Галина Николаевна тяжело закрыла глаза. — Знаешь, я Павлу всю жизнь повторяла: чужие люди предадут, а семья — никогда. И когда он тебя привёз, я сразу подумала: чужая. Она не наша.
— И что вы думаете теперь?
— А теперь думаю… что семьёй не рождаются. Семьёй становятся. И ты стала ею. Четыре года старалась, терпела мой ужасный характер, внука родила. А я всё равно тебя чужой считала.
Слёзы подкатили к горлу. Марина не ожидала услышать таких слов.
— Прости меня, — попросила Галина Николаевна. — Если вообще сможешь. Я была глупая старуха. Боялась, что Павлика у меня заберут. А сама чуть семью не разрушила до основания.
Марина взяла её руку — тонкую и холодную.
— Я не хочу вас ни у кого отнимать. Хочу просто… быть настоящей частью семьи.
— Будешь, — пообещала свекровь. — Если простишь меня.
За окном больничной палаты садилось солнце. Где-то в коридоре ждал Павел. Дома сладко спал Максимка. А здесь две женщины наконец находили общий язык.
— Я уже давно простила, — сказала Марина. — Давно.
Галина Николаевна улыбнулась — впервые за четыре года улыбнулась ей искренне.
— Тогда поможешь мне выбраться домой из больницы? Врачи говорят, что ещё неделю придётся лежать. А я так скучаю по внуку.
— Помогу, — пообещала Марина. — Конечно же, помогу вам.
И она знала: теперь это будет не из-под палки. Не из тяжёлого чувства долга. А потому, что они наконец стали семьёй. Настоящей семьёй, где есть место абсолютно каждому. Где никто не чужой.
Как мы видим, иногда требуется серьёзное потрясение, чтобы увидеть и признать свои ошибки. Галина Николаевна осознала, что её страх потерять сына заставил её считать невестку «чужой» и разрушать брак Павла и Марины. Самое ценное в этой истории — смелость Марины установить границы и не прогнуться перед несправедливым требованием.
Что вы думаете о позиции Павла? Должен ли муж в такой ситуации был встать на сторону жены сразу, или его попытка «примирить» их была лучшей стратегией для сохранения семьи?
