Свекровь произнесла эту фразу своим скрипучим голосом:
— Ты в этой квартире не прописана, так что собирайся.
Я молча смотрела на неё и улыбалась. Странно, правда? Улыбалась, пока она кричала. А у самой в голове крутилось — кто и куда пойдёт первым.
У свекрови было лицо, как печёное яблоко. Морщинистое, с коричневыми пятнами. Она поджимала губы, отчего её рот превращался в узкую щель. Мне иногда казалось, что он может совсем исчезнуть. И тогда она задохнётся от невысказанного недовольства.
Говорят, самые тяжёлые конфликты случаются в семье. Сначала я не верила. Потом поняла.
Всё началось три года назад, когда Петя привёл меня в этот дом. Обычная двушка в панельке. Ничего особенного. Разве что для меня тогда — почти дворец. После общаги-то.
— Мама, это Аня, — представил он меня.
В тот вечер свекровь была другой. Улыбалась. Суетилась. Угощала пирогами. Я даже подумала — повезло с ней.
— Ой, какая славная девочка! Петенька, молодец! — она обнимала меня, а я таяла. Как же хотелось материнского тепла.
Мои родители погибли в аварии, когда мне было шестнадцать. Потом интернат. Потом общага при колледже. Я так мечтала о семье. О настоящей.
Мы поженились через полгода. Свадьба была скромная. Петина мама настояла, чтобы жили у неё.
— Зачем деньги на съёмное жильё тратить? У меня места полно.
И правда — места хватало. Свекровь заняла большую комнату, нам досталась маленькая. Вполне справедливо. Её квартира — её правила.
А потом родился Мишка. И тут всё изменилось.
— Ты опять не так пеленаешь! Дай сюда! — свекровь выхватывала ребёнка у меня из рук.
— Галина Васильевна, я делаю, как педиатр сказала, — пыталась возражать я.
— Что вы сейчас понимаете?! В наше время детей по-другому растили, и ничего — выросли!
Мишка плакал. Я плакала. Свекровь командовала.
А Петя… Петя молчал. Всегда молчал, когда его мать начинала. Пожимал плечами и уходил на балкон. Как будто это не его семья, не его ребёнок, не его жизнь.
— Мужик должен деньги зарабатывать, а не в бабские разборки лезть, — объяснял он мне потом.
А я кивала. И молчала. Не ссориться же из-за каждой мелочи. Мне казалось, что однажды всё наладится. Свекровь примет меня. Петя повзрослеет. Мишка подрастёт.
Но становилось только хуже.
Мишке исполнилось два, когда мы с Петей стали говорить о собственном жилье.
— Маш, ну может ипотеку возьмём? — спрашивал он однажды вечером, когда мы сидели на кухне.
— Какую ипотеку?! — вмешалась свекровь, хотя её никто не звал. — С твоей зарплатой? А кормить вас кто будет?
Так разговор и закончился.
Я устроилась на работу. Удалённо. Чтобы с Мишкой сидеть и деньги зарабатывать. Переводила тексты, вела страницы в соцсетях для маленьких компаний. Не то чтобы много, но на первый взнос потихоньку копила.
Свекровь смеялась:
— Ой, развелось сейчас этих… интернет-деятелей! Это не работа, а так — баловство.
А потом случилось это.
Я сидела в маленькой комнате, когда услышала странный звук. Прислушалась. Шуршание. Из моего комода.
Мишка спал в кроватке. Я осторожно встала, подошла ближе…
Свекровь. Копалась в моих вещах. В шкатулке, где я хранила деньги.
— Что вы делаете? — я даже закричала. От шока.
Она вздрогнула, но не смутилась:
— Салфетку искала. Нос вытереть.
В шкатулке с деньгами. Конечно.
Я пересчитала сбережения вечером. Не хватало восьми тысяч.
— Петя, поговори с мамой. Пусть вернёт.
Он поморщился:
— Ань, может, ты ошиблась? Мама не будет воровать.
— Я их вчера пересчитывала. Точно помню сумму.
— Ну, хочешь, я тебе добавлю? Только маму не трогай. Она же старенькая уже. Сердце больное.
Я посмотрела на мужа другими глазами. Кто этот человек? Чужой. Совсем чужой.
Тогда-то я и начала всерьёз искать варианты съёмного жилья. Ходила смотреть квартиры, когда говорила, что иду гулять с Мишкой. Консультировалась с юристом насчёт развода.
Чем больше я готовилась к побегу, тем спокойнее становилась. Внутри появилась какая-то странная лёгкость. Я улыбалась, когда свекровь ругалась. Молчала, когда Петя оправдывал мать.
И вот сегодня эта фраза. Как финальный аккорд.
— Ты в квартире не прописана, так что на выход.
Мы с Мишкой вернулись с прогулки на час позже обычного. Я забрала его из садика и повела в парк. А он так увлёкся новыми качелями, что мы задержались.
Свекровь встретила в коридоре. Руки в боки. Глаза сверкают.
— Где вас носит?! Уже обед остыл! Петя с работы пришёл голодный!
Мишка спрятался за меня. Он в свои три года уже научился бояться бабушкиных истерик.
— Мы гуляли, Галина Васильевна. Хорошая погода, — спокойно ответила я.
— А предупредить?! Телефон на что?! — она перешла на крик. — Я тут как дура обед готовлю, а вы шляетесь!
— Бабушка, не кричи, — вдруг сказал Мишка. Тихо, но твёрдо.
И тут случилось страшное. Свекровь размахнулась и… Я успела закрыть сына собой.
Петя выскочил из комнаты:
— Что происходит?!
— Твоя жена совсем распоясалась! С ребёнком где попало шатается! А мальчишка мне дерзит! — свекровь перешла на визг.
И тут я увидела его глаза. Пустые. Равнодушные. Он не встал на мою сторону. Ни слова не сказал матери. Просто взял Мишку за руку:
— Пойдём мультики смотреть, сынок.
А я осталась стоять в коридоре. Со свекровью.
— Ты в квартире не прописана, так что собирайся, — процедила она сквозь зубы. — Забирай своего выродка и катись отсюда.
Мишка. Моего Мишку она назвала выродком.
И я улыбнулась. Впервые за эти годы почувствовала что-то похожее на… свободу?
Сейчас ночь. Все спят. Завтра я уйду. Уже договорилась о квартире. Маленькой. Но своей. Точнее, съёмной. Но без свекрови.
Мишку заберу. Даже если придётся сражаться. Хотя… Петя не станет. Он выберет спокойствие. Свою мать. Путь наименьшего сопротивления.
А знаете, что странно? Я не чувствую ненависти. Только усталость. И какое-то пустое, холодное спокойствие.
Недавно свекровь пожаловалась на боли в сердце. Демонстративно глотала таблетки, охая и держась за грудь. Я сидела рядом и думала — если с ней что-то случится, я буду сожалеть? Петя обвинит меня?
И самое страшное — ответ был очевиден.
Я аккуратно складываю вещи в спортивную сумку. Немного одежды, документы, игрушки Мишки. Деньги уже переведены на новую карту, о которой никто не знает.
На столе оставлю записку. Всего пара слов:
«Прости, так будет лучше».
Для кого лучше? Для всех.
Петя вернётся в детство, под мамино крыло. Галина Васильевна получит обратно своего сына. А мы с Мишкой… А мы просто начнём жить самостоятельно.
Сейчас без пятнадцати три. Скоро рассвет. Пора.
Я ещё не знаю, что произойдёт, когда Мишка проснётся в незнакомой квартире. Как объяснить трёхлетнему ребёнку, что мама украла его у папы? Что бабушка больше не будет кричать, но и папу он будет видеть редко?
За окном начинает светать. Тихо-тихо, чтобы не скрипнула половица, я захожу в комнату. Мишка спит, подложив ладошку под щёку. Точно так же, как я в детстве.
— Малыш, — шепчу еле слышно. — Проснись.
Он открывает глаза. Не плачет, не капризничает. Смотрит внимательно и серьёзно.
— Мы идём в путешествие, — говорю так же тихо. — Только тс-с-с. Это секрет.
Мишка кивает. Он всегда любил секреты и приключения.
— А папа? — спрашивает шёпотом.
Вопрос. Как объяснить?
— Папа… Папа потом к нам приедет.
Кажется, я впервые соврала сыну. Но это милосерднее, чем правда.
Мы одеваемся, почти не шумя. Мишка, как маленький разведчик, старается ступать очень тихо. Игра. Для него всё это игра.
Сумка уже у двери. Осталось самое сложное — замок. Старый, советский. Скрипучий.
Заворачиваю ключ медленно, с остановками. Сердце колотится так, что кажется — оно разбудит весь дом.
Дверь приоткрывается… и в этот момент за спиной раздаётся кашель.
Мы пойманы. Я медленно оборачиваюсь.
Петя стоит в темноте коридора. В трусах и футболке. Взъерошенный. Будто и не спал.
— Уходишь? — спрашивает тихо.
Я киваю. Сил говорить нет.
Он смотрит на сумку, на Мишку, на меня. Долго, как будто запоминает.
— Я знал, — говорит наконец. — Что однажды это случится.
Молчим. Мишка прижимается ко мне, чувствуя напряжение.
— Мама с ума сойдёт, — Петя трёт виски. — Она тебя… не отпустит просто так.
— Прописка, — говорю я. — У меня нет прав на эту квартиру. Она права.
— Дело не в прописке, — он качает головой. — Дело в контроле. Ей нужно всеми управлять.
Впервые за всё время я слышу, как он говорит правду о своей матери.
— Ты поэтому уходишь? Из-за неё? — его голос дрожит.
— Из-за тебя, — отвечаю честно. — Из-за того, что ты выбирал её. Каждый раз.
Он опускает голову. Признаёт поражение? Или просто не хочет спорить в четыре утра?
— Можно… можно я буду видеться с Мишкой? — спрашивает так тихо, что я едва слышу.
— Конечно, — говорю быстро, пока храбрость не покинула меня. — Но только без неё. И не здесь.
Петя кивает. Делает шаг к нам, но останавливается. Неловко переминается с ноги на ногу.
— У тебя есть куда пойти?
— Да.
— Деньги?
— Хватит на первое время.
Он вдруг идёт в комнату и возвращается с конвертом.
— Возьми. Это мои сбережения. Немного, но…
Я качаю головой:
— Оставь себе. На первый взнос по ипотеке.
В глазах мужа мелькает что-то… понимание? Он улыбается краешком губ:
— Ты всегда была умнее меня, Анька.
Мишка дёргает меня за руку:
— Мам, а мы идём?
Я киваю:
— Идём, малыш.
Петя вдруг наклоняется к сыну, обнимает крепко-крепко. Шепчет что-то на ухо. Мишка серьёзно кивает.
— Я позвоню, — говорит мне Петя. — Завтра. Или послезавтра. Когда всё утрясётся.
Я знаю, что он не позвонит. По крайней мере, не сразу. Сначала будет успокаивать мать. Потом — обвинять меня во всём. Потом — пить. Потом — искать оправдания. И только когда пройдёт достаточно времени…
— Пока, — говорю я, переступая порог.
— Пока, — отвечает он, и на мгновение мне кажется, что в его глазах блестят слёзы.
Дверь закрывается за нами. Мишка крепко держится за мою руку.
— Мам, а мы как в сказке? — спрашивает он, когда мы выходим из подъезда в прохладное апрельское утро.
— Как в сказке?
— Ну, когда герои уходят из тёмного леса и находят новый дом.
Я улыбаюсь:
— Да, малыш. Точно, как в сказке.
Такси уже ждёт нас. Билет в новую жизнь.
Где-то в глубине души я знаю, что впереди много трудностей. Будут бессонные ночи. Страх перед будущим.
Но сейчас, усаживая сонного Мишку на заднее сиденье такси, я чувствую только одно — свободу. Лёгкую, пьянящую, долгожданную.
И это стоит всего.
— Куда едем? — спрашивает таксист.
Я называю адрес, а потом добавляю:
— Домой. Мы едем домой.
И впервые за три года я действительно так чувствую.
