— Могла бы и проявить терпение к свёкру, он же не совсем уж чужой, — бросила Ольге Вера, когда они неожиданно пересеклись у подъезда их дома на улице Соборной в Харькове.
Вера поправила сумку на плече и едва заметно усмехнулась. Как иронично слышать это от дамы, которая за три года ни разу не навестила своего собственного больного родителя.
— А ты сама когда к нему заезжала в последний раз? — не удержалась она от вопроса.
Ольга покраснела и поспешно сменила тему, но её слова зацепились в голове, словно острый осколок. Вера вспомнила, как всё начиналось.
В двадцать семь лет она была готова пойти на многое ради своего чувства. Виктор сразу предупредил: жить будем у меня, с отцом. После перенесённого инсульта пожилому человеку требовался постоянный уход, а нанять сиделку было не на что.
— Это ненадолго, — обещал жених. — Через два-три года что-нибудь придумаем.
Мать Веры, Наталья Васильевна, выражала своё беспокойство:
— Доченька, это плохая идея. Молодой паре нужно учиться жить вместе, а не подстраиваться под чужие привычки и характер.
— Но ведь ты бы нас не выгнала, если бы мы жили у тебя? — удивилась Вера.
— Ещё как выгнала бы! — рассмеялась мать. — Зять, он же не твой покойный отец, будет всё делать по-своему. И я бы невольно сравнивала, критиковала, лезла с советами. Это нормально, но разрушительно для брака. Ты помнишь тётю Надю? Три года она мучилась с мужем и его матерью, а потом сбежала. А вот дядя Саша, твой крёстный, сразу после свадьбы снял комнату в Днепре. Зато прожили с тётей Верой тридцать лет душа в душу.
Вера тогда отмахнулась от материнских предостережений. Павел Петрович выглядел как милый, добрый старик — называл её дочкой, хвалил перед сыном, даже чай иногда заваривал.
Но медовый месяц закончился быстро.
Первые тревожные сигналы прозвучали спустя всего неделю после их переезда. Вера мыла посуду после ужина, а свёкор подъезжал на коляске:
— Что, Веруня, водичка холодная?
Казалось бы, невинный вопрос. Но потом, независимо от её ответа, начиналась настоящая пытка. Стоило сказать «да» — и она получала целую лекцию о том, какая она неженка, не то что раньше, когда в селе воду таскали из колодца. Отвечаешь «нормальная» — слышишь, что хорошая хозяйка греет воду в чайнике.
И так каждый день, по любому поводу. Критика лилась непрерывно, но только в те моменты, когда Виктора не было поблизости. В присутствии сына Павел Петрович преображался в идеального отца — заботливого, благодарного и немного беспомощного.
Разве можно было жаловаться на немощного больного старика? Разве можно было выглядеть эгоисткой в глазах любимого мужа?
Целый месяц Вера терпела в тишине. А потом Виктор сам поднял эту тему:
— Вера, папе кажется, что ты его обходишь стороной. Ему и так тяжело, одиночество угнетает.
— Как обхожу? — не выдержала она. — Я готовлю, убираю, стираю его вещи!
— Но не общаешься. Не интересуешься, как дела, не разговариваешь с ним просто так.
Тогда Вера выложила мужу всё — про ежедневные унижения, оскорбления, постоянные придирки. Виктор слушал, нахмурившись, но в его взгляде читалось явное недоверие.
— Папа так себя не ведёт. Может, ты что-то не так воспринимаешь?
— Неправильно воспринимаю? — Вера ощутила, как внутри всё застывает. — То есть я вру?
— Не то чтобы врёшь, но… может, ты немного преувеличиваешь? У папы характер сложный, он привык всё контролировать. Но он не злой.
В ту ночь Вера лежала без сна, глядя в потолок. Её муж ей не поверил. Получается, она одна противостоит двоим?
На следующий день она купила небольшой диктофон.
Две недели она записывала каждую их «беседу» со свёкром. Как он «случайно» опрокидывал тарелки с приготовленной ею едой, как высыпал всю соль в свежесваренный суп, как при ней звонил соседке и жаловался, что сын привёл в дом какую-то стерву.
— Что ты мне сделаешь, ты тут приживалка? — хохотал он после очередной гадости. — Кто тебе поверит, идя против больного старика?
Когда Вера включила записи для мужа, тот заметно побледнел. Он долго сидел в молчании, потом тяжело выдохнул:
— Я поговорю с ним.
Разговор длился час. Павел Петрович после этого притих, стал действовать более осторожно. Но это длилось недолго. Через неделю всё возобновилось — возможно, не так откровенно, но с той же методичностью.
— Виктор, он не прекращает, — сказала Вера мужу. — Ты обязан что-то предпринять.
— Что я могу решить? Это же мой отец. Больной, одинокий. Я не могу его бросить.
— А меня ты можешь бросить?
— При чём тут это? Ты же взрослая, можешь постоять за себя.
— Значит, можешь. — Вера ощутила какое-то странное облегчение от этого осознания. — Хорошо. Тогда давай уедем. Снимем квартиру неподалёку. Ты будешь навещать отца, помогать ему, но жить мы будем отдельно.
— У нас нет средств на аренду.
— Мы найдём. Я могу подработать, ты тоже. Или возьмём ипотеку на квартиру-студию.
— Вера, ты вообще осознаёшь, что просишь меня бросить больного отца?
— Я прошу тебя защитить свою жену от его издевательств. Это же разные вещи.
Но для Виктора они оказались одним и тем же.
Вера ушла без скандалов и истерик. Просто собрала вещи и вернулась к матери. В душе была пустота — не злость, не обида, а какая-то выжженная пустота.
Развод оформили быстро. Виктор не препятствовал, только просил:
— Может, ещё подумаешь? Я попытаюсь найти сиделку папе…
— Не надо, — спокойно ответила Вера. — Поздно уже.
Прошло два года. Вера встретила другого мужчину — врача, вдовца с дочерью-подростком. Они осторожно, по-взрослому выстраивали свои отношения, обсуждая каждый шаг. Жили отдельно, но уже планировали совместное будущее.
А Виктор так и остался жить с отцом. Павел Петрович, словно назло, оказался удивительно живучим — инсульт как будто пошел ему на пользу. Теперь он полностью зависел от сына, и это его вполне устраивало.
Соседи рассказывали, что к Виктору пару раз заходили какие-то женщины. Но надолго никто не задерживался. Ещё бы — какая адекватная женщина захочет жить с таким свёкром?
— Могла бы и потерпеть, — повторила сегодня Ольга.
Вера усмехнулась. Да, конечно, могла бы. Сломиться, ожесточиться, превратиться в такую же несчастную женщину, как и многие из её знакомых. Родить детей в этой атмосфере бесконечного напряжения и конфликтов.
Но вместо этого она выбрала себя. И ни о чём не жалеет.
Хотя иногда, встречая на улице бывшего мужа — постаревшего, осунувшегося, с угасшим взглядом — испытывает что-то вроде жалости. Не к себе. К нему.
Ведь за эти два года она поняла самое главное: никого нельзя спасать, если человек сам этого не хочет. Даже того, кого искренне любишь.
Как думаете, можно ли было спасти этот брак? Или Вера поступила абсолютно правильно, выбрав себя?
