— Мам, ты опять зависла? — голос дочери по телефону был раздражённым. — Я же тебе говорила — найди себе хобби какое-нибудь. Вязание там… или в театр ходи.
Ольга из Москвы звонила раз в неделю. По воскресеньям.
— Да какой театр, Оленька… — Вера поправила халат. — Одной-то как идти?
— Мам, ну хватит! Папа умер четыре года назад. А ты всё сидишь дома, как в склепе каком-то.
Вера молчала. Что ей сказать? Что каждое утро просыпается и на секунду забывает? Что до сих пор варит суп на двоих?
— Слушай, мне пора. Олег проснулся.
Гудки. Тишина.
Вера допила холодный чай и пошла на кухню. Через стенку слышалось — соседка Галина опять ругается с кем-то по телефону. То ли с сыном, то ли с дочерью… А может, с внуками. Всегда она кого-то ругала.
— Да что вы мне голову морочите?! — голос Галины был хриплым, простуженным. — Сказали же — больничный! Месяц, может, два…
Вера поморщилась. Галина Петровна болела уже неделю. Всё кашляла, задыхалась… А тут ещё эта её Журка — огромная овчарка, почти слепая уже, еле ходит. Лаять стала по ночам. Тихо так, жалобно.
Утром следующего дня Вера услышала суету в подъезде. Голоса, шаги… Потом — сирену «скорой».
Через час в дверь постучали.
— Вера Николаевна? — на пороге стояла девушка лет двадцати пяти, в джинсах и куртке. — Я Света, Галины Петровны внучка. Бабушку увезли… Врачи говорят, что лечение будет длительным.
Вера кивнула. Она знала эту девушку — видела пару раз в лифте.
— Она просила… — Света помялась, — она говорила, что вы поможете.
— Чем помочь-то?
— Журку… собаку её… Мы не можем взять. У мамы аллергия, а у меня съёмная квартира, хозяйка против животных. А в приют… — голос дрогнул. — Она ж старая совсем.
Вера посмотрела в прихожую. У лифта лежала огромная овчарка. Серая морда, мутные глаза… И рядом — миска, поводок, пакет с кормом.
— Я не могу, — сказала Вера. — У меня никогда животных не было. Я не умею…
— Пожалуйста! — Света почти плакала. — Бабушка сказала — если что, только к вам. Она говорила, что вы поймёте.
Поймёт? Что поймёт?
— Это ненадолго, — Света уже пятилась к лестнице. — Может, бабушка поправится. Может, мы что-то придумаем…
И убежала.
Вера стояла в дверях и смотрела на собаку. А та лежала и не двигалась. Только изредка поскуливала — тихо, безнадёжно.
— Что же теперь делать? — прошептала Вера.
Журка подняла голову. Посмотрела мутными глазами и… заскулила. Протяжно, горько.
Как будто понимала.
Первые дни: «Не просила я тебя!»
Журка так и лежала у лифта до вечера. Вера выглядывала несколько раз — собака не двигалась, только изредка поскуливала.
— Ну что за наказание, — бормотала Вера, разогревая себе котлету. — Не просила я никого! Сама еле концы с концами свожу…
А в половине одиннадцатого услышала — Журка воет. Протяжно, надрывно. Соседи уже начали возмущаться:
— Что за безобразие! Кто собаку бросил?!
Вера не выдержала. Открыла дверь:
— Журка… Иди сюда.
Собака подняла голову. Тяжело поднялась — правая задняя лапа подгибалась, и Вера увидела: там опухоль какая-то, покраснение.
— Господи, да ты же больная совсем.
Журка доковыляла до порога и остановилась. Смотрела снизу вверх — просила разрешения.
— Заходи уж, — вздохнула Вера. — Раз так получилось.
Первую ночь Журка провела в прихожей. Устроилась на коврике и не двигалась. Только дышала тяжело, хрипло.
Утром Вера обнаружила лужу.
— Ну конечно! — всплеснула руками. — Я же говорила — не умею с животными!
Но собака смотрела так виновато… Уши прижала, хвост поджала.
— Ладно, — Вера принесла тряпку. — Бывает. У старых… бывает.
Потом полезла в интернет — что едят собаки? Оказалось — кашу можно, мясо, творог. Вера сварила геркулес на бульоне с косточкой.
— На, попробуй.
Журка понюхала, осторожно лизнула. Потом съела всё до крошки.
— Понравилось? — спросила Вера и поймала себя на том, что… улыбается.
Впервые за много месяцев.
Лекарство от одиночества
Через три дня Вера заметила — лапа у Журки совсем плохая. Распухла, горячая. И пахнет неприятно.
— Что ж ты терпишь-то? — Вера осторожно осмотрела рану. — Нарыв это, что ли?
Нашла в аптечке мазь Вишневского, забинтовала. Журка не сопротивлялась — только благодарно лизнула руку.
— Ну вот, теперь мы с тобой обе больные, — вздохнула Вера. — Ты — с лапой, я — душой.
И вдруг поняла: впервые за четыре года кто-то в ней нуждается. Не формально, как Ольга с её дежурными звонками. А по-настоящему.
Каждое утро Журка осторожно подходила к кровати и дышала Вере в лицо. Не лаяла, не скулила — просто сидела и ждала.
— Чего тебе? — спрашивала Вера.
А потом поняла — гулять надо. На улицу.
Первая прогулка длилась пять минут. Журка еле дошла до ближайшего дерева.
— Ох, старая ты моя… — гладила Веру собаку по голове. — Как же мы с тобой похожи.
Но постепенно… Журка стала ходить бодрее. Лапа заживала. А Вера — впервые за годы — стала выходить во двор каждый день.
— Вера Николаевна! — окликнула её соседка с первого этажа. — А это чья собачка?
— Галины Петровны… Она в больнице, я пока присматриваю.
— Ой, какая вы добрая! — искренне восхитилась женщина. — Не каждый возьмётся.
Во дворе Журка познакомилась с местными собаками. А Вера — с их хозяевами. Тётя Люба с лабрадором Чапой, молодая мама Настя с овчаркой Бимом…
— Вы так заботливо с ней! — говорила Настя. — Видно, что любите.
Любит?
Вера задумалась. А ведь правда… как-то незаметно привязалась.
Мама, мы приехали
Прошло два месяца с тех пор, как Журка поселилась у Веры. Собака окрепла, лапа зажила, глаза прояснились. А Вера… Вера будто проснулась от долгого сна.
И вдруг — звонок в дверь. Настойчивый, длинный.
— Мама! Открывай! — голос Ольги был взволнованным.
Вера замерла. Дочь приехала без предупреждения… Впервые за год.
— Оленька? — распахнула дверь. — Ты что…
— Мам! — Ольга обняла её крепко, отчаянно. — Прости… Я наделала глупостей. Олег ушёл от меня. Сказал, что я холодная, как айсберг. Что не умею любить…
За спиной дочери стоял Макс, худенький, светловолосый мальчуган, с огромными грустными глазами.
Вера опустилась на корточки перед мальчиком:
— Привет, Максик.
— Привет, бабуль,— ответил он.
И тут из кухни вышла Журка. Степенно, с достоинством.
Макс ахнул и отпрянул:
— У меня же аллергия! Мама!
Ультиматум
— Мам, ты что творишь?! — Ольга смотрела на Журку с ужасом. — У Макса астма! От шерсти ему плохо становится!
Мальчик и правда начал кашлять, прикрывая нос рукавом.
— Журочка, иди в комнату, — попросила Вера собаку.
Овчарка послушно ушла, но Макс продолжал чихать.
— Мама, немедленно убери это животное! — требовала Ольга. — Мы приехали к тебе, а тут… Я думала, ты обрадуешься!
— Я обрадовалась! Но…
— Никаких «но»! — Ольга была в истерике. — Мне некуда больше идти! Олег выгнал нас, денег почти нет… А ты тут с какой-то дворнягой возишься!
— Журка не дворняжка. Это собака Галины Петровны.
— Мне плевать, чья она! Выбирай — мы или собака!
Вера смотрела на дочь. На внука, который прятался за Ольгу и боялся даже выглянуть в сторону комнаты, где сидела Журка.
— Дай мне подумать…
— Думать?! — Ольга не верила своим ушам. — Мать, ты в своём уме? Это твоя семья!
Я не могу её предать
Вера всю ночь не спала. Ольга с Максом устроились в гостиной — мальчик спал на раскладушке. Дочь на диване рядом и злобно смотрела в сторону кухни, где на своём коврике лежала Журка.
Утром Вера приготовила завтрак. Ольга молчала, Макс боялся выйти из комнаты.
— Оленька, — тихо сказала Вера. — Я понимаю, что тебе тяжело…
— Понимаешь? — дочь выплеснула всю накопившуюся злость. — Ты меня всю жизнь контролировала! Не дала стать актрисой, выйти замуж за того, кого любила… А теперь предпочитаешь собаку собственной дочери!
— Это не так.
— Это именно так! — Ольга встала. — Всегда у тебя были свои правила, свои принципы. А чувства? А любовь? Ты вообще знаешь, что это такое?
Вера молчала. Потому что… дочь была права. Отчасти.
— Знаю, — сказала она наконец. — Журка научила меня.
— Собака?! — Ольга рассмеялась истерично. — Собака научила тебя любить?
Вера подошла к окну. Во дворе гуляли соседи с собаками. Тётя Люба махала ей рукой.
— Оля, — сказала она, не оборачиваясь. — Четыре года назад, когда умер папа, ты не приехала на похороны.
— Мам…
— Не перебивай. Ты сказала, что у Макса ветрянка, что нельзя. А потом я узнала — вы тогда были в отпуске в Сочи. Фотографии в соцсетях видела.
Ольга побледнела.
— Я тебя тогда не осудила. Подумала — может, так лучше. Может, ей тяжело будет… А теперь понимаю — ты просто не хотела. Потому что злилась на меня.
— Мама…
— И знаешь что? — Вера повернулась к дочери. — Я больше не буду извиняться за то, что была строгой. За то, что хотела для тебя лучшего. Да, ошибалась. Да, давила иногда. Но любила! А ты… ты приехала ко мне только когда совсем припекло.
— Это несправедливо!
— А справедливо — требовать, чтобы я выбросила собаку, которая дала мне больше тепла за два месяца, чем ты за три года?
Тишина.
— Журка остаётся, — сказала Вера твёрдо. — А вы… решайте сами. Можете жить здесь, но с условием — никаких ультиматумов. Или ищите другой вариант.
Неожиданный поворот
Ольга собрала вещи и ушла, хлопнув дверью. Но Макс… Макс остался. Сидел в прихожей на чемодане и плакал.
— Максик, — Вера присела рядом. — Что случилось?
— Мама сказала — бабушка нас не любит, — всхлипывал мальчик. — Но это неправда… Ты добрая. И собака у тебя добрая.
Через час вернулась Ольга. Заплаканная, растерянная.
— Прости меня, мам, — прошептала она. — Я… я не знаю, как жить дальше. И злюсь на весь мир.
— Знаю это чувство, — кивнула Вера. — Я четыре года злилась. Журка показала мне, что можно любить, даже когда больно. И что нужно быть нужной кому-то.
Макс осторожно подошёл к комнате, где лежала собака:
— Бабушка… а можно я её поглажу? Я лекарство принял от аллергии.
Вера кивнула. И увидела, как её внук — впервые за день — улыбнулся.
Две недели Ольга с Максом жили у Веры. Мальчик быстро подружился с Журкой — оказалось, что аллергия не такая уж сильная, а лекарства помогают. Он читал собаке вслух сказки, а она терпеливо слушала, положив морду ему на колени.
— Бабушка, — спросил Макс однажды вечером, — а почему Журка иногда так тяжело дышит?
Вера посмотрела на собаку. Действительно… последние дни овчарка стала вялой, много спала, отказывалась от еды.
— Она старенькая, Максик. Ей трудно.
Утром Журка не смогла встать. Лежала на коврике и только смотрела на Веру благодарными глазами.
Ветеринар, приехавший по вызову, был краток:
— Сердце. Возраст. Дня два, не больше.
— Усыпить? — спросила Ольга тихо.
— Нет, — твёрдо сказала Вера. — Пусть уходит тихонько.
Ночью Вера не спала. Сидела рядом с Журкой, гладила по голове, пела старую песенку — ту же, что когда-то пела Ольге.
— Спасибо тебе, моя хорошая, — шептала она. — За то, что научила меня снова жить. За то, что показала — любовь не требует ничего взамен.
Журка тихо вздохнула… и не стало её.
Письма внука
Ольга с Максом уехали в Москву через неделю после похорон Журки. Устраивать новую жизнь, искать работу.
— Мам, ты не жалеешь? — спросила дочь перед отъездом. — Что не заставила меня выбрать тебя?
— Нет, — улыбнулась Вера. — Любовь не бывает по принуждению.
А через месяц пришло письмо от Макса. Детским почерком, с ошибками:
«Бабушка, я каждый день вспоминаю Журку. Мама говорит, у неё теперь не болит лапа. А ещё я рассказываю всем в школе про мою добрую бабушку и умную собаку. Учительница сказала — это красивая история. Можно я летом к тебе приеду?»
Вера плакала, читая эти строки. Но не от грусти — от счастья.
Летом Макс действительно приехал. На целых два месяца.
— Бабушка, — сказал он в первый же день, — а давай возьмём щенка? Журке на небе будет приятно, что мы не грустим.
— Ты уверен? А аллергия?
— Я привык уже. И лекарства пью.
В приюте Макс выбрал не самого красивого щенка — хромого, пугливого, с одним висячим ухом.
— Этого хочу! Он мне Журку напоминает — тоже грустный.
— А звать как будем? — спросила Вера.
— Тузик! — без раздумий ответил внук. — Как в старых советских фильмах, которые ты мне показываешь.
Каждый вечер Макс звонил маме по видеосвязи:
— У бабушки хорошо! Мы с Тузиком в парк ходим, кашу варим, стихи читаем. И никто в телефон не смотрит постоянно!
Ольга смеялась:
— Мам, ты его совсем от цивилизации отучила!
— От суеты отучила, — поправляла Вера. — А цивилизация — это когда люди друг с другом разговаривают, а не в экраны пялятся.
Осенью Макс удетел в Москву, но обещал вернуться на зимние каникулы.
— Бабушка, — сказал он в аэропорту, — ты знаешь, что мама теперь тоже собаку хочет?
— Правда?
— Ага! Говорит — видит, как я изменился. Стал добрее.
Вера осталась одна с Тузиком. Но это было совсем другое одиночество — не пустое, а наполненное.
На холодильнике висели рисунки Макса — он изобразил всю семью: бабушку, маму, себя… и двух собак. Журку — с крыльями, на облаке. А Тузика — с косточкой в зубах.
«Моя семья» — подписал он.
И Вера поняла: Журка не просто научила её любить. Она подарила ей настоящую семью — живую, тёплую.
Ту, которая остаётся навсегда.
