Вся семья собралась за праздничным столом. Чествовали деда Василия, которому исполнялось восемьдесят восемь лет. Когда все наелись — напились, как водится, пошли застольные разговоры. Бабушка, Екатерина Матвеевна, извинилась и пошла к себе в комнату. Ей не нравились разговоры о политике, которые неизбежно возникали у мужа с сыном. Внучка, Наташа, скользнула за ней.
— Бабушка, я хочу тебе кое-что сказать, — сказала она, прикрывая за собой дверь, — ты только не волнуйся.
— Хорошенькое начало, — сказала бабушка, взбивая себе подушку, чтобы прилечь. От долгого сидения за столом у неё ныла спина.
— Игорь не просто не смог приехать… — Наташа помогла бабушке улечься, — Мы с ним развелись.
— Как так? — охнула Екатерина Матвеевна.
Игорь ей очень нравился: не пил, не курил, деньги нёс в семью.
— Он мне изменил, ба, — сказала Наташа равнодушно. Боль давно прошла.
— Ой, не похоже на него! Он же с тебя пылинки сдувал! Может, оговорили его?
— Нет, ба, он во всём признался. Я не смогла простить. Это всё не вчера случилось, так что… ты не волнуйся за меня. Скоро, возможно, я выйду замуж во второй раз.
— Да? — оживилась Екатерина Матвеевна, — интересно посмотреть на твоего жениха! Приезжайте, когда деда не будет дома, хочу на него посмотреть.
— Конечно, ба! — внучка поцеловала её, — ты лучшая! Только тебе и могу открыть душу.
— Эх, надо было и мне уйти от Васи тогда, — мечтательно сказала бабушка, а я испугалась! Теперь вот, жалею.
— Да ты что, ба! Разве можно сравнивать? Вы с дедом столько вместе прошли! Разве он дал тебе повод? — Наташа обняла бабушку, — у нас с Игорем другое совсем!
— Однажды, — сказала Екатерина Матвеевна, — принесли телеграмму. Васи дома не было, я получила вместо него. А там: «Встречай на Ленинградском тчк поезд пятнадцать ноль ноль тчк Прасковья»! До сих пор помню ухмылку письмоносицы!
— Может, ошибка? — спросила Наташа, — на почте ошиблись адресом!
Бабушка опустила глаза.
— Но имя-фамилия были Васины! Он объяснять ничего не стал, просто смял телеграмму и выбросил. После я поняла, что Прасковья приехала, и он поселил её где-то. Я его не пытала, а сам он правды мне не сказал. Мстил… И развода не дал!
— Как это не дал? — удивилась Наташа.
— Ну, не согласен был. А мне тоже страшно: с детьми в неизвестность. Он же у нас добытчик был, жили мы хорошо, не голодали…
— Ба, а ты любила деда? За что он мстил?
Екатерина Матвеевна помолчала, прежде чем ответить. Потом посмотрела на Наташу, которая сейчас была в том самом возрасте, как и она сама, когда узнала про Прасковью.
— Я же у дедушки вторая жена, ты знаешь?
— Нет, ба.. как это? Он что, у нас, мусульманин?
— Да нет… — махнула рукой бабушка, — Вася был женат до войны. У него и дочка была, Танечка… они в войну погибли, дом немец разбомбил… Вот, дедушка был вдовец. В форме, серьёзный мужчина. Он в органах тогда работал. Я была худая очень, стеснялась себя. Мне тогда двадцать пять лет сравнялось… Сосватали нас с Васей. А любила я другого парня, Гришу.
— Я не понимаю, — Наташа взяла бабушкину ладонь в свою, — а почему же ты не пошла за Гришу?
— Так он без вести пропал! Я ждала его три года после войны,— вздохнула бабушка, — а он вернулся на пятый. Оказалось, что его отряд попал в окружение. После был фашистский плен, а затем он сидел уже тут, на родине. Я уже замужем была и даже Маринку родила. Записку он мне передал, я и побежала…
Она не успела договорить, как дверь в комнату распахнулась и показалось конопатое лицо тёти Марины, старшей бабушкиной дочери. Марина была вся в деда, рыжая.
— Ну что вы тут засели? Вас за столом ждут! А ну, пошли!
— Бабушка отдыхает, тёть Марин! — сказала Наташа.
— Сейчас идём, — сказала бабушка, и тётка закрыла дверь.
— Я как его увидела… — глаза бабушки затуманились, — так и поняла, что нужно было не слушать никого, и ждать его… любимого. Мы встретились с ним лишь однажды, на квартире, где до войны жили его родители.
Я шла с чётким намерением проститься с ним навсегда. Не нужно было ходить, потому что как только мы…
— Мам! Ну ты идёшь? Там тебя, как жену именинника требуют! — снова ворвалась без стука рыжая Марина.
— Ладно, пошли Наташенька, я после тебе всё расскажу, — сказала бабушка.
За столом полным ходом шло веселье: часть родственников затянула песню про нелёгкую судьбу девушки, которая любит женатого, а дед с отцом Натальи всё ещё пытались в режиме дебатов ответить на два исконно русских вопроса: «Кто виноват» и «Что делать».
Наталья впервые посмотрела на отца, сидевшего рядом с дедом, и вдруг явно поняла, что они не просто разные, а реальные антиподы. И дело не во взглядах на политику. Дед Василий был рыж, и в свои восемьдесят восемь сохранил шевелюру. У него была большая голова и крестьянские кулаки, даром, что профессор. У отца же, напротив, были тёмные волосы. Ему было сорок восемь, и у него были приличные залысины, а руки были, как у скрипача, хотя он работал специалистом по холодильным установкам. Отец родился в пятьдесят первом, значит… Интересно,— мелькнула у Наташи мысль, — а дед знает, что отец не его сын? Она поймала осуждающий бабушкин взгляд, и прекратила буравить их глазами. Дед больше любил другую внучку, от Марины. Теперь Наташа понимала почему.
Екатерина Матвеевна была больна. Её мучили артроз и диабет. Очень скоро она устала сидеть за столом и снова пошла в свою комнату. Наташа было пошла за ней, но потом пожалела — пускай бабушка отдохнёт. Весь остаток вечера Наташа представляла себе последнюю встречу молодой Екатерины Матвеевны с человеком, которого та любила и уже успела оплакать.
Гости разошлись, а Наташа осталась. Ей было важно выяснить, кто же на самом деле является её дедом? Неужели таинственный красавец Григорий?
Тихонько постучавшись, она вошла в комнату бабушки. Тускло светил ночник. Екатерина Матвеевна не спала, её глаза блестели в полутьме. Наташа присела на краешек кровати и спросила, как она себя чувствует.
— Бывало и получше, — ответила бабушка, — а ты чего домой не едешь? Темно уже, страшно небось. А хочешь, оставайся у нас, я тебе постелю.
— Нет ба, меня ждут, — сказала Наташа, — я сейчас поеду, просто мне не терпится задать тебе вопрос. Можно?
— Задавай, — разрешила бабушка, вставая. У неё на столике стоял травяной чай, и она взяв чашку, сделала глоток.
— Моего настоящего деда звали Григорий? — набравшись смелости, спросила Наталья.
Бабушка от неожиданности чуть не выплеснула чай.
— Что ты, Наташенька, как могла подумать такое обо мне? У нас были строгие нравы.
— Ну, ты же сама сказала! — Наталья вдруг разочаровалась, вся её теория шла насмарку.
— Я сказала, дорогая моя, что шла на встречу с Гришей с твёрдым намерением проститься с ним навсегда. Но, если бы у меня была возможность повернуть время вспять… я бы не ходила!
— Но почему? Ты… ты уступила ему?
— Увидев его, я поняла, что люблю его так же сильно, как прежде. И он бросился ко мне, стал целовать… я как в бреду говорила ему, что нам не стоит больше встречаться, что у меня есть муж и дочь, а он говорил, что нам просто нельзя разлучаться. Что он не отпустит.
Тут в дверь кто-то грубо постучал, и это уберегло нас от греха. Осознав, что не смогу противиться ему, я выскочила из квартиры, чуть не сбив с ног письмоносицу. Гриша кричал мне вслед, что будет ждать меня три дня в той квартире.
На третий день я почувствовала приближение неминуемой беды. На ватных ногах пошла до дома, где он меня ждал. На подступах к нему услышала стрельбу… бросилась туда, но меня задержали люди в форме.
Позже сказали, что это было самоубийство, но я не верила. Я помню Гришины глаза, и ту уверенность, с которой он говорил, что мы будем вместе, потому что мы — половинки одного целого…
Спустя несколько лет, в годовщину смерти Григория я пришла к нему на кладбище. Смотрю, а на могилке сидит женщина. Плачет, убивается, умоляет её простить! Удивилась я сильно, ведь не было у Гриши никого. Подошла к плакальщице сзади, тронула за плечо.
Она обернула ко мне мокрое от слёз лицо, и я узнала письмоносицу… Она рассказала, что, услышав, как Гриша звал меня, после всё передала моему мужу, но никак не ожидала, что всё это так закончится. И вот уже несколько лет не может найти покоя. Меня она тоже умоляла о прощении. Я простила.
Васю я и так подозревала, а после встречи с письмоносицей мои подозрения усилились… он ведь тогда в органах работал, имел табельное оружие и связи. А после уже начался его роман с Прасковьей, но мне было уже всё равно. Жалею, что не ушла тогда… надо было!
— Ба… но получается, что ты пострадала ни за что? Ты не изменила деду? За что же он тебе мстил?
— Он не мне мстил. Он себе мстил!
В дверь тихонько постучали.
— Катя, ты не забыла принять своё лекарство? — заботливо поинтересовался дед через дверь.
— Не забыла, Васенька, спасибо, что напомнил, — ласково сказала бабушка.
— Ну, спокойной ночи, Катюша! — сказал он.
— Спокойной ночи, Васенька!
— Ну ты даёшь, ба! — прошептала внучка, — ты его ещё и «Васенькой» называешь, а ведь он убил твоего любимого человека!
— Я не знаю точно, он или нет. Со временем стала сомневаться. А вдруг и правда, самоубийство? Но, если даже он и виноват, что толку злиться? Гришу это не вернёт. Я ведь, каждый день с ним разговариваю! Скоро мы увидимся с там, где все молодые и красивые! А Вася… Бог ему судья.
— Я бы не смогла так! И ты, после всего, его не ненавидишь?
— Эх, молодая ты, многого не разумеешь, — прошептала бабушка, — с годами приходит понимание, что всё, что с нами происходит, результат наших же поступков. Не надо было мне выходить за Васю, и мы с Гришей возможно были бы вместе… Только вот, ни Маринки моей, ни отца твоего, ни тебя, ни Нюрки… не было бы на свете! А я вас люблю! Когда я об этом думаю, мне легче. Вы есть. А моего Гришу у меня никто не отнимет. Даже смерть.
