— И почему это я должна еженедельно навещать твою мать и заниматься генеральной уборкой у неё? Для своей родительницы — да, я это делаю, но твоя мама мне чужая. Так что, дорогой, решай этот вопрос исключительно сам!
Эти слова, словно камешки, упали в звенящую тишину прихожей. Лариса сбросила с плеча тяжёлую дорожную сумку. Она глухо стукнулась о пол, издав слабое позвякивание пустых стеклянных банок и шуршание пакета с грязными полотенцами, которые она забрала у свекрови, чтобы постирать дома. От неё исходил едкий, химический аромат моющих средств — коктейль из хлорки, лимонной отдушки и чего-то въедливого, въевшегося в кожу. Она провела в квартире у Регины Викторовны почти весь свой выходной, оттирая застарелый жир с кухонного фартука и известковый налёт в душевой кабине, и теперь её тело гудело от тупой, ноющей усталости. Всё, чего она желала, — это залезть под обжигающе горячий душ и раствориться в его струях, смыв с себя этот изматывающий день.
Но Игорь, её муж, имел на этот вечер другие планы. Он поджидал её, застыв посреди комнаты. Вся его фигура была немым укором. Скрещённые на груди руки, жёстко сомкнутые губы и тяжёлый, осуждающий взор. Он не двинулся с места, когда она вошла, даже не предложил помочь с сумкой. Он просто стоял и смотрел, словно она была преступницей, а он — судьёй, уже вынесшим ей свой вердикт.
— Ты что же, не проявляешь уважения к моей матери?! — его сдерживаемый гнев вырвался наружу, громкий и резкий. Он не спрашивал, он утверждал. — Твоя прямая обязанность — помогать ей, ты ведь член нашей семьи! Регина Викторовна живёт в доме неподалёку! В соседнем, Лариса! Тебе было сложно потратить на неё час или два, раз уж ты всё равно поехала в этот район? Она женщина в возрасте, ей тяжело! Она мне звонила, жаловалась, что окна все в пятнах!
Лариса медленно выпрямилась, чувствуя, как ноет каждый позвонок. Она посмотрела на его лицо — красивое, но сейчас искажённое праведным, но фальшивым гневом. Она видела в нём не любящего сына, переживающего за мать, а разгневанного собственника, чья личная собственность — его жена, её время, его удобство — вдруг вышла из-под контроля. Это был знакомый сценарий, многократно проигранный, всегда заканчивающийся одинаково: её извинениями и его великодушным прощением. Но сегодня что-то внутри неё надломилось. Не с треском, а тихо, окончательно. Сил на очередной крик и бессмысленные препирательства просто не осталось.
— Хорошо, — произнесла она неожиданно для самой себя. Голос прозвучал ровно и холодно, и от этого непривычного спокойствия Игорь нахмурился, сбитый с толку. Он ожидал чего угодно: ответных обвинений, криков, слёз, но только не этой ледяной деловитости. — Ты прав. Давай сделаем всё честно.
Не говоря больше ни слова, она прошла мимо него на кухню. Её движения были сдержанными и точными, как у человека, который устал от лишних телодвижений. Она взяла со стола блокнот, в котором они обычно составляли списки, и вырвала из него чистый лист. Нашла на полке ручку. Игорь молча наблюдал за ней, его гнев начал медленно уступать место недоумению.
— Сейчас мы составим чёткий график, — объявила она, сев за стол и положив перед собой лист. Она аккуратно расчертила его на две колонки. — Чтобы всё было справедливо, как ты и требуешь. В левой колонке будет твоя мать, Регина Викторовна. В правой — моя, Полина Сергеевна.
Её ручка заскрипела по бумаге.
— Эта суббота — генеральная уборка у твоей мамы. Окна, полы, санузел, кухня. Всё как полагается. Воскресенье — генеральная уборка у моей. Следующая суббота — закупка продуктов, лекарств и бытовой химии на неделю для Регины Викторовны. Воскресенье — то же самое для Полины Сергеевны. Через неделю — поездка с твоей мамой в поликлинику, сидим в очереди, получаем рецепты. В воскресенье — едем к моей на дачу, помогаем с огородом. И так далее, по кругу. Разумеется, всё делаем вместе. От начала и до конца. Я мою плиту, ты — чистишь унитаз. Я протираю пыль, ты — моешь окна. Мы ведь семья.
Игорь моргнул. Словно его ударили под дых. План, такой кристально ясный и справедливый в его голове, на бумаге выглядел чудовищно.
— Почему вместе? Я работаю! У меня была тяжёлая неделя, я устаю! — выпалил он, хватаясь за привычный аргумент.
Лариса подняла на него взгляд. В её глазах не было ни обиды, ни злости. Только стальная, непреклонная усталость.
— Я тоже работаю, Игорь, — её голос был тихим, но звучал острее любого крика. — У меня точно такая же пятидневная рабочая неделя и ровно те же два выходных, которые я хочу тратить на свой отдых, а не на обслуживание наших мам в одиночку. Так что выбирай. Либо мы делим эту ношу поровну, как настоящие партнёры. Либо каждый тащит свою. И ты сам, своими руками, драишь окна и полы для своей мамы. А я — для своей. Решай.
Она положила ручку рядом с листом, на котором уже был расписан их ближайший месяц. И стала молча ждать.
Неделя до субботы прошла в ледяном молчании. Игорь демонстративно игнорировал и Ларису, и составленный ею график, лежавший на кухонном столе, как неразорвавшаяся бомба. Он вёл себя так, будто их разговор был просто досадным недоразумением, очередной женской истерикой, которая рассосётся сама собой. Он был уверен: когда наступит утро субботы, Лариса, поворчав для вида, соберётся и поедет к Регине Викторовне одна. Он просчитался. В субботу в девять утра она вошла в спальню, где он сладко спал, и резко дёрнула одеяло.
— Подъём. У нас по графику генеральная уборка. Выезжаем через час.
Поездка до квартиры свекрови прошла в напряжённой тишине. Игорь сидел за рулём, сжимая его до белых костяшек, и бросал на жену короткие, злые взгляды. Лариса смотрела прямо перед собой, на дорогу, её лицо было абсолютно непроницаемым. Она не собиралась отступать. Он сам этого хотел, он сам говорил о долге и семье. Теперь ему предстояло познакомиться с этими понятиями на практике.
Регина Викторовна встретила их на пороге с выражением мученической радости на лице. Она бросилась обнимать Игоря, проигнорировав Ларису, и запричитала о том, какой у неё замечательный, заботливый сын. Квартира встретила их характерным запахом пожилого человека — смесью лекарств, пыли и чего-то кисловатого. Видимого беспорядка не было, но стоило приглядеться, чтобы увидеть серый налёт на мебели, заляпанные дверцы кухонных шкафчиков и тусклую, застарелую грязь в углах.
— Лариса, ты тут начинай с кухни, она самое проблемное место, — деловито распорядился Игорь, словно прораб на стройке. — А я пока с мамой поговорю, узнаю, как у неё здоровье, что да как.
Лариса молча кивнула, достала из своей сумки привезённые с собой перчатки, губки и чистящие средства и скрылась на кухне. А Игорь и Регина Викторовна удобно устроились в гостиной. Через десять минут, когда Лариса уже оттирала жирные брызги со стены над плитой, из комнаты донеслись их оживлённые голоса и смех. Они смотрели старые фотоальбомы.
Час спустя Лариса, с мокрой спиной и гудящими от напряжения руками, вымыла всю кухонную мебель, плиту и раковину. За это время Игорь успел сделать одну-единственную вещь: протереть сухой тряпкой экран телевизора.
— Ох, Ларисочка, ты так стараешься, прямо как Золушка, — ласково проворковала Регина Викторовна, заглянув на кухню. — А Игорёшеньке надо отдохнуть, он так работает всю неделю, бедняжка. Сынок, иди сюда, я тебе бутерброды сделала, с твоим любимым сыром.
Игорь немедленно отправился пить чай. Лариса продолжила работу. Она перешла в ванную, где её ждали жёлтые потёки на кафеле и забитый волосами слив. Она работала молча, методично, не обращая внимания на болтовню за стеной. Её движения были резкими и точными. Она не убирала. Она выполняла пункт договора. Каждый оттёртый сантиметр плитки был доказательством её правоты. Она слышала, как свекровь жаловалась сыну на соседей, на цены, на здоровье, и как он сочувственно поддакивал ей, удобно развалившись в кресле.
Когда она закончила с ванной и принялась за мытьё полов в комнатах, Игорь наконец проявил инициативу. Он встал, подошёл к книжному шкафу и начал с важным видом переставлять статуэтки, сдувая с них пылинки.
— Вот, видишь, я тоже помогаю, — громко сказал он, чтобы Лариса точно услышала.
Она не ответила, лишь сильнее сжала ручку швабры. Она двигалась по квартире, как бездушная уборочная машина, оставляя за собой сияющую чистоту и запах химии. А за её спиной оставались двое её главных наблюдателей, которые с ленивым интересом следили за её работой, изредка обмениваясь тихими замечаниями.
Через четыре часа всё было кончено. Квартира сияла. Лариса, выжатая как лимон, собрала свои вещи.
— Ну вот, видишь, не так уж и сложно было, — с довольной улыбкой заявил Игорь, оглядывая плоды её трудов. — Мама довольна, и мы доброе дело сделали.
Он подошёл к матери, поцеловал её в щёку. Регина Викторовна прослезилась от умиления. Ларисе они не сказали ни слова благодарности.
В машине на обратном пути он пытался заговорить, весело рассказывая какой-то анекдот, но наткнулся на стену молчания. Он раздражённо вздохнул и включил музыку погромче. Лариса всё так же смотрела в окно, но теперь в её глазах не было пустоты. Там был холодный, расчётливый блеск.
Когда они подъехали к дому, она повернулась к нему.
— Спасибо за сегодняшний день. Это был очень познавательный опыт.
— Да пожалуйста, — буркнул он, не поняв её тона.
— Завтра в десять ноль-ноль у моей мамы, — сказала она. Это был не вопрос и не напоминание. Это был приказ. — Не опаздывай.
Воскресное утро не принесло разрядки. Игорь проснулся поздно, с тяжёлой головой и скверным настроением. Он двигался по квартире медленно, с видом человека, которого ведут на каторгу. На все попытки Ларисы заговорить о бытовых мелочах он отвечал односложно, не отрываясь от телефона. Он был уверен, что вчерашнее представление было просто показательным выступлением, и сегодня Лариса, увидев его недовольство, сдастся и скажет, что справится сама. Но в десять часов, ровно по графику, она стояла в коридоре с ключами от машины в руке, и её взгляд не оставлял ему ни единого шанса на отступление.
Квартира матери Ларисы, Полины Сергеевны, отличалась от жилища свекрови. Здесь пахло свежей выпечкой и старыми книгами, на подоконниках стояли горшки с цветущей геранью, а воздух казался чистым и живым. Полина Сергеевна, невысокая, энергичная женщина с добрыми морщинками в уголках глаз, встретила их с искренней, но сдержанной радостью. Она не бросилась на шею дочери, а просто тепло её обняла и с вежливой улыбкой кивнула зятю.
— Игорь, Лариса, проходите, я как раз пирог испекла. Давайте сначала чаю попьём, отдохнёте с дороги.
— Спасибо, мам, но мы работать приехали, — твёрдо сказала Лариса, ставя на пол сумку с чистящими средствами. — У нас сегодня по плану разбор антресолей и мытьё окон на кухне.
— Ох, доченька, ну зачем так сразу. Игорь ведь устал после рабочей недели, пусть посидит, отдохнёт, — Полина Сергеевна с заботой посмотрела на зятя. — Мы с тобой вдвоём потихоньку управимся.
Игорь воспринял эти слова как должное, как индульгенцию, выданную ему самой судьбой. Он с готовностью прошёл на кухню, сел за стол и с удовольствием принял из рук тёщи чашку с ароматным чаем и кусок ещё тёплого яблочного пирога. Он стал гостем. Почётным, дорогим гостем, которого не смеют обременять мирскими заботами.
А Лариса с матерью, переодевшись в рабочую одежду, принялись за дело. Они таскали из-под потолка пыльные коробки, перебирали старые вещи, вытирали многолетнюю пыль с полок. Игорь сидел на кухне. Он допил чай, съел второй кусок пирога, а затем достал телефон и погрузился в мир новостных лент и коротких видеороликов. Из его наушников доносилось едва слышное бормотание какого-то блогера.
— Игорь, подойди, пожалуйста, помоги коробку снять, тяжёлая, — позвала Лариса через полчаса.
Он с недовольным вздохом оторвался от экрана, нехотя поднялся и подошёл к ним. Взялся за край картонной коробки двумя пальцами, скривился, словно она была испачкана чем-то мерзким, и помог опустить её на пол. Сделав это, он тут же отряхнул руки и, не сказав ни слова, вернулся на своё место на кухне, к своему телефону.
Полина Сергеевна бросила на дочь быстрый, извиняющийся взгляд, но ничего не сказала. Она не хотела создавать неловкую ситуацию. Лариса же молча стиснула зубы и продолжила работу. Она не просто разбирала старые вещи. Она наблюдала. Она фиксировала каждую деталь: как он лениво отставил ногой тапок, чтобы не мешал; как он даже не предложил вынести мусор, когда они наполнили два больших пакета; как он громко разговаривал по телефону с другом, обсуждая предстоящий футбольный матч, пока они с матерью, покрытые пылью и потом, тащили старый ковёр на балкон.
Контраст со вчерашним днём был вопиющим, почти карикатурным. Вчера он был требовательным надсмотрщиком и заботливым сыном, следившим, чтобы его мать получила максимум внимания. Сегодня он превратился в ленивого, равнодушного барина, которому прислуживают две женщины.
Когда с антресолями было покончено и они принялись за окна, он вышел на кухню, чтобы налить себе ещё чаю.
— Ого, вы тут прямо как пчёлки трудитесь, — с ленивым одобрением произнёс он, глядя, как Лариса оттирает раму. — Молодцы, девчонки.
Это «девчонки» стало последней каплей. Лариса замерла, сжимая в руке мокрую тряпку. Она медленно повернула голову и посмотрела на него. Её взгляд был таким, что Игорь невольно отступил на шаг.
— Мы закончили, — сказала она ровно. — Мам, спасибо за пирог. Нам пора.
Домой они ехали в абсолютной, звенящей тишине. Игорь не включал музыку и не пытался шутить. Он чувствовал, как воздух в машине густеет, превращаясь в нечто плотное и удушающее. Когда они вошли в свою квартиру, Лариса не стала раздеваться. Она прошла в комнату и повернулась к нему.
— Ну что, тебе понравились наши семейные выходные? — спросила она тихо. — В субботу, в квартире твоей мамы, я четыре часа драила полы на коленях, пока ты пил чай и изображал помощника, переставляя безделушки. Сегодня, в квартире моей мамы, ты четыре часа пил чай и смотрел в телефон, пока мы с ней таскали тяжести. Ты говорил о долге и семье. Так вот, объясни мне, как это работает? Твой долг заключается в том, чтобы я обслуживала твою мать, а мой — в том, чтобы я обслуживала свою, а ты в это время просто отдыхал?
— Я устал… — начал он свою обычную песню, но она его перебила.
— Я тоже устала. Но почему-то моя усталость не даёт мне права сидеть сложа руки. Так вот, дорогой мой муж, эксперимент окончен. Я получила очень наглядный ответ. Твоё «партнёрство» — это конструкция, где все должны тебе. А моя роль в ней — быть бесплатной рабочей силой.
Следующая неделя превратилась в тягучее, молчаливое противостояние. Они существовали в одной квартире как два призрака, случайно оказавшиеся в одном пространстве. Они не разговаривали, обмениваясь лишь короткими, функциональными фразами о быте. Игорь ждал. Он был уверен, что Лариса остынет, поймёт абсурдность своего ультиматума и всё вернётся на круги своя. Он считал прошедшие выходные досадной ошибкой, экзаменом, который он провалил, но который можно будет пересдать позже, когда она забудет свою обиду. Он не понял главного: для неё это был не экзамен. Это был диагноз.
В субботу утром он вышел на кухню, нарочито бодрый и деловитый. Лариса уже сидела за столом с чашкой кофе, глядя в окно. На столе по-прежнему лежал их «график», уже слегка помятый и заляпанный кофейными каплями.
— Я сегодня с парнями в гараж договорился, потом на футбол, так что буду поздно, — бросил он как бы невзначай, наливая себе воду. — Ты же всё равно к своей поедешь, заедь по дороге к моей, купи ей продуктов по списку. Я тебе деньги оставлю.
Он произнёс это так, словно их разговора в прошлое воскресенье никогда не было. Словно не было ни её ледяного тона, ни обвинений в лицемерии. Он просто стёр последнюю неделю из памяти и решил начать с чистого листа. Со своего, удобного ему, чистого листа.
Лариса медленно повернула голову. Она не выглядела злой или обиженной. Она выглядела… свободной. На её лице было выражение человека, который только что принял окончательное, бесповоротное решение, и это решение сняло с его плеч неподъёмный груз.
— Нет, — сказала она. Простое, короткое слово. Не резкое, не вызывающее. Просто констатация факта.
Игорь замер со стаканом в руке.
— Что значит «нет»? — переспросил он, начиная хмуриться. — Тебе сложно, что ли? Всё равно же по пути.
— Нет, не сложно, — спокойно ответила она. — Просто это больше не моя забота.
Она взяла со стола тот самый лист с графиком, который он так старательно игнорировал всю неделю. Взяла его двумя руками, внимательно посмотрела, словно прощаясь с чем-то, а затем медленно и демонстративно разорвала его пополам. А потом ещё раз. И ещё. Мелкие клочки бумаги посыпались на стол.
— Наш общий проект под названием «Брак» официально прекращён по причине абсолютной нерентабельности, — её голос был ровным и деловым, как у диктора, зачитывающего биржевые сводки. — Эксперимент с графиком показал, что твоё понимание партнёрства заключается в том, что я должна быть бесплатным приложением к твоей жизни. Универсальным солдатом, который обслуживает и тебя, и твою маму, и нашу квартиру. А ты — просто присутствуешь. Красиво присутствуешь. Так вот, это приложение больше не работает. Его поддержка прекращена.
Игорь смотрел на неё, и его лицо начало наливаться багровой краской. Он открыл рот, чтобы взорваться тирадой обвинений, но она подняла руку, останавливая его.
— Не трудись. Мне больше не интересно, что ты скажешь. Я просто информирую тебя о новых правилах нашего сосуществования. Отныне каждый тащит свою ношу. Ты сам этого хотел, помнишь? Твоя мама — это твоя ноша. Её продукты, её окна, её здоровье — это твоя зона ответственности. Моя мама — моя. Твоя грязная одежда в корзине для белья — это твоя ноша. Готовить ужин ты теперь будешь себе сам. Убирать за собой в ванной — тоже. Я больше не твоя жена в том смысле, который ты вкладывал в это слово. Я — твоя соседка по квартире. Мы просто делим это жильё и оплачиваем общие счета. И на этом всё.
Он смотрел на неё, не в силах вымолвить ни слова. Это было хуже, чем скандал. Хуже, чем крики и битьё посуды. Это было хладнокровное, методичное ампутирование его комфортной жизни. Она не уходила, не выгоняла его. Она оставалась рядом, чтобы он каждый день видел, чего лишился. Чтобы он каждый день натыкался на стену её ледяного безразличия.
— Ты… ты просто эгоистка! — наконец выдавил он из себя, но слова прозвучали жалко и неубедительно.
— Да, — легко согласилась Лариса, поднимаясь из-за стола. — Я эгоистка. Я хочу тратить свои выходные на себя. Я хочу приходить после работы и отдыхать, а не вставать ко второй смене. Ты научил меня этому. Глядя на тебя, я поняла, как это здорово — жить для себя. Так что спасибо за урок.
Она сгребла обрывки графика со стола и выбросила их в мусорное ведро. Затем взяла свою чашку, сполоснула её и поставила на сушилку. Она двигалась спокойно и уверенно, как хозяйка в своём доме, где больше нет места непрошеным гостям. А Игорь так и остался стоять посреди кухни, в одночасье превратившись из главы семьи в беспомощного квартиранта. Скандал закончился, так и не начавшись. Потому что для скандала нужны двое. А она просто вышла из игры. Навсегда…
Мне кажется, Лариса провела гениальный и очень наглядный эксперимент. Она не стала тратить нервы на ссоры, а просто показала Игорю, как выглядит его «партнёрство» в цифрах и действиях. И это сработало куда лучше любых криков!
А как вы считаете, стоило ли ей оставаться в той же квартире в качестве «соседки», или лучше было сразу собрать вещи и уйти, чтобы не растягивать этот болезненный финал?
