Тяжело жить перфекционисту. Но только не Наде. У нее всё было по местам. Чашка — в правой части сушилки. Тапки — строго перпендикулярно кровати. Телевизор — на семнадцатом канале к восьми вечера.
Может, кому-то покажется скучно? А ей — в самый раз. Пятьдесят семь лет — возраст, когда хочется тишины, а не приключений.
Утром — кофе с одной ложкой сахара. Днём — сериал про любовь. Вечером — разговор с фикусом Гришей. Да-да, она разговаривала с растениями. И что? Гриша слушал лучше многих людей.
— Ну что, Гришенька, — говорила она, протирая его листья, — как дела? Тебе водички?
Гриша молчал. Но понимающе.
И вот в эту размеренную жизнь ворвалась стихия.
Телефон заорал так, что Надя подскочила.
— Надюша! — голос сестры Ольги был такой радостный, что сразу стало понятно: ничего хорошего не будет. — Как дела, родная?
— Нормально, — осторожно ответила Надя. Когда Ольга начинала с «родная», жди подвоха.
— Слушай, у нас тут ремонт начался. Такой кошмар! Пыль, грязь, рабочие с утра до ночи. Мы к тебе на пару дней заскочим, можно? Ты же одна — тебе не сложно.
Надя посмотрела на свою квартиру.
— Ольга, а может, лучше в гостиницу? Я не очень готова гостей принимать.
— Да что ты! — сестра перебила. — Между родными какие гостиницы? Мы же не гости, свои люди! Завтра с утра будем.
Гудки.
Надя держала трубку и думала: когда она успела согласиться?
На следующий день в десять утра — звонок в дверь. Не один. Целая трель: дзынь-дзынь-дзынь!
— Открывай, это мы! — крики за дверью.
Надя открыла. В проём буквально ввалились трое: Ольга с двумя огромными сумками, её муж Петя с рюкзаком и их дочь Света — та самая, которая в тридцать лет до сих пор живёт с родителями.
— Надюша! — Ольга чмокнула её в щёку. — Ну наконец-то! А то мы уже устали тащить сумки.
— Как дела, Надежда Сергеевна? — Петя протиснулся в коридор, сразу скинул ботинки. Прямо на паркет.
Надя стояла у своей же двери и не понимала: что происходит? Это её квартира или вокзал?
— Проходите, — сказала она слабо.
— Да мы уже прошли! — рассмеялась Ольга. — Ой, а где мы спать будем?
— Я думаю, на диване.
— На диване?! — Ольга вытаращила глаза. — Надя, ты что? Нас трое! У тебя же комната Виктора пустует?
— Там его вещи.
— Так вынеси. Всё равно покойнику не нужно.
Надя чуть не поперхнулась. Покойнику не нужно? Это о её муже, с которым она прожила тридцать лет!
— Мам, — Света подняла голову от телефона, — а где розетка? Мне зарядку включить.
— А поесть что есть? — Ольга уже открывала холодильник. — Ой, да тут пусто! Надя, сбегай в магазин, купи что-нибудь нормальное.
Надя смотрела, как родные люди за десять минут превратили её тихую квартиру в общежитие какое-то.
— Тётя, а у тебя кондиционер есть? — Света уже изучала комнату покойного мужа. — Можно я здесь буду жить?
— Конечно, можно! — за неё ответила Ольга. — Надя, ты же не против?
И тут Надя поняла: её спокойная жизнь только что закончилась.
Ее дом больше не её.
Света захватила комнату Виктора. Именно так — не заняла, а захватила. Раскидала вещи по кровати, включила музыку так громко, что соседи начали стучать в стену. А когда Надя робко попросила сделать потише, получила:
— Тётя, я же не на кладбище! Живые люди имеют право на музыку!
Надя закусила губу. Значит, она что — мертвая?
Петя оккупировал ванную. Развесил свои носки на батарее, поставил бритву рядом с её кремами. А в душе… в душе теперь стояли его шампуни. Три флакона! Для почти лысого мужика!
— Надя, а у тебя фен что, сломан? — донеслось из ванной.
Бороду. Её феном. Розовым.
Надя присела на кухонный стул. Дышать стало трудно.
А на кухне хозяйничала Ольга. Она уже успела переставить кастрюли, переложить продукты и критически осмотреть холодильник:
— Надюша, ты чего так мало ешь? Тут же кот наплакал! И что это за кефир? Обезжиренный? Кто такое пьёт? Сходи в магазин, купи нормальные продукты.
— А что не нормального в моих продуктах? — тихо спросила Надя.
— Да всё не то! Хлеб чёрный — кто его ест? Сыр дешёвый. Колбаса, — Ольга поморщилась. — Купи человеческую еду.
Человеческую еду. Для людей, которые пришли без приглашения?
— Слушай, — Надя попыталась быть дипломатичной, — может, вы в гостинице… Я имею в виду, вам там комфортнее будет.
— Надя! — Ольга всплеснула руками. — Ты что несёшь? Между родными какие гостиницы?
— Но вы сказали — на пару дней.
— Ну да, на пару. Но ведь кто знает, может, на неделю затянется. Ремонт — дело непредсказуемое.
Неделю?!
Надя почувствовала, как внутри всё сжимается. Неделю этого кошмара? Неделю чужих вещей в её доме? Неделю без тишины, без порядка?
— Кстати, — Ольга села рядом, понизила голос, — а что ты делаешь целыми днями? Сидишь одна, телевизор смотришь. Это же не жизнь! Хорошо, что мы приехали. Развеемся вместе.
Развеемся. Надя хотела быть одна. Ей нравилось быть одной. Но как это объяснить?
— Я привыкла к тишине.
— Да какая тишина! — Ольга махнула рукой. — Это не тишина, это депресняк. Человек должен общаться! Веселиться! Жить!
Опять это слово — жить. Как будто Надя до их приезда не жила. Как будто её спокойная, размеренная жизнь — это не жизнь вовсе.
К вечеру Надя выбилась из сил. Света требовала ужин «не какой-то там», Петя искал «нормальное» полотенце, а Ольга читала лекцию о том, как надо жить.
— Видишь, как всё ожило? — говорила сестра, указывая на хаос в квартире. — Дом должен быть живым! А то у тебя тут, как в музее.
Надя ушла к соседке Валентине. Постучала тихонько.
— Валя, можно к тебе на минутку?
Валентина открыла дверь, взглянула на Надю и сразу поняла:
— Родственнички приехали?
— Откуда знаешь?
— Слышу. Вся лестница слышит. Проходи, давай чай пить.
У Валентины было тихо. Спокойно. Как дома. Как раньше дома у Нади.
— Валя, — Надя обхватила руками чашку, — а может, я правда слишком странная? Может, мне надо радоваться, что родные приехали?
— А ты радуешься?
— Нет. Мне плохо. Я устала. Хочу, чтобы они ушли.
— Вот и ответ.
— Но они же семья!
— Семья — это не те, кто врывается и требует.
Валентина была мудрая. Пережила развод, вырастила дочь одна, научилась говорить «нет».
— Если промолчишь — сядут на голову, — добавила она. — Я знаю таких. Дашь палец — руку откусят.
— Но как им сказать? Они же обидятся.
— А тебе что, не обидно? Они пришли в твой дом, критикуют твою еду, занимают твою территорию. И тебе не обидно?
Обидно. Очень.
Надя вернулась домой в десять вечера. Дома был праздник. Ольга готовила ужин из продуктов, которые Надя купила по их списку. Света смотрела кино в комнате Виктора на полную громкость. Петя лежал на её диване в одних трусах и читал журнал.
— А, Надюша пришла! — Ольга помахала половником. — Как раз вовремя! Накрывай на стол.
— Света, — позвала Надя, — сделай потише, пожалуйста.
— Тётя, это классный фильм! Иди посмотри с нами!
— Мне не нужен фильм. Мне нужна тишина.
— Какая тишина? — Ольга вышла из кухни. — Надя, что с тобой? Ты же не старуха! Живи веселее!
Опять. Живи веселее. Живи правильно. Живи, как мы считаем нужным.
Надя легла спать в одиннадцать. Но уснуть не смогла. Из комнаты мужа доносилась музыка Светы.
В час ночи Надя услышала разговор на кухне. Ольга и Петя обсуждали что-то, думая, что она спит.
— Если ремонт затянется, — говорила Ольга, — у Нади можно месяц пожить. Ей всё равно скучно одной.
— Да уж, — отвечал Петя, — места много. И не жалко же — родная сестра.
Месяц!
Надя лежала в темноте и чувствовала, как внутри что-то ломается.
Они собираются жить здесь месяц. А она будет молчать, потому что они родственники?
Нет.
Утром всё изменится.
Надя проснулась в шесть утра. Она встала, оделась, прошла на кухню. Поставила чайник. Достала три чашки.
В восемь утра проснулась Света. Вышла на кухню, зевая:
— Тётя, а завтрак будет?
— Будет. Садись.
— А кофе?
— Чай. Садись, сказала.
Что-то в голосе Нади заставило Свету сесть. Без возражений.
Тут появилась и Ольга:
— Надюша, доброе утро! Как спала? Я думала, сегодня в центр съездим, тебе платье новое купим. А то ты совсем…
— Садись, — перебила Надя.
— Что?
— Садись за стол. Поговорим.
Ольга нахмурилась, но села. Позвала:
— Петя! Иди завтракать!
Петя вышел, почёсывая живот:
— Надежда Сергеевна, а что на завтрак?
— Садись, — в третий раз сказала Надя. Тихо. Спокойно. Но так, что Петя сел немедленно.
Надя стояла у окна, спиной к ним. Молчала. Долго. Так долго, что Света начала ёрзать на стуле.
— Тётя Надя, а что происходит?
Надя обернулась. Посмотрела на них. На всех троих. Внимательно. Будто видела первый раз.
— Я скажу вам одну простую вещь, — начала она. Голос спокойный. Даже тихий. — Через два часа вас здесь не должно быть.
Тишина. Такая тишина, что слышно было, как капает кран в ванной.
— Что? — Ольга не поняла.
— Собирайте вещи. Через два часа — чтобы никого не было.
— Надя, — Ольга рассмеялась, — ты что, шутишь?
— Никогда не была более серьёзной.
— Но почему?! Что случилось?!
Надя подошла к столу. Села напротив сестры. Посмотрела ей в глаза.
— Случилось то, что я устала быть хорошей.
— Но мы же родня!
— Именно. Родня. — Надя кивнула. — Родня заботится, а не врывается в дом с сумками и не говорит: «Ты всё равно одна — тебе не сложно».
— Надя, да о чём ты?
— О том, что вы зашли слишком далеко. — Голос Нади стал тверже. — Я слышала вчера ваш разговор. Про месяц. Про то, что мне всё равно скучно одной.
Ольга покраснела:
— Мы же не всерьёз.
— Всерьёз. Очень всерьёз. Вы решили, что можете жить в моём доме сколько угодно. Есть мою еду, пользоваться моими вещами, указывать мне, как жить.
— Но мы не указывали!
— Не указывали? — Надя встала. — «Сходи в магазин, купи нормальные продукты». «Твой хлеб никто не ест». «Живи веселее». «Дом должен быть живым». Это не указания?
— Мы же хотели как лучше.
— Нет. Вы хотели как удобнее. Вам. — Надя подошла к окну. — Знаете, что я поняла? Вы меня просто используете.
— Надя! — Ольга подскочила. — Как ты можешь!
— Легко. Потому что это правда. Любящие люди не врываются в дом без приглашения.
Света вдруг заплакала:
— Тётя Надя, но нам некуда больше идти.
— Есть куда. В гостиницу. К друзьям. К родителям Пети. Вариантов много. Но не сюда.
— Надя, — Ольга попыталась взять её за руку, — ты же не можешь нас прямо сейчас выгнать.
— Могу. — Надя убрала руку. — Это мой дом. Я здесь хозяйка. И я сказала: через два часа.
— А если мы не уйдём?
— Уйдёте. — Надя посмотрела в глаза сестре. — Потому что я вызову участкового. Объясню, что в моём доме находятся люди без моего разрешения.
— Ты что, с ума сошла?!
— Наоборот. Я наконец пришла в себя. — Надя села обратно за стол.— Но мы же родные!
— Родные — это те, кто заботится о твоих чувствах. А не те, кто требует: «Ты же родная, значит, должна терпеть».
— Надя, подумай! — Ольга встала, начала ходить по кухне. — Я твоя сестра! У нас ремонт! Куда мы пойдём?!
— Не знаю. Это не моя проблема.
— Как не твоя?! А кто тогда должен нам помочь?!
— Вы сами. Сами себе. — Надя встала, подошла к двери. — Полтора часа. Меньше стало времени.
— Надя, ты не можешь быть такой жестокой!
— Жестокой? — Надя остановилась. — Жестокой было бы выгнать вас среди ночи. Под дождём. А я даю время собраться. Это не жестокость.
— Прости, — Ольга заплакала.
— Поздно. — Надя качнула головой. — Прощать буду потом. Может быть. А сейчас — собирайтесь.
— Но куда?!
— Куда хотите. Это не мой выбор. Это вы выбрали не спрашивать разрешения. Вы выбрали думать только о себе. Теперь выбирайте, куда идти.
— Надя, подумай ещё раз.
— Я думала три дня. Достаточно.
Надя вышла из кухни. Прошла в свою комнату. Закрыла дверь.
Через час она услышала, как хлопает входная дверь.
Надя вышла в коридор. Пусто. Только на полу валялся клочок бумаги. Записка от Ольги:
«Ты пожалеешь об этом».
Надя скомкала бумажку. Выбросила в мусорку.
Не пожалеет.
Неделю Надя не спала.
Не от шума — в квартире была идеальная тишина. От вины.
Она ходила по пустым комнатам и думала: «А вдруг я правда жестокая?»
Телефон молчал. Ольга не звонила. Света не писала. Петя, ну, Петя никогда и не звонил.
— Может, я погорячилась? — спросила она у Гриши-фикуса.
Гриша молчал. Но как-то одобрительно.
— Ты думаешь, я правильно сделала?
Листья шевельнулись. Или показалось.
На восьмой день пришла Валентина. С пирогом. Яблочным, пахучим.
— Ну что, отходишь?
— Валя, а может, я правда слишком резко? Они же родня…
— Родня? — Валентина поставила пирог на стол. — Родня, которая тебя использует.
— Но Ольга же моя сестра.
— И что? Сестра не может быть эгоисткой? Может. Ещё как может.
Надя разрезала пирог. Пахло корицей и детством. Когда они с Ольгой действительно были близки.
— Меня Ольга теперь точно не простит.
— Не простит — её дело. Ты себя прости. За то, что так долго молчала.
Через три дня пришло сообщение от Ольги. Короткое: «Ты была права. Прости».
Всего четыре слова. Но за ними — целая история.
Надя долго держала телефон в руках. Потом написала ответ: «Прощаю. Приезжай в гости. Когда захочешь. Но предупреждай заранее».
Улыбнулась. Впервые за две недели.
— Ну что, Гриша, — сказала она фикусу, — живём дальше?
Гриша качнулся. Определённо качнулся.
