Чайник зашипел так, будто это был не чайник, а сама Ирина Фёдоровна. Полина стояла у раковины, держала в руках кружку и смотрела на свекровь, как на человека, который только что сунул палец в розетку, но ещё не понял, чем это закончится.
— Ну и зачем вы это сделали? — спросила Полина тихо, но с тем тоном, в котором было больше опасности, чем в любом крике.
Она держала в руках пустую папку — ту самую, где ещё вчера лежали её заметки по диссертации.
— А что я такого сделала? — невинно подняла брови Ирина, закатывая рукава. — Я навела порядок. У тебя тут, Полина, полка как свалка. Пыль столетняя, бумажки мятые. Нашла место хранить всякое… — она вздохнула, будто только что спасла планету от мусорного кризиса.
— Это были мои материалы! — голос Полины дрогнул. — Мои! Три года работы. Я же вам говорила — не трогайте, я сама разберу.
— Так ты же никогда не разбираешь, — усмехнулась Ирина, беря чайник. — Я, между прочим, не вчера родилась. Знаю, что если женщина говорит «потом», то это «никогда». Вот и решила помочь.
Дмитрий, который только что вернулся с дежурства, застыл в прихожей. Он ещё не успел снять куртку, но уже понял, что в квартире пожар, только без огня.
— Так, так, так… Что у нас тут? — осторожно начал он, пытаясь выглядеть миротворцем.
— У нас? — Полина резко повернулась к нему. — У нас твоя мама выбросила мои записи. Просто выбросила!
— Я не выбросила, а утилизировала, — поправила Ирина, наливая кипяток в чашки. — Разница большая. Бумага макулатурная, я отнесла её вниз, в контейнер. Можешь забрать, если так нужно. Хотя… там, наверное, уже люди без дома копаются.
— Мама, — Дмитрий закрыл глаза, — ну зачем?..
— А что? — Ирина поджала губы. — У вас тут бардак, я убираю. А Полина обижается. Может, мне вообще ничего не трогать? А то ведь в следующий раз тараканы заведутся, скажут: «Это у Полины музей древностей».
— Знаете что, Ирина Фёдоровна, — Полина поставила кружку на стол с таким стуком, что чай чуть не выплеснулся. — Если для вас мои записи — мусор, то и я, наверное, для вас… так, временная арендаторша квартиры.
— Полина! — взмолился Дмитрий, но жена уже схватила сумку и пошла к двери.
— Пусть живёт со своей мамой. Я пойду… подышу.
— Ага, подышит она, — пробурчала Ирина, глядя ей вслед. — Тоже мне — учёная. Бумажки свои обнимает, как дети игрушки. Истеричка.
Дмитрий остался стоять между ними — одной ногой в кухне, другой в прихожей, как человек, который опоздал на электричку, но ещё надеется, что она задержится. Он догнал Полину уже на лестнице.
— Поль, ну подожди. Она просто… ну, ты же знаешь, какая она. — Он говорил тихо, почти шёпотом.
— Я знаю, — Полина развернулась, в глазах стояли слёзы. — Я знаю, что для неё я никто. Она всё время смотрит на меня так, будто я у тебя кольцо из пальца вытащила и на себя надела. Я устала, Дима. Я не могу жить в доме, где меня считают случайной гостьей.
— Ну, куда ты сейчас пойдёшь? Вечер уже.
— К соседу, — сказала она на зло. — К Ефиму Семеновичу. У него хотя бы никто мои вещи не выбрасывает.
— Прекрасно, — буркнул Дмитрий. — Дружи с пенсионером, он тебе всё расскажет про жизнь.
— Вот и расскажет. Может, я наконец пойму, зачем мне вообще это замужество.
Полина ушла, оставив за собой запах духов и ощущение, что квартира стала на два размера меньше. Дмитрий вернулся в кухню, где Ирина уже мыла кружки.
— Она к Ефиму Семеновичу пошла, — сообщил он.
— Ну и пусть. — Ирина хмыкнула. — Может, он её научит, что семья — это не только про бумажки.
— Мама, я серьёзно… — начал Дмитрий, но осёкся. Он знал: спорить с ней сейчас — всё равно что пытаться уговорить кота не царапать диван.
Ефим Семенович встретил Полину в шерстяном жилете и с неизменной кружкой кофе.
— Ну, здравствуй, беглянка, — усмехнулся он. — Что, опять Ирина Фёдоровна показала, кто в доме главный?
— Она выбросила мои материалы, — Полина села на диван и обхватила колени. — Просто так. Три года работы в мусорке.
— Значит, пора сделать выводы, — философски сказал Ефим Семенович. — У меня вот жена тоже когда-то выбросила мой магнитофон. Говорила, пыль собирает. А я ей — «Марина, это же память!» Знаешь, что она мне ответила? «Память — это в голове, а магнитофон — хлам». И что? Через год развелись.
— Вы предлагаете мне развестись? — криво улыбнулась Полина.
— Я предлагаю тебе понять, кто ты для Дмитрия. Если он тебя любит — он разрулит. Если любит маму больше — готовь чемодан.
Когда Полина вернулась домой, Дмитрий уже спал на диване. Ирина в своей комнате ворчала во сне, как будто даже там спорила. Полина стояла в темноте, слушала их дыхание и думала, что, может, Ефим Семенович прав. Может, пора перестать быть «удобной» и наконец поставить условия.
Она легла рядом с Дмитрием, не накрываясь одеялом, и шепнула в темноту:
— Дима, если завтра она снова полезет в мои вещи, я уйду. Навсегда.
Он не ответил. Но Полина была уверена — он всё слышал.
Утро началось с запаха подгоревших блинов и с чувством, что в квартире кто-то воюет на кухне. Полина, ещё не успев открыть глаза, услышала, как Ирина Фёдоровна громко возмущается:
— И это, значит, я должна молча смотреть, как она хозяйничает? В моём доме! — посуда звякала так, будто её специально били об раковину.
— Мама, хватит. — Голос Дмитрия звучал уже на грани. — Мы же договорились вчера — без провокаций.
— А я что? Я просто сказала, что в нашем доме надо вставать пораньше, а не валяться до десяти. Нормальный человек уже полдня к этому времени прожил, а она только глаза протирает.
Полина вышла на кухню в халате, стараясь держать спину прямо, как перед экзаменом.
— Доброе утро, — сказала она сухо. — Это, значит, я у вас дармоедка и лентяйка?
— Ты сказала «у вас»? — Ирина вскинула брови. — О, значит, ты уже отделила себя от нашей семьи? Ну, правильно. Чужая и есть.
— Мама! — снова вмешался Дмитрий.
— Нет, Дима, пусть скажет, — Полина поставила чашку на стол. — Если для вашей мамы я чужая, то, может, я и живу здесь незаконно? Может, вы мне сразу бумагу из ЖЭКа принесёте — «освободить жилплощадь в течение трёх дней»?
— Полина, — он вздохнул, — давай без сарказма.
— Без сарказма у нас только мама, — огрызнулась Полина. — Она всё говорит «по делу». Вот только «дело» это вечно в мою сторону, и всегда с унижением.
Ирина резко перестала мешать тесто, вытерла руки о фартук и повернулась лицом к Полине.
— Давай так, — сказала она с ледяной вежливостью. — Квартира эта моя. Мы с отцом Дмитрия её получали ещё в девяностых. Ты тут живёшь только потому, что Дмитрий тебя притащил. Так что будь добра, хотя бы уважай старших.
— А уважение у нас теперь по прописке выдаётся? — Полина усмехнулась. — «Не вписан в техпаспорт — уважения нет»?
— Полина! — уже почти выкрикнул Дмитрий, но Полина подняла руку.
— Нет, Дима. Хватит. Если квартира её, то я действительно здесь лишняя. Мы оба понимаем, что жить втроём мы не можем. Значит, один из нас должен уйти.
— Ты предлагаешь… — начал он.
— Да, — перебила она. — Предлагаю, чтобы я сняла себе жильё.
— На какие деньги? — фыркнула Ирина. — На зарплату своей преподавательницы? Смешно.
— А на какие вы квартиру купили сыну? — Полина посмотрела прямо в глаза Ирине. — Или у нас в семье всё только через маму?
— Полина! — взвыл Дмитрий, но тут же осёкся.
В этот момент позвонил телефон. Это был Ефим Семенович.
— Ну что, соседка, — сказал он бодро. — Я тут подумал: комната у меня пустует, сдавать никому не хочу, а ты вроде тихая. Если надумаешь — ключи завтра дам.
Полина посмотрела на Дмитрия.
— Видишь? Даже решения искать не пришлось.
Ирина усмехнулась:
— Ну вот и отлично. Я смогу спокойно ходить на кухню в трусах.
— А я — спокойно писать свою диссертацию, — парировала Полина.
Через два дня Полина уже складывала вещи в чемодан. Дмитрий всё это время ходил мрачный, как пасмурный март.
— Поля, ну неужели нельзя было потерпеть? — спросил он, сидя на краю кровати.
— Дима, — она обернулась, — я могу терпеть много. Но не могу терпеть, когда меня в моём же доме считают временной гостьей. У нас ведь даже планов своих не было. Мы всё время жили по её правилам.
— Но я между вами как… — он замялся.
— Как швейцар на проходной, — закончила она. — Который всех пропускает, лишь бы не ругались. Вот только от этого брак не спасается.
— Я думал, ты поймёшь, что мама просто такая… — тихо сказал он.
— Я поняла. И именно поэтому я ухожу.
Когда Полина с чемоданом дошла до двери, Ирина сидела в кресле с видом королевы, которая подписывает указ о ссылке.
— Ну, удачи тебе, — сказала она. — И не забудь забрать свои бумажки из мусорки.
— А вы не забудьте, что сын у вас всё-таки взрослый. — Полина натянула пальто. — И что когда-нибудь он сам решит, с кем жить.
— Надеюсь, не с тобой, — ядовито ответила Ирина.
Полина вышла, громко хлопнув дверью. В коридоре уже ждал Ефим Семенович с ключами.
— Ну, соседка, — сказал он, — добро пожаловать в свободную жизнь. Только учти: у меня тут всё по расписанию.
— По расписанию? — Полина устало улыбнулась. — Главное, что без свекрови.
Он хмыкнул:
— Это ты пока так думаешь. Поверь, бывают соседи похлеще.
Дмитрий остался в пустой квартире. Ирина, победоносно поправив подушки, сказала:
— Видишь, сынок, теперь у нас тишина и порядок.
— Порядок… — Дмитрий посмотрел в окно. — Только почему-то пусто.
Прошла неделя с момента Полининого переезда к Ефиму Семеновичу.
Сосед оказался аккуратным, но с замашками старого коменданта: чай строго в девять вечера, телевизор — только до полуночи, а звонки после десяти «не приветствуются». Полина терпела, но иногда ловила себя на том, что скучает даже по Ирининым скрипучим тапкам в коридоре.
Именно в такой вечер раздался стук в дверь. На пороге стояла… Ирина Фёдоровна.
— Можно войти? — сказала она тоном, как будто одолжение делает.
— А у меня есть выбор? — Полина прищурилась.
— Есть, — сухо ответила та. — Можешь закрыть дверь и продолжать варить свой чай по расписанию. Но лучше выслушай.
Ефим Семенович, услышав женский голос, мигом исчез в своей комнате. Полина молча указала на кухню.
— К делу, — Ирина достала из сумки тонкую папку с документами. — Я решила переехать.
— Ну, ура, — Полина отпила чай. — Значит, моя мечта сбылась. Поздравляю.
— Не перебивай. Я нашла себе квартиру в соседнем доме. Но… — она выделила слово, как хирург скальпелем. — Чтобы оформить сделку быстро, нужна ваша с Дмитрием подпись. Всё-таки доля в квартире оформлена на него.
— И что я с этого получу? — Полина поставила кружку на стол.
— Спокойную жизнь без меня в одной квартире, — усмехнулась Ирина. — Разве этого мало?
— Мало. — Полина подалась вперёд. — Если вы хотите, чтобы я вернулась и поставила подпись, мне нужны условия. Первое — вы не имеете ключей от нашей квартиры. Второе — никаких «забежала на чай» без звонка. И третье — вы признаёте, что я — жена Дмитрия, а не посторонняя.
— О, смотрите на неё! — Ирина откинулась на спинку стула. — Условия диктует! А ещё неделю назад жила у пенсионера в однушке!
— Неделю назад я поняла, что могу жить где угодно, но не под вашим контролем, — парировала Полина.
— Хорошо. — Ирина неожиданно кивнула. — Но есть и моё условие: если вы с Дмитрием разведётесь, квартира полностью возвращается к нему.
— А вам-то что? — Полина прищурилась.
— Хочу быть уверена, что моя недвижимость не уйдёт к первой встречной, — резко сказала Ирина.
Через два дня они втроём сидели у нотариуса. Подписали бумаги. Ирина, довольная, получила свой договор купли-продажи, а Полина — моральную победу.
Казалось, всё было решено. Но вечером, когда они с Дмитрием вернулись в «свою» квартиру, он вдруг сказал:
— Поля… Ты понимаешь, что я согласился на всё это только потому, что не хочу тебя потерять?
— Понимаю, — она улыбнулась. — Но теперь у нас есть шанс начать всё с нуля.
— С нуля? — он задумался. — Только теперь этот «ноль» с маминым автографом на всех документах.
— Ну, — Полина рассмеялась, — это лучше, чем её тапки у нашей кровати.
Через месяц Ирина зашла «по делу». Без звонка. С ключом.
— Мама! — взревел Дмитрий. — Мы же договаривались!
— А я? — Ирина расплылась в улыбке. — Просто хотела проверить, как вы тут.
Полина посмотрела на Дмитрия и тихо сказала:
— Ну вот, дорогой. Мы купили себе свободу… но забыли, что у вашей мамы в запасе ещё целый арсенал сюрпризов.
Эта история — о том, что семья — это не всегда идеальная картинка, а отношения со свекровью могут быть настоящей битвой. Полина отстояла свой дом, но победа оказалась не такой однозначной. Как думаете, можно ли договориться с такими людьми, или единственный выход — бежать?
