Настя лежала на полу в позе ребёнка — так называлась эта асана в йоге. Дыхание наконец выровнялось после планки, в квартире пахло лавандовым маслом, за окном моросил дождь. Суббота. Покой.
Телефон разорвал тишину как сирена.
— Настенька, — мамин голос дрожал, но как-то по-театральному, — я не знаю, что делать. Бабуля… у неё такой вид странный. И говорит непонятно что-то.
Настя села, всё ещё не до конца понимая, где она.
— Что именно говорит?
— Да всякую ерунду. Про каких-то людей, которых нет. Может, это… ну, ты понимаешь, в её возрасте…
В животе привычно сжалось. Деменция — это же серьёзно.
— Мам, а врача вызывала?
— Какого врача в субботу? Настенька, поезжай к ней, посмотри. А то я одна не справлюсь, если что.
Настя машинально кивнула, хотя мама её не видела:
— Сейчас собираюсь.
Коврик для йоги так и остался лежать посреди комнаты.
Дима вернулся с пробежки, когда Настя уже натягивала куртку:
— Ты куда?
— К бабушке. Мама звонила, что-то с головой у неё.
— Опять? — Дима стянул мокрую футболку. — На этой неделе уже два раза ездила.
— Дим, может, правда что-то серьёзное. В её возрасте…
— В её возрасте каждый день что-то болит. — Он прошёл в ванную, не глядя на неё. — Мы же планировали сегодня к Серёге на дачу.
— В другой раз поедем.
Из ванной донеслось что-то невнятное, но явно недовольное.
Бабушка открыла дверь в халате, но с аккуратно причёсанными волосами:
— Настюшка! А я как раз пироги достала. Заходи, чай пить будем.
На кухне и правда пахло выпечкой. Бабушка суетилась, накрывала стол, выглядела вполне здоровой.
— Бабуль, как самочувствие? Мама говорила, ты что-то странное говорила…
— Что я странного-то говорю? — Бабушка нахмурилась. — Вчера вот рассказывала Лене про соседку Анну Петровну, как она замуж вышла в семьдесят лет. А Лена говорит — какая Анна Петровна, она же умерла пять лет назад. Ну умерла и умерла, а история-то интересная была.
Настя осторожно отпила чай:
— А больше ничего не говорила?
— Да мало ли что говорю. В моём возрасте столько всего в голове намешано — не разберёшь, где что. — Бабушка подвинула к ней тарелку с пирожками. — А Ленка моя всё переживает. Звонит каждый день, спрашивает то одно, то другое.
Настя медленно жевала пирожок. Сладкий, с творогом, ещё тёплый. Бабушка явно провозилась с ними полдня. Какая деменция?
— Бабуль, а мама когда приходила?
— Вчера заглядывала. На полчасика. Всё спрашивала, как я себя чувствую, не болит ли что. Заботливая у меня дочка.
Телефон завибрировал. Сообщение от мамы: «Ну как она? Врача вызывать?»
Настя уставилась на экран. Что отвечать? Что бабушка печёт пироги и выглядит лучше её самой?
«Нормально всё. Пироги печёт».
«А про что говорила странное?»
«Про соседку, которая умерла. Но это не бред, просто воспоминания перепутались».
«Настя, в её возрасте это может быть начало… Ты же понимаешь. Может, всё-таки к врачу съездите?»
Настя посмотрела на бабушку, которая рассказывала что-то про цены в магазине, жестикулируя вилкой с пирожком. Обычная восьмидесятитрёхлетняя женщина с обычными старческими причудами.
«Мам, она в порядке. Просто старенькая уже».
«Хорошо. Раз ты так считаешь. Только присмотри за ней сегодня, ладно? А то мне спокойнее будет».
Настя выключила телефон. Присмотреть. Суббота, дача с друзьями, йога, дождь за окном. А она сидит на бабушкиной кухне, потому что маме спокойнее будет.
— Как бабушка? — спросил Дима, когда она вернулась вечером.
— В полном порядке. Пироги пекла.
— Серьёзно? — Дима оторвался от ноутбука. — А мама что говорила?
— Что бабушка странно себя ведёт.
— И ты поверила?
Настя пожала плечами:
— А если бы правда что-то было?
— Настя, — Дима закрыл ноутбук, — ты помнишь, сколько раз в этом месяце ездила к бабушке по маминым звонкам?
— Не знаю. Четыре? Пять?
— Семь. Я считал. И каждый раз оказывалось, что ничего страшного нет.
— Ну и что? Лучше перебдеть.
— Лучше для кого? — Дима встал, подошёл к окну. — Для тебя? Ты сегодня даже йогу не доделала. Серёга обиделся — опять не приехали. Для меня? Я уже боюсь планировать выходные.
— Дим, это же семья…
— Семья — да. Но есть же грань между помощью и… — он замолчал.
— И чем?
— Не знаю. Но что-то здесь не так.
Настя хотела возразить, но слова не шли. Потому что где-то в глубине души она тоже чувствовала: что-то не так.
В понедельник мама позвонила с работы:
— Настенька, у бабули кран протекает. Слесаря вызвала, но она боится одна с ним оставаться.
— Мам, я на совещании.
— Ну пожалуйста, на полчасика. Он сказал, после обеда приедет.
Настя посмотрела на коллег вокруг стола, на презентацию на экране, на начальника, который как раз объяснял новые задачи.
— Хорошо, — прошептала она в трубку. — Приеду.
После совещания начальник подошёл к ней:
— Настя, всё в порядке? Вы какая-то рассеянная сегодня.
— Извините, семейные дела. Надо на часок отлучиться.
— Опять? — Он поднял бровь. — Вы на этой неделе уже дважды уходили по семейным обстоятельствам.
— Больше не повторится.
Но она знала, что повторится. Обязательно повторится.
Слесарь оказался дядькой лет шестидесяти, добродушным и разговорчивым. Бабушка угощала его чаем, рассказывала про внучку-программистку. Никакого страха, никакого дискомфорта.
— Бабуль, а чего ты боялась одна с ним оставаться?
— Да я и не боялась особо. Ленка сказала, что мало ли какие сейчас люди ходят. Лучше, говорит, чтобы кто-то был рядом.
— А зачем вообще слесаря вызвала?
— Да вот, смотри, — бабушка показала на кран, — капельки иногда капают. Ленка увидела вчера, говорит — надо чинить, а то соседей затопишь.
Настя посмотрела на кран. Одна капля упала, пока она смотрела. Потом ещё одна. Через минуту.
— Бабуль, так он же практически не течёт.
— Ну, Ленка лучше знает. Она за мной присматривает.
Вечером Настя сидела на кухне, смотрела в чашку с остывшим чаем и пыталась понять, что с ней происходит. Дима готовил ужин, бросал на неё обеспокоенные взгляды.
— Расскажи, — сказал он наконец.
— О чём?
— О том, что тебя гложет.
Настя вздохнула:
— Мне кажется, мама… мама специально находит поводы, чтобы я к бабушке ездила.
— Это ты сейчас поняла?
— Ты что, тоже так думаешь?
Дима сел напротив:
— Настя, твоя мама — хороший человек. Но она очень… как бы это сказать… привязчивая. Помнишь, как мы встречались? Она каждый день звонила, спрашивала, что мы делаем, когда увидимся, когда поженимся.
— Она переживала.
— За тебя или за себя?
Настя уставилась на него:
— Что ты имеешь в виду?
— Что она привыкла быть центром твоей вселенной. А теперь появился я, работа, твоя жизнь. И ей страшно остаться на обочине.
— Дим, она не такая…
— Настя, — он взял её за руку, — а ты помнишь, когда последний раз мама звонила просто поболтать? Без всяких просьб и проблем?
Настя попыталась вспомнить. И не смогла.
На следующий день мама снова позвонила. Голос встревоженный:
— Настенька, бабуля вчера упала в ванной. Говорит, что ничего страшного, но я волнуюсь.
— Как упала?
— Поскользнулась, наверное. Синяк на боку. Может, съездишь, посмотришь? А то она может скрывать, если что-то болит.
Настя закрыла глаза. Опять. Опять этот знакомый крючок в животе, опять чувство вины, если откажется.
— Мам, а сама не можешь съездить?
— Я на работе. У нас сегодня инвентаризация, никак нельзя отлучиться.
— А я тоже на работе.
— Ну у тебя же гибкий график. Программисты могут когда угодно отпроситься.
Настя посмотрела на экран компьютера — код, который надо было сдать к четырём, дедлайн, который уже давно горел красным.
— Хорошо, — сказала она. — Съезжу.
И тут же ненавидела себя за это слово.
Бабушка и правда прихрамывала, показала синяк на боку — небольшой, желтоватый.
— Бабуль, больно?
— Да ерунда. Поскользнулась на коврике, вот дура старая. Ленка увидела — целый концерт устроила. «Скорую вызывать, к врачу ехать». А что врач скажет? «Не падайте больше». Умный совет.
— А когда это случилось?
— Да вчера с утра. Или позавчера. Не помню уже.
— А мама когда была?
— Вчера вечером заходила. Увидела синяк — ну и перепугалась. Говорит, может, что-то сломано. А я говорю — сломано не сломано, а ходить могу. Вон, картошки накопала на даче, сумки таскала.
Настя медленно кивала, пытаясь сложить пазл. Мама была у бабушки вчера вечером. Увидела давний синяк. И сегодня с утра звонит с требованием срочно проверить состояние.
— Бабуль, а что мама говорила, когда синяк увидела?
— Переживала очень. Всё спрашивала, как я упала, не ударилась ли головой. Потом говорит — надо Насте позвонить, пусть приедет, посмотрит. А зачем, говорю, беспокоить девочку из-за ерунды. А она — лучше перебдеть.
— И всё?
— Да всё. Чай попила и ушла. Только перед уходом ещё раз сказала — обязательно Насте расскажу, пусть приедет.
Настя почувствовала, как что-то холодное расползается по спине. Мама специально приехала посмотреть на бабушку. Увидела старый синяк. И решила — вот повод вызвать дочь.
Дома она рассказала Диме про синяк, про мамино вчерашнее посещение, про странное ощущение, что её водят за нос.
— И что ты думаешь делать? — спросил он.
— Не знаю. Говорить с мамой?
— О чём говорить? Она же не признается, что специально ищет поводы.
— Тогда что?
Дима помолчал:
— А что, если просто сказать «нет»?
— Как это?
— Ну когда она в следующий раз позвонит с очередной «экстренной» ситуацией, сказать — мам, я не могу, разберись сама.
— А если действительно что-то серьёзное будет?
— Настя, а если не будет? Опять? Сколько можно?
— Но она же мать…
— Да, мать. И она тебя любит. Но любовь — это не значит, что можно распоряжаться чужой жизнью.
Случай представился на следующей неделе. Мама позвонила в среду, голос взволнованный:
— Настенька, у бабули электричество пропало. Она в темноте сидит, боится. Можешь съездить, разобраться?
Настя глубоко вдохнула:
— Мам, а пробки проверяла?
— Какие пробки? Она же ничего в этом не понимает.
— Так объясни по телефону. Или сама съезди.
— Я не могу, у меня работа. А ты можешь.
— Мам, — Настя сжала кулаки, — я тоже не могу. У меня тоже работа.
Пауза. Долгая, тяжёлая пауза.
— То есть ты оставишь бабушку сидеть в темноте?
— Я попрошу её вызвать электрика. Или обратиться к соседям.
— Настя, что с тобой? Ты стала какая-то жестокая.
— Мам, я не жестокая. Просто я больше не могу бросать всё и ехать по каждому твоему звонку.
— По моему звонку? — мамин голос стал холодным. — Это не мой звонок, это твоя бабушка в беде.
— Которая прекрасно может справиться сама или с помощью соседей.
— Понятно. Значит, для тебя работа важнее семьи.
— Мам, не передёргивай…
Гудки. Мама повесила трубку.
Через час позвонила тётя Лена:
— Настя, что за ерунда? Твоя мама в слезах. Говорит, ты отказалась помочь бабушке.
— Тёть Лен, с электричеством можно разобраться и без меня…
— Настя, ну что ты говоришь? Бабушке восемьдесят три года. Она не понимает в электричестве.
— Можно электрика вызвать.
— А если они её обманут? Деньги лишние возьмут? Или ещё чего хуже? Сейчас столько мошенников.
— Тёть Лен…
— Настя, я тебя не узнаю. Твоя мама всю жизнь тебе посвятила. А ты из-за какой-то работы не можешь старушке помочь?
После разговора с тётей Настя сидела на кухне и плакала. Может, она правда стала эгоисткой? Может, работа действительно не важнее семьи?
Дима нашёл её с красными глазами:
— Что случилось?
Она рассказала. Про электричество, про мамин гнев, про тётин звонок.
— И что ты теперь думаешь?
— Что я дрянь. Что оставила бабушку в темноте ради дедлайна.
— Настя, — Дима сел рядом, обнял её, — ты помнишь мою бабушку?
— Конечно.
— Ей девяносто лет. Она живёт одна, готовит себе сама, в магазин ходит. И когда у неё что-то ломается, она звонит мастеру. Сама. Без паники, без драм.
— Ну у неё характер другой…
— Настя, дело не в характере. Дело в том, что моя мама не превратила мою бабушку в беспомощного ребёнка. А твоя мама — превратила.
Настя посмотрела на него:
— Что ты имеешь в виду?
— Что твоя мама сама создаёт ситуации, в которых бабушка не может справиться. А потом зовёт тебя на помощь.
— Зачем ей это?
Настя хотела возразить, но не могла. Потому что в глубине души понимала — он прав.
На следующий день позвонила бабушка:
— Настюшка, ты чего маму расстроила?
— Бабуль, а как дела с электричеством?
— Да нормально всё. Сосед Михалыч помог, пробку поменял. За полчаса справились.
— Значит, свет есть?
— Есть, конечно. А что?
— Ничего, бабуль. Просто интересно.
Настя положила трубку и засмеялась. Зло, горько засмеялась. Электричество починили за полчаса. Соседской помощью. Без неё, без паники, без слёз.
А мама сидит обиженная, тётя считает её эгоисткой, а сама Настя целый день мучается виной.
Мама не звонила две недели. Настя металась между облегчением и тревогой. С одной стороны — наконец-то спокойные выходные, работа без перерывов, планы, которые не рушатся в последний момент. С другой — а что, если мама заболела? А что, если с бабушкой действительно что-то случилось?
В пятницу не выдержала, позвонила сама:
— Мам, как дела?
— А, это ты. — Голос холодный, отстранённый. — Живы пока.
— Мам, не сердись…
— Я не сержусь. Просто поняла, что не нужна тебе больше.
— Мам, это глупость.
— Глупость? Хорошо. Тогда приезжай завтра к бабуле. Ей плохо.
Сердце ёкнуло:
— Что случилось?
— Давление скачет. И сердце пошаливает. Врача вызывала, говорит, лучше в больницу положить.
— Серьёзно?
— А ты думаешь, я вру?
Настя закрыла глаза. Ну вот и всё. Пока она упрямилась, с бабушкой действительно что-то случилось.
— Хорошо, мам. Завтра приеду.
— Если не занята.
— Не занята.
В больнице оказалось, что бабушка лежит в кардиологии, но выглядит вполне бодро. Читает детектив, хвалит больничную еду.
— Бабуль, как самочувствие?
— Да нормально. Вчера давление немножко поднялось, Ленка перепугалась, скорую вызвала. А здесь врач говорит — ничего страшного, проверим и домой.
— А с сердцем что?
— Да кардиограмму делали, говорят, для моего возраста в норме. Только Ленка всё волнуется.
Настя села на стул рядом с кроватью:
— Бабуль, а что вчера было? Почему давление поднялось?
— Да кто его знает. Может, переволновалась. Ленка приходила, всё причитала — что ты не приезжаешь, что не звонишь, что стала какая-то жестокая. Я и расстроилась.
— То есть мама тебе рассказывала про нашу ссору?
— Ну конечно. Всё рассказала. Как ты отказалась помочь с электричеством, как грубо разговаривала. Я прямо сердцем почувствовала.
Настя смотрела на бабушку и понимала — вот она, схема. Мама приходит к бабушке, рассказывает, какая внучка стала плохая. Бабушка расстраивается, давление поднимается. Мама везёт её в больницу. И звонит Насте — бабушке плохо, приезжай.
— Бабуль, — сказала она тихо, — а ты хочешь, чтобы я приезжала каждую неделю?
— Да нет, зачем каждую неделю. Ты работаешь, у тебя своя жизнь. Просто иногда заглядывай.
— А если что-то случится?
— Так соседи есть, врачи. Не пропаду.
— А мама говорит, что ты не справляешься одна.
Бабушка нахмурилась:
— Какая не справляюсь? Я же не маленькая. Конечно, не как в молодости, но живу же как-то.
Вечером мама пришла навестить бабушку. Увидела Настю, лицо стало натянутым:
— А, ты всё-таки приехала.
— Конечно приехала.
— Ну и как она?
— Врач говорит, ничего страшного. Завтра выпишут.
— Слава богу. А я так переживала. — Мама присела на край кровати, взяла бабушку за руку. — Знаешь, мама, может, тебе к нам переехать? А то одной тебе тяжело.
— Да ну что ты, Леночка. Мне в своей квартире привычнее.
— Но ведь если опять плохо станет…
— Скорую вызову.
— А если не успеешь?
Настя слушала этот разговор и видела, как мама аккуратно, ласково, заботливо внушает бабушке, что она беспомощная, что не справится, что нужна постоянная опека.
— Мам, — сказала она, — можно поговорить? На улице.
Они стояли рядом с больницей, мама курила — привычка, от которой никак не могла избавиться.
— О чём хотела поговорить?
— О том, что происходит.
— А что происходит?
— Мам, я знаю, что ты делаешь.
— Что именно?
— Создаёшь ситуации, в которых мне кажется, что бабушке нужна помощь. А потом вызываешь меня.
Мама затянулась, выдохнула дым:
— Настя, ты серьёзно думаешь, что я нарочно довожу бабушку до больницы?
— Не до больницы. Но до состояния, когда мне кажется, что без меня не обойтись.
— И зачем мне это?
Настя помолчала. Потом тихо сказала:
— Чтобы я была рядом. Чтобы чувствовать, что ты нужна.
Мама бросила сигарету, растоптала:
— Понятно. Значит, я какая-то ненормальная, которая специально мучает собственную мать, чтобы дочка приезжала.
— Мам, не нарочно. Просто ты так привыкла…
— Привыкла к чему?
— К тому, что я всегда рядом. Всегда готова бросить всё и примчаться.
Мама посмотрела на неё долго, внимательно:
— А тебе это не нравится?
— Нет.
— Понятно. — Голос стал тихим, усталым. — Значит, я была плохой матерью. Слишком много от тебя требовала.
— Мам, ты не плохая мать. Ты просто…
— Просто что?
— Просто не умеешь отпускать.
Мама стояла молча, смотрела на асфальт. Потом подняла глаза:
— А ты умеешь? Отпускать?
— Учусь.
— И как? Получается?
— Пока плохо. Чувство вины сильнее.
— Ну вот. Значит, мы обе не умеем. — Мама криво улыбнулась. — Что будем делать?
— Не знаю. Учиться, наверное.
Мама не звонила месяц. Целый месяц Настя просыпалась без тревоги, что сейчас зазвонит телефон и придётся бросать всё. Работала спокойно, планировала выходные, не боясь, что планы сорвутся.
Но странное дело — вместо облегчения приходила пустота. Как будто отрезали часть жизни. Привычную, надоевшую, но всё-таки часть.
— Скучаешь? — спросил Дима.
— Да. И это меня пугает.
— Почему пугает?
— Потому что, может, мне это было нужно? Эта постоянная беготня, чувство важности, незаменимости?
— Возможно. Созависимость работает в обе стороны.
— Что?
— Мама зависит от твоего внимания. А ты зависишь от ощущения, что ты нужна.
Настя уставилась на него:
— То есть я тоже больная?
— Не больная. Просто человечная. Всем приятно чувствовать себя важными.
Бабушка звонила раз в неделю, по воскресеньям. Рассказывала новости, спрашивала про работу. Обычные разговоры, без драм и экстренных ситуаций.
— А как мама? — спрашивала Настя.
— Нормально. Ходит на работу, приходит ко мне иногда. Только грустная какая-то.
— Грустная?
— Ну да. Сидит, молчит. Раньше всё болтала без умолку, а теперь как немая.
— А о чём грустит?
— Да кто их знает, этих молодых. Может, по тебе скучает.
В конце второго месяца мама позвонила. Голос обычный, без надрыва:
— Настя, как дела?
— Нормально. А у тебя?
— Тоже ничего. Настя, я… я хотела извиниться.
— За что?
— За то, что ты сказала тогда, в больнице. Я думала долго. И поняла — ты права была.
Настя замерла:
— В чём права?
— В том, что я не умею отпускать. Что слишком много от тебя требую.
— Мам…
— Не перебивай. Я хочу сказать. Мне страшно было, что ты уйдёшь из моей жизни. Выйдешь замуж, переедешь, забудешь. И я придумывала поводы, чтобы ты приезжала.
Настя чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы:
— Мам, я никуда не денусь.
— Знаю теперь. Но тогда не знала. Думала — если не буду звать, перестанешь приезжать совсем.
— А теперь?
— А теперь понимаю — если буду звать постоянно, ты возненавидишь эти поездки. И меня заодно.
Настя плакала, стараясь делать это тихо:
— Я тебя не ненавижу.
— Знаю. Но могла бы. Имела право.
— Мам, можно встретиться? Поговорить нормально?
— Можно. Только не дома. Лучше где-нибудь в кафе.
— Хорошо.
Они сидели в маленьком кафе рядом с маминой работой. Мама нервно помешивала кофе, Настя крошила круассан, не в силах есть.
— Мам, расскажи про себя. Как работа, как жизнь?
— Работа как работа. Скучная. Люди раздражают. — Мама улыбнулась. — А жизнь… А какая у меня жизнь? Дом-работа-дом. Иногда к бабушке заглядываю.
— А друзья?
— Были когда-то. Пока ты маленькая была, мне некогда было с ними общаться. А потом они как-то сами отпали.
— А хобби?
— Какие хобби? Я всю жизнь тебе посвятила.
Настя вздрогнула:
— Мам, не говори так.
— А как говорить? Это же правда. С того момента, как ты родилась, моя жизнь стала крутиться вокруг тебя. Сначала кормления, пелёнки, детский сад. Потом школа, кружки, институт. Потом работа, муж, твои проблемы.
— Но это же нормально для матери…
— Нет, не нормально. Нормально — помогать, поддерживать. А не растворяться в ребёнке полностью.
Настя смотрела на маму и видела уставшую женщину пятидесяти семи лет, которая вдруг поняла, что потеряла саму себя.
— А что ты хочешь теперь?
— Научиться жить для себя. Найти какие-то интересы, увлечения. Может быть, познакомиться с кем-то.
— С мужчиной?
— А почему нет? Я же не старуха ещё.
Настя улыбнулась:
— Конечно, не старуха.
— И перестать делать из бабушки беспомощного младенца. Она же нормальная женщина, многое умеет.
— Да, мам. Умеет.
— И перестать звонить тебе по каждому поводу.
— Мам, но если что-то действительно серьёзное…
— Тогда позвоню. Но сначала буду думать — а правда ли серьёзное?
Прошло полгода. Мама позвонила пять раз — дважды просто поговорить, один раз пригласить на свой день рождения, один раз сообщить, что у неё появился мужчина (Настя чуть не подавилась кофе), и один раз — когда бабушка действительно попала в больницу с воспалением лёгких.
И это был совсем другой звонок. Без истерики, без требований немедленно бросить всё и мчаться. Просто информация: бабушка в больнице, состояние стабильное, навестить можно в выходные.
— Как сама-то? — спросила Настя, когда приехала к бабушке в больницу.
— Переживаю, конечно. Но не схожу с ума, как раньше.
— А что изменилось?
— Поняла разницу между заботой и паникой. Забота — это выяснить, что случилось, чем помочь. А паника — это сразу в крик, все бегом, конец света.
Вечером они сидели с Димой на кухне, пили вино, обсуждали планы на отпуск.
— Знаешь, — сказала Настя, — мне кажется, я наконец-то научилась.
— Чему?
— Быть дочерью, а не заложницей. Помогать, когда нужно, а не по первому требованию.
— И как ощущения?
— Странные. С одной стороны, спокойнее. С другой — иногда накатывает вина, что стала холоднее.
— А ты стала холоднее?
Настя подумала:
— Нет. Просто научилась отделять любовь от долга. Раньше думала — если люблю, значит, должна жертвовать собой. А теперь понимаю — настоящая любовь не требует жертв.
— Даже материнская?
— Особенно материнская. Хорошая мать растит независимого человека, а не вечного должника.
Телефон лежал на столе молча. И это молчание было не пустым, а полным. Полным доверия, спокойствия, уважения к границам.
— А не скучаешь по старой жизни? — спросил Дима. — По постоянной драме, важности, незаменимости?
— Скучаю, — честно сказала Настя. — Но понимаю, что это была не жизнь, а зависимость. От ощущения нужности, от адреналина, от иллюзии контроля.
— И что теперь?
— А теперь учусь получать это ощущение нужности по-другому. На работе, в отношениях с тобой, в дружбе. Не через жертвенность, а через настоящий вклад.
Мама позвонила в воскресенье вечером:
— Настенька, как дела?
— Хорошо. А у тебя?
— Отлично. Представляешь, записалась на танцы. Латиноамериканские.
— Серьёзно? — Настя рассмеялась. — И как?
— Пока падаю постоянно, но весело. И познакомилась там с интересными людьми.
— А Виктор как? — Виктор — это был мамин новый мужчина, ровесник, вдовец.
— Виктор хороший. Мы вчера в театр ходили. Только он какой-то серьёзный очень, а я теперь хочу легкости.
— Правильно хочешь.
— Да. Слишком долго была серьёзной. Настя, а ты не хочешь на следующих выходных к нам в гости? Виктор обещал шашлыки.
— Хочу. А с Димой можно?
— Конечно можно. Будет веселее.
Настя положила трубку и поняла — вот оно. Вот то, о чём мечтала, но не понимала. Нормальные отношения. Когда зовут в гости не из чувства долга, а из желания провести время вместе. Кода мама делится радостями, а не проблемами. Когда звонят не требовать, а дарить.
Тридцать два года, чтобы научиться отличать любовь от манипуляций. Полгода, чтобы научиться говорить «нет» без чувства вины. И целая жизнь впереди, чтобы строить отношения на новом фундаменте — взаимного уважения и настоящей заботы.
За окном шёл дождь, на кухне пахло ужином, который готовил Дима, на столе лежал телефон — молчаливый и спокойный.
И это молчание было не пустым, а полным. Полным доверия.
