Максим Петрович Соловьёв всю жизнь проработал инженером на заводе, вырастил двоих детей, похоронил жену и вышел на пенсию с твёрдым убеждением, что теперь-то он заслужил покой. Дети давно разлетелись по своим гнёздам: дочка Алина уехала в Москву, сын Игорь обосновался в Питере, и оба звонили исправно по воскресеньям, интересовались здоровьем и уговаривали переехать к ним. Максим Петрович каждый раз отвечал одно и то же: спасибо, детки, я тут нормально устроился, не хочу никого обременять.
На самом деле он просто не представлял, как можно жить в чужой квартире, пусть даже у родных детей, когда привык к своему дому, своему двору, своему ритму жизни. Вставать в шесть утра, даже если никуда не надо идти, потому что организм за сорок лет привык именно к этому времени. Выпивать кружку крепкого чая без сахара, сидя у окна и глядя, как постепенно светлеет небо. Читать газеты, которые всё ещё выписывал по старинке, хотя внуки смеялись и говорили, что всё давно в интернете есть. Гулять по скверу возле дома, где он знал каждую скамейку, каждое дерево, каждого соседа по имени-отчеству.
Так он и жил, размеренно, спокойно, без особых потрясений. Пока в его жизнь не ворвался Рокки.
Это случилось в конце октября, когда город уже окончательно погрузился в осеннюю слякоть и холод. Максим Петрович возвращался из продуктового магазина с двумя пакетами: в одном хлеб, молоко и творог, в другом картошка и капуста для борща. Шёл не торопясь, осторожно обходя лужи, потому что ботинки у него были хорошие, кожаные, но старые, и мочить их без особой нужды не хотелось. До дома оставалось метров триста, когда он услышал лай.
Не просто лай, а отчаянный, надрывный вой, в котором слышались и боль, и страх, и какая-то безысходность. Максим Петрович остановился, прислушался и пошёл на звук. Свернул с тротуара во двор заброшенной двухэтажки, которую должны были сносить ещё три года назад, но всё никак не могли. То денег не было в бюджете, то документы не оформлены, то ещё какая-то бюрократическая волокита.
Собака сидела у помойки, привязанная к трубе короткой цепью. Немецкая овчарка, крупная, с тёмной шерстью на спине и рыжеватой на груди и лапах. Худая до невозможности, рёбра торчали так, что их можно было пересчитать даже через шерсть. Морда исцарапана, на шее от ошейника кровавые потёртости, одна лапа подвёрнута неестественно.
Максим Петрович опустил пакеты на землю и медленно подошёл ближе. Пёс замер, перестав лаять, только глаза следили за каждым его движением, настороженные глаза, в которых читалось одновременно и недоверие, и надежда.
— Ну-ну, тихо, тихо, — пробормотал Максим Петрович, присаживаясь на корточки в паре метров от собаки. Колени противно хрустнули, спина недовольно откликнулась тупой болью, но он не обратил на это внимания. — Кто тебя тут оставил, бедолага? Кто так с тобой?
Пёс не зарычал, не попытался броситься, а только продолжал смотреть, чуть склонив голову набок. Максим Петрович достал из пакета хлеб, отломил большой кусок и протянул вперёд.
— На, ешь. Давай, не бойся.
Овчарка осторожно потянулась, обнюхала хлеб, потом резко схватила его и начала жадно заглатывать, даже не жуя толком. Максим Петрович достал ещё кусок, потом ещё. Полбуханки ушло, прежде чем пёс немного успокоился и перестал хватать еду так, словно боялся, что её сейчас отнимут.
— Так, — сказал Максим Петрович самому себе, разглядывая цепь. — Цепь крепкая. Значит, кто-то специально привязал. Не просто потерялся, а именно оставили тут.
Он встал, забрал пакеты и пошёл домой, в надежде, что кто-то заберет собаку домой. Пёс проводил его долгим взглядом, но не залаял, не заскулил, а просто смотрел.
Дома Максим Петрович разобрал покупки, поставил чайник и задумался. Он никогда не держал собак, жена их побаивалась, а потом дети были маленькие, потом работа, заботы, времени не хватало. Но сейчас картина измождённого пса, привязанного к трубе и брошенного на произвол судьбы, стояла перед глазами и не давала покоя.
— Ну что за дела, как я так мог его оставить — пробормотал он, наливая чай. — Надо в службу по отлову звонить. Пусть они заберут, пристроят куда-нибудь.
Он достал телефон, нашёл номер городской ветеринарной службы и уже собрался набрать, но пальцы замерли над экраном. В голове крутилась одна мысль: а что, если его не пристроят? Что, если усыпят? Собака-то взрослая, исхудавшая, травмированная. Кому она нужна?
Максим Петрович выпил чай, походил по квартире, попытался отвлечься газетой, но буквы расплывались перед глазами, и мысли возвращались к овчарке. Наконец он не выдержал, натянул куртку и вышел обратно на улицу.
Пёс сидел на том же месте, но теперь уже не лаял, а просто лежал, положив морду на лапы, и смотрел в никуда. Услышав шаги, поднял голову.
— Ну что, дружище, — сказал Максим Петрович. — Давай попробуем тебя отсюда вытащить.
Он подошёл к цепи и приложив усилия, ему удалось развязать цепь. Звякнул металл, цепь упала на землю, и пёс замер, не понимая, что произошло. Максим Петрович отступил на пару шагов назад, давая овчарке освоиться с новой реальностью.
Пёс медленно встал на лапы, одна задняя всё же подволакивалась, видимо, повреждена была серьёзно. Сделал шаг, другой. Потом посмотрел на Максима Петровича, и в глазах его мелькнуло что-то новое. Не просто благодарность, а понимание.
— Пошли, что ли, — негромко сказал Максим Петрович и направился в сторону дома.
Овчарка поковыляла следом. Медленно, неуверенно, прихрамывая на заднюю лапу. Максим Петрович не оборачивался, просто шёл в своём обычном темпе, и где-то на уровне инстинкта чувствовал, что пёс идёт за ним.
Они дошли до дома. Максим Петрович открыл калитку, пропустил овчарку во двор, потом открыл дверь в подъезд.
— Заходи, — сказал он просто.
Пёс переступил порог квартиры, огляделся, принюхался и осторожно прошёл в прихожую. Максим Петрович закрыл дверь, снял куртку и задумался. Надо псу дать поесть, это раз. Надо осмотреть лапу и шею, это два. Надо решить, что делать дальше, это три.
С едой вопрос решился быстро, он достал из холодильника остатки варёной курицы, которую готовил вчера на ужин, порезал на куски и положил в тарелку. Овчарка набросилась на еду с тем же исступлением, что и на хлеб, но Максим Петрович остановил её.
— Полегче, полегче, а то блевать будешь, — сказал он строго и убрал тарелку. — По чуть-чуть. Давай так: съешь половину, отдохнёшь, потом ещё дам.
Пёс посмотрел на него с таким укором, что Максим Петрович едва не рассмеялся.
— Не смотри так. Я тебе добра желаю. После голодовки нельзя сразу много жрать, желудок не выдержит.
Он налил воды в другую тарелку, и овчарка жадно начала лакать. Потом села, тяжело дыша, и Максим Петрович смог наконец рассмотреть её получше. Кобель, молодой ещё, года три, не больше. Шерсть свалявшаяся, грязная, местами в репьях. Шея натёрта ошейником до крови, ошейник сам из дешёвой синтетики, врезавшаяся в кожу. На морде царапины, одно ухо надорвано. Задняя правая лапа явно травмирована, то ли вывих, то ли перелом.
— Надо к ветеринару тебя тащить, — пробормотал Максим Петрович. — Только вот вопрос: как? Дойдешь ли ты сам?
Пёс посмотрел на него и, словно в ответ, осторожно лизнул протянутую руку. Максим Петрович почувствовал, как что-то дрогнуло внутри.
— Ладно, — сказал он тихо. — Значит, так. Сейчас я тебе дам доесть курицу, потом ты отдохнёшь тут, а утром поедем к ветеринару. Договорились?
Овчарка будто поняла. Легла на пол в прихожей, положила морду на лапы и закрыла глаза. Максим Петрович достал из шкафа старое одеяло, которое давно собирался выбросить, и постелил рядом с псом.
— На, ложись сюда. Так мягче будет.
Пёс перебрался на одеяло, устроился поудобнее и через минуту уже тихо посапывал. Максим Петрович стоял рядом и смотрел на него, не до конца понимая, что только что произошло. Он, который всю жизнь не держал собак, который планировал провести пенсию в тишине и покое, только что привёл домой здоровенную немецкую овчарку, исхудавшую, травмированную и совершенно незнакомую.
— Ну ты, Соловьёв, даёшь, — сказал он себе вслух. — Совсем спятил на старости лет.
Утром Максим Петрович проснулся раньше обычного, в половине шестого. Первым делом пошёл проверить, на месте ли пёс. Тот лежал на одеяле, но глаза уже были открыты, и хвост осторожно шевельнулся при виде человека.
— Доброе утро, — сказал Максим Петрович и тут же почувствовал себя идиотом. С каких это пор он здоровается с собаками?
Пёс поднялся на три лапы, на заднюю правую не наступал, видимо, старался не нагружать. Максим Петрович налил ему воды, дал остатки вчерашней курицы и сварил кашу на воде. Овчарка всё съела с аппетитом, но уже не так жадно, как вчера.
— Так, — сказал Максим Петрович, доставая телефон. — Надо искать ветеринарную клинику. Желательно, чтобы близко к дому была.
Он нашёл ближайшую клинику, позвонил, договорился на девять утра. Потом задумался: а как пса туда доставить? Собака точно не дойдет. Своей машины у Максима Петровича не было уже года, продал после смерти жены, потому что ездить особо некуда было, а расходы на содержание авто не окупались. Автобусом с собакой таких размеров не поедешь, особенно если она травмирована. Такси? Возьмут ли с собакой?
Он снова позвонил в клинику, объяснил ситуацию. Администратор сказала, что у них есть выездная служба, но это дороже. Максим Петрович согласился, не раздумывая.
Ветеринар приехал ровно в девять, молодой парень лет тридцати, в белом халате, с большой сумкой инструментов.
— Здравствуйте, я Андрей Викторович, — представился он. — Где наш пациент?
Максим Петрович провёл его в зал. Овчарка насторожилась, но не зарычала, когда ветеринар присел рядом и начал её осматривать.
— Так-так-так, — бормотал Андрей Викторович, ощупывая лапу, проверяя зубы, слушая сердце стетоскопом. — Истощение, обезвоживание, рваные раны на шее от ошейника, ссадины на морде. Задняя правая лапа, похоже на вывих, но надо сделать рентген, чтобы исключить перелом. Ещё блохи есть, глистов наверняка полно. Сколько он у вас?
— С вчерашнего вечера.
— Подобрали?
— Можно и так сказать.
Андрей Викторович кивнул, доставая из сумки шприцы и ампулы.
— Сейчас сделаю обезболивающее и противовоспалительное. Раны обработаю. Потом надо будет привезти его в клинику на рентген и полное обследование. Ну и прививки сделать, когда окрепнет. Есть у него документы, ветпаспорт?
— Откуда? Я ж говорю, подобрал.
— Тогда будем делать всё с нуля. — Ветеринар вколол псу обезболивающее, подождал минут пять, потом взялся за лапу. Держите его за голову, пожалуйста. Сейчас будет неприятно.
Максим Петрович обхватил морду овчарки ладонями. Пёс дёрнулся, когда Андрей Викторович трогал больную лапу, но не огрызнулся, только тихо заскулил.
— Всё, готово, — сказал ветеринар, наматывая на лапу повязку. — Дня три-четыре покоя, и лапа заживёт. Главное, не давайте ему бегать и прыгать. Вот раны на шее обработаем…
Он достал антисептик, ватные диски и начал промывать кровавые потёртости. Пёс терпел молча, только иногда вздрагивал, когда ветеринар задевал особенно болезненные места.
— Это ж какой нелюдь так затянул? — заметил Андрей Викторович. — Прямо в тело врезался ошейник.
— Я вчера сразу срезал, как только привёл домой.
— Правильно сделали. Ещё день-два, и началось бы заражение. — Ветеринар закончил обработку, достал тюбик мази и намазал раны. — Вот эту мазь будете наносить два раза в день, утром и вечером. Она заживляющая, с антибиотиком. И вот таблетки, это противовоспалительное, по одной в день, пять дней. Давайте с едой, чтобы желудок не раздражать.
Максим Петрович кивал, запоминая инструкции. Андрей Викторович достал блистеры с таблетками, тюбики мази, шприцы для уколов, если понадобятся, и сложил всё в пакет.
— Вот, держите. А через неделю привезёте его в клинику на осмотр. Я вам дам направление на рентген и полное обследование.
— Сколько я вам должен? — спросил Максим Петрович, доставая бумажник.
Андрей Викторович назвал сумму. Максим Петрович не моргнув глазом отсчитал купюры. Это было больше половины его месячной пенсии, но он даже не подумал торговаться или искать что-то подешевле.
Когда ветеринар уехал, Максим Петрович снова присел рядом с псом. Тот лежал на одеяле, тяжело дыша после процедур, но глаза были благодарные.
— Ну что, дружище, — сказал Максим Петрович тихо. — Теперь ты, выходит, мой. А я, значит, твой. Как тебя звать-то будем?
Пёс посмотрел на него и тихонько гавкнул, один раз, коротко.
— Рокки, — вдруг сказал Максим Петрович, сам не зная, откуда взялось это имя. — Будешь Рокки. Подходит?
Овчарка будто улыбнулась, уголки пасти приподнялись, язык свесился набок. Максим Петрович усмехнулся в ответ.
— Ладно, Рокки. Значит, решено.
Следующие дни прошли в хлопотах. Максим Петрович купил собачий корм, миски, поводок, новый мягкий ошейник, щётку для вычёсывания шерсти. Каждый вечер он обрабатывал Рокке раны, давал таблетки, следил, чтобы тот не перегружал больную лапу. Пёс слушался удивительно послушно, будто понимал, что всё это ради его блага.
Рокки быстро оправился от истощения. Уже через неделю рёбра перестали так явно выпирать, шерсть приобрела здоровый блеск, в глазах появился живой интерес ко всему происходящему. Он ходил за Максимом Петровичем по дому следом, укладывался рядом, когда тот читал газету, садился у ног, когда тот смотрел телевизор. По ночам устраивался возле кровати хозяина и тихо посапывал во сне.
Соседи, конечно, сразу заметили нового жильца. Старушка Вера Ивановна из соседнего дома каждый раз, встречая Максима Петровича на улице, причитала:
— Ой, Максим Петрович, ну зачем вам собака-то в ваши годы? Хлопот же сколько! Кормить, выгуливать, к ветеринару таскать!
— Вера Ивановна, а мне не в тягость, — отвечал Максим Петрович спокойно.
И это была правда. Он и сам не ожидал, но Рокки стал для него не обузой, а… компаньоном что ли. С псом не так одиноко было сидеть по вечерам, не так тихо и пусто в доме. Рокки не лез с излишней лаской, не путался под ногами, но его присутствие ощущалось постоянно.
Через две недели они съездили в клинику на полное обследование. Рентген показал, что лапа срослась правильно. Андрей Викторович сделал прививки, завёл ветеринарный паспорт, занёс туда все отметки.
— Отличная собака, — сказал он Максиму Петровичу. — Умная, послушная.
— Да, я уже понял, — кивнул Максим Петрович, почёсывая Рокки за ухом.
Но в конце ноября случилось то, чего Максим Петрович совсем не ожидал.
Он как обычно гулял с Рокки по скверу. Вечерело рано, фонари уже горели, людей почти не было, все торопились по домам. Рокки бежал рядом на поводке, принюхиваясь к кустам, иногда оглядываясь на хозяина, проверяя, всё ли в порядке.
Максим Петрович завернул за угол здания, и тут Рокки резко дёрнулся вперёд, так что поводок натянулся струной. Пёс замер, напрягся всем телом, и из горла его вырвалось низкое предупреждающее рычание.
— Рокки, что такое? — насторожился Максим Петрович.
И тут он увидел.
У подъезда дома стоял мужик лет сорока, небритый, в помятой куртке и грязных джинсах. Лицо одутловатое, глаза мутные. Он что-то бормотал себе под нос и явно пытался открыть домофон, тыкал пальцем в кнопки наугад, матерился, когда дверь не открывалась.
Ничего особенного. Нетрезвый сосед, решивший попасть домой. Максим Петрович собрался обойти его стороной, но Рокки не двигался с места, продолжая рычать, и взгляд его был прикован к мужику.
А потом мужик обернулся, и Максим Петрович увидел его глаза. Они смотрели на Рокки, и в них было что-то… странное. Не удивление, не испуг от неожиданности.
— Рекс? — бросил мужик, щурясь. — Рексик, ты что ли?
Рокки оскалился, показав клыки, и рычание стало громче, злее.
Мужик шагнул вперёд, качнулся, едва не упал.
— Да это ж ты! — он расплылся в фальшивой улыбке. — Нашёлся, гад! А я думал, больше нет тебя в живых. Иди сюда, иди!
Максим Петрович почувствовал, как внутри всё похолодело от неприятного предчувствия. Рокки отступил назад, прижался к ноге хозяина, но от мужика не отводил глаз.
— Вы его знаете? — спросил Максим Петрович, хотя ответ и так был очевиден.
— Ещё бы не знать! — мужик икнул. — Это ж мой пёс. Рекс. Полгода с ним промучился, кормил, поил. А он, злой, кусучий оказался! Хотел я его продать, не получилось, никто не взял. Вот и вывез подальше. А он, выходит, жив остался…
Максим Петрович стиснул зубы, чувствуя, как поднимается внутри какая-то глухая, холодная ярость. Значит, вот кто привязал Рокки у той помойки. Вот кто затянул ошейник до крови, вот кто бросил умирать.
— Так, значит, — сказал мужик, делая ещё шаг вперёд. — Отдавай пса. Он мой.
— Ваш? — Максим Петрович едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. — У вас документы на него есть? Ветпаспорт?
— Какие ещё документы? — мужик помотал головой, пытаясь сфокусироваться. — Я ж тебе говорю, мой пёс!
— Ничего вы не докажете. — Максим Петрович развернулся, потянув Рокки за собой. — Идём.
— Да стой ты! — заорал мужик. — Верни пса, я сказал!
Максим Петрович не обернулся, просто пошёл прочь, чувствуя, как Рокки идёт рядом, прижимаясь к ноге и изредка оглядываясь назад, проверяя, не следует ли мужик за ними.
Но тот не последовал, только покричал вслед что-то плохое и снова принялся тыкать в домофон.
Дома Максим Петрович долго сидел на кухне, пытаясь успокоиться. Рокки лежал у его ног, положив морду на колени хозяина, и время от времени тихонько поскуливал.
— Не отдам я тебя, — сказал Максим Петрович, поглаживая пса по голове. — Никому не отдам. Слышишь?
Рокки тяжело вздохнул, словно тоже понимал, что спокойная жизнь, которая только-только начала налаживаться, снова под угрозой. Ведь прежний его хозяин теперь точно не отстанет от них.
Утром следующего дня Максим Петрович проснулся с тяжёлым чувством в груди. Сон был беспокойный, снились какие-то обрывочные кошмары, в которых тот неадекватный мужик гонялся за Рокки по тёмным дворам, а он сам никак не мог их догнать, ноги словно увязали в болоте. Рокки лежал на своём одеяле, но спал чутко, и когда Максим Петрович встал, пёс тут же открыл глаза и посмотрел на хозяина внимательно, изучающе.
–Всё нормально, дружище, – сказал Максим Петрович, хотя на душе было совсем не нормально. – Пойдём, позавтракаем.
Он насыпал Рокки корм, налил воды, сам заварил крепкий чай и сел у окна, глядя на серое ноябрьское утро. В голове крутилась одна мысль: а что, если этот тип действительно придёт за собакой? Что, если у него какие-то документы всё-таки есть? Максим Петрович слабо разбирался в юридических тонкостях, связанных с домашними животными, но интуитивно понимал, что если у мужика есть доказательства покупки или хотя бы какие-то бумаги на Рокки, то формально пёс считается его собственностью.
Он достал телефон и начал гуглить информацию. Полчаса чтения статей и форумов дали примерно такую картину: животное считается имуществом, и если есть документы, подтверждающие право собственности, то вернуть его через суд вполне реально. Но если документов нет, если собака была брошена и фактически от неё отказались, то новый владелец имеет все основания оставить её себе. Особенно если он может доказать, что животное было в плачевном состоянии и он спас ему жизнь.
–Значит, так, – пробормотал Максим Петрович, откладывая телефон. – Надо собирать доказательства. На всякий случай.
Он нашёл в ящике старый фотоаппарат, который не включал уже год, зарядил его и сделал несколько снимков Рокки. На фото были видны зажившие, но ещё различимые раны на шее, лёгкая хромота на заднюю лапу. Потом Максим Петрович позвонил Андрею Викторовичу, ветеринару.
–Добрый день. Беспокоит Соловьёв, вы помните, две недели назад осматривали мою овчарку.
–Конечно помню. Что-то случилось?
–Не совсем. Просто вопрос один. Вы можете предоставить какую-то справку о том, в каком состоянии был пёс, когда я его привёл? Ну, там про истощение, про раны, про вывих?
Андрей Викторович помолчал секунду, потом спросил осторожно:
–Проблемы с прежним владельцем?
–Откуда знаете?
–Да у меня половина таких случаев именно с этим связана. Люди подбирают животных, выхаживают, а потом объявляются бывшие хозяева и требуют вернуть. – В голосе ветеринара слышалось сочувствие. – Я сделаю вам подробное заключение, распечатаю на бланке клиники, поставлю печать. В нём будет указано всё: степень истощения, обезвоживание, характер травм, срок их давности. Это поможет, если дойдёт до разбирательств.
–Спасибо вам большое.
–Не за что. Подъезжайте сегодня, я всё оформлю. И знаете что, если понадобится, я готов дать показания, что собака была в критическом состоянии и без вашей помощи могла погибнуть. Это важно для суда, если что.
Максим Петрович почувствовал, как внутри потеплело от этих слов. Значит, не один он такой, значит, есть люди, которые понимают.
–Спасибо. Я сегодня приеду.
Они съездили в клинику ближе к обеду. Андрей Викторович действительно подготовил подробное заключение на трёх листах, с описанием каждой травмы, с датами осмотра, с фотографиями, которые делались в первый день. Максим Петрович сложил бумаги в папку, убрал в сумку и почувствовал себя чуть спокойнее. Хоть какая-то защита теперь есть.
Но настоящие проблемы начались через три дня. Максим Петрович возвращался с вечерней прогулки, когда увидел у своего подъезда того самого мужика. Только теперь он был трезвый, одетый почище, и рядом с ним стоял участковый, молодой парень в форме, с недовольным лицом.
–Вот он, – сказал мужик, увидев Максима Петровича. – Это он мою собаку украл.
Участковый вздохнул и достал блокнот.
–Соловьёв Максим Петрович?
–Я.
–Вас обвиняют в краже собаки. Вот гражданин Лебедев Григорий Николаевич утверждает, что немецкая овчарка, которая находится у вас, принадлежит ему.
Максим Петрович стиснул зубы, чувствуя, как внутри закипает злость.
–Никакой кражи не было. Я нашёл эту собаку привязанной к трубе у заброшенного дома, в жутком состоянии. Она была истощённая, раненая, брошенная. Я её спас.
–Я не бросал! – возмутился Лебедев. – Она у меня с поводка сорвалась, убежала! Я её искал, по объявлениям давал, а он её себе забрал!
–Объявления? – Максим Петрович холодно усмехнулся. – Где эти объявления? Покажите.
Лебедев замялся:
–Ну… в интернете размещал. На форумах.
–Покажите скриншоты. Или распечатки. Хоть что-нибудь.
–Я их не сохранял, – пробормотал Лебедев, отводя глаза.
Участковый переводил взгляд с одного на другого и явно не знал, чью сторону принять.
–Так, граждане. Давайте по порядку. У кого из вас есть документы на собаку?
–У меня, – быстро сказал Лебедев и полез в карман. Достал мятую ксерокопию какой-то бумаги. – Вот, договор купли-продажи. Я покупал щенком, два года назад.
Участковый взял бумагу, покрутил в руках.
–Ну вот видите, – сказал участковый, глядя на Максима Петровича. – Возможно, это действительно одна и та же собака.
–Товарищ, участковый, не знаю как вас по имени звать, – Максим Петрович достал из сумки папку с документами, – вот ветеринарное заключение. В нём подробно описано, в каком состоянии была собака, когда я её нашёл. Почитайте.
Участковый открыл папку, пробежал глазами по тексту. Лицо его постепенно менялось, становилось всё более хмурым.
–Истощение третьей степени, – читал он вслух. – Обезвоживание. Множественные рваные раны в области шеи от тугого ошейника. Вывих задней конечности. Ссадины на морде. Блохи, глисты… – Он поднял глаза на Лебедева. – Это что за история?
–Да не знаю я! – забеспокоился тот. – Может, после того как убежал, где-то травмировался!
–Ага. Сам себе ошейник затянул до крови и сам себе лапу вывихнул, – язвительно заметил Максим Петрович. – И сам себя к трубе цепью привязал.
–К трубе? – переспросил участковый.
–Именно. Я нашёл собаку привязанной цепью к водосточной трубе возле заброшенной двухэтажке на Садовой. Кто-то вывез её туда и бросил умирать.
Лебедев побледнел:
–Это не я!
–А кто же? – Максим Петрович шагнул ближе, и в голосе его прозвучала такая ледяная злость, что Лебедев невольно отступил. – Кто так затянул ошейник, что он врезался в шею до крови? Кто морил голодом, пока рёбра не стали видны? Кто сломал псу лапу?
–Я не бил его! Я вообще нормально с ним обращался!
–Нормально? – Максим Петрович достал телефон, открыл фотографии, которые ему скинул ветеринар. – Вот, смотрите. Это Рокки в первый день, когда я его привёл домой. Видите рёбра? Видите раны?
Участковый взял телефон, посмотрел на снимки, потом снова на Лебедева.
–Объясните.
–Да откуда я знаю! Может, он там, пока бегал, где-то в драку влез с другими собаками!
–Ошейник собаки в драках не затягивают, – холодно заметил участковый. – И к трубам не привязывают. Слушайте, Лебедев, у меня такое ощущение, что вы что-то недоговариваете.
Лебедев заёрзал, облизал губы.
–Ладно. Может, я его и вывез. Но не специально! Просто он у меня дома всё портил, кусался, не слушался. Я не справлялся. Вот и решил…проучить его, отпустить на волю. Типа, на природу.
–На природу, – повторил участковый тоном, не предвещающим ничего хорошего. – К заброшенному дому, на цепи, без еды и воды. Отличный урок преподали собаке.
–Я думал, кто-нибудь найдёт!
–Нашли, – кивнул Максим Петрович. – Я нашёл. Выходил, вылечил. И теперь эта собака моя.
–Постойте, – Лебедев снова полез в карман. – У меня же договор есть! Это значит, что пёс мой по закону!
Участковый покачал головой:
–По закону, Лебедев, то, что вы сделали, называется жестоким обращением с животными. За это вы можете сесть в тюрьму. Хотите, я сейчас оформлю заявление от гражданина Соловьёва?
Лебедев побелел окончательно:
–Да вы чего! Какое заявление?
–А вот такое. Вы бросили животное на верную гибель, причинили ему страдания. Тут и прокуратуре работы хватит. – Участковый закрыл блокнот. – Так что давайте так, Лебедев. Вы сейчас отказываетесь от претензий, пишете расписку, что добровольно передаёте собаку гражданину Соловьёву, и мы закрываем этот вопрос. Иначе я оформлю материал, и будете объясняться уже следователю.
Лебедев помялся, посмотрел на Максима Петровича, на Рокки, который стоял рядом с хозяином и внимательно следил за всем происходящим.
–Ладно, – пробормотал он наконец. – Забирайте. Одни проблемы с ним.
Участковый достал чистый лист из блокнота, продиктовал текст расписки. Лебедев нацарапал её кое-как, сунул в руки Максиму Петровичу и быстро ушёл, не оборачиваясь.
Когда он скрылся за углом, участковый вздохнул и посмотрел на Максима Петровича:
–Вы знаете, таких типов я уже десятки повидал. Заводят животных, не думая о последствиях, а потом избавляются самыми мерзкими способами. Хорошо, что вы эту собаку нашли вовремя.
–Спасибо вам, – Максим Петрович пожал руку участковому. – За понимание.
–Не за что. Просто делаю свою работу. – Участковый кивнул Рокки. – Берегите его.
Вечером Максим Петрович сидел на кухне и пил чай, а Рокки лежал у его ног, положив морду на колени хозяина. Расписка от Лебедева лежала на столе, и Максим Петрович время от времени бросал на неё взгляд, всё ещё не веря, что всё действительно закончилось.
–Ну вот, – сказал он Рокки тихо. – Теперь ты официально мой. Никто тебя не заберёт.
Рокки поднял глаза, и в них было столько преданности, столько благодарности, что Максим Петрович почувствовал, как к горлу подступает комок.
–Знаешь, дружище, – продолжал он, поглаживая пса по голове, – я всю жизнь думал, что мне собаки не нужны. Что это лишние хлопоты, лишние траты, лишняя ответственность. А оказалось, что без тебя мне было пусто. Вот раньше я этого не понимал, а теперь понял. Ты мне нужен больше, чем я тебе.
Рокки тихонько гавкнул и Максим Петрович рассмеялся.
–Согласен, значит.
Он допил чай, встал, подошёл к окну. За стеклом моросил мелкий дождь, город погружался в сумерки, где-то вдали мигали огни. Обычный ноябрьский вечер, обычная жизнь, которая текла своим чередом. Но для Максима Петровича Соловьёва этот вечер был особенным, потому что он понял одну простую вещь: спасая Рокки, он спас и себя. От одиночества, от пустоты, от ощущения, что жизнь закончилась и впереди только доживание.
–Пойдём спать, – сказал он Рокки. – Завтра новый день. И он, между прочим, будет хорошим.
Рокки встал, потянулся и направился к своему одеялу в прихожей. Но Максим Петрович остановил его:
–Постой. А знаешь что? Давай ты сегодня со мной поспишь. Тут теплее будет.
Рокки посмотрел на него удивлённо, потом осторожно прошёл в спальню и залез на кровать. Максим Петрович тоже лёг в кровать, выключил свет, и они оба замерли в темноте, слушая, как за окном шумит дождь и где-то далеко едут машины.
–Спокойной ночи, Рокки, – прошептал Максим Петрович.
И услышал в ответ тихое довольное сопение.
Прошло несколько недель. Жизнь вошла в новое русло, и Максим Петрович даже представить не мог, как раньше обходился без Рокки. Пёс стал частью его жизни. Такой же естественной и необходимой, как утренний чай, как прогулки по скверу, как вечерние новости по телевизору.
Они гуляли каждый день, в любую погоду. Рокки выучил команды, хотя Максим Петрович никогда не занимался дрессировкой. Пёс просто сам понимал, чего от него хотят. Сидеть, лежать, рядом, ко мне – всё это Рокки усваивал с первого раза, будто знал эти команды всегда.
Соседи привыкли видеть их вместе. Вера Ивановна перестала причитать про хлопоты и теперь каждый раз, встречая Максима Петровича, интересовалась здоровьем Рокки. Дворник Петрович, угрюмый мужик, который раньше на приветствия отвечал ворчанием, теперь здоровался первым и всегда почёсывал Рокки за ухом.
Максим Петрович поймал себя на мысли, что он счастлив. Просто счастлив, без всяких оговорок и условий. У него есть дом, есть здоровье, есть дети, которые звонят по воскресеньям. И есть Рокки, который встречает его у двери, когда он возвращается из магазина, который смотрит преданными глазами и который никогда не предаст.
Однажды позвонила дочь Алина. Как обычно, спросила про здоровье, про дела, а потом сказала:
–Пап, а что это у тебя в голосе такое?
–Что такое? – не понял Максим Петрович.
–Не знаю. Ты какой-то… довольный что ли. Раньше ты всегда говорил устало, а сейчас как-то бодрее.
–Да вот, собаку завёл, – сказал Максим Петрович и сам удивился, как легко произнёс эти слова. – Немецкую овчарку. Рокки зовут.
–Собаку?! – Алина была явно ошарашена. – Пап, ты серьёзно?
–Абсолютно.
–Но… но как же? Ты же никогда не хотел собак! Ты же говорил, что это хлопотно!
–Хлопотно, – согласился Максим Петрович, глядя на Рокки, который лежал у его ног и внимательно слушал разговор. – Но оно того стоит. Знаешь, Алин, я понял одну вещь. Иногда тебе в жизнь приходит кто-то совершенно неожиданно, и ты понимаешь, что именно этого тебе и не хватало. Вот Рокки как раз такой.
Алина помолчала, потом сказала тихо:
–Я рада, пап. Правда рада. Значит, тебе не так одиноко теперь?
–Совсем не одиноко, – улыбнулся Максим Петрович. – Совсем.
После разговора он сел на диван, и Рокки тут же положил голову ему на колени. Максим Петрович гладил пса по тёплой шерсти и думал о том, как странно устроена жизнь. Несколько месяцев назад он был обычным одиноким пенсионером, который тихо доживал свой век в пустом доме. А теперь у него есть друг, компаньон, член семьи – называй как хочешь. Есть тот, кто ждёт его дома, кто радуется его возвращению, кто просто рядом.
–Спасибо тебе, Рокки, – сказал он тихо. – За то, что ты есть.
