С самого утра Алёну не отпускало липкое ощущение: будто рядом зреет какая-то беда. Не громкая — но настоящая.
Первым делом набрала маму.
— Мам, как ты? — старалась говорить ровно.
— Прекрасно, доченька, — бодро ответила Тамара Леонидовна. — Давление как у космонавта, голова не ноет. А что случилось-то?
— Да так… проверяю тебя на всякий случай. Я побежала, смена ранняя. Если что — звони.
Разговор вроде успокоил, а внутри тревога не растворилась, только ушла вглубь и продолжила скребсти изнутри. Явной причины не было — но с её работой беда иногда выбирает самые будничные дни. А сегодня ещё и понедельник… сами понимаете.
Алёна допила остывающий кофе, взглянула на стрелки — половина седьмого, — натянула форму, сунула в сумку перекус и выехала на подстанцию.
Во дворе её уже ждал Павел — сегодня они в паре: он за рулём, она — врач. Увидев Алёну, Паша махнул сигаретой, улыбаясь; в ответ она лишь кивнула — силы экономила.
— Ты чего такая пасмурная? — спросил он, затягиваясь. — Примета плохая приснилась?
— Паша, ничего не случилось… пока. Но будет. Чувствую, — выдохнула она.
— Тьфу-тьфу, не каркай, — крякнул он. — С утра такие мысли — себе дороже.
Алёна подняла голову: небо было натянуто пластом серых туч. Вот-вот хлынет. С детства терпеть не могла дождь — может, отсюда эта липкая тоска? Уже почти решила, что всё из-за погоды, как…
— Хорошей вам смены! — на бегу крикнула новенькая фельдшер Катя.
Павел моментально поперхнулся дымом, закашлялся и потряс в воздухе кулаком — шутя, но заметно нервно.
— Ой, простите! — Катя распахнула глаза. — Совсем из головы вылетело…
Новенькая была на подстанции всего неделю и никак не запоминала негласное правило: бригаде на выезд «удачи» не желают — примета дурная.
— Ну вот, — едва слышно проговорила Алёна, и тоненькая струйка холода прошлась по спине.
— Типун тебе на язык, — буркнул Паша, швырнув окурок в урну.
С диспетчерской прилетал задание за заданием. Алёна всякий раз вздрагивала, когда громкая связь объявляла адрес и причину вызова:
— Мужчина, тридцать пять, сильная головная боль, речь неразборчива. Вероятность инсульта.
«Только не инсульт…» — сжала зубы она. Да, врач «скорой» должен быть готов ко всему, но каждый такой вызов проходил через неё, будто через открытую рану.
К счастью, у того парня никаких инсультов не нашлось. Язык заплетался от бессонной ночи и спиртного — до утра отмечали день рождения друга. Алёна дала таблетку, велела поспать.
— А если пивка хряпнуть, полегчает? — с надеждой спросил именинный гость.
— Ни в коем случае, — отрезала она. — Хотите жить долго — забудьте про «опохмелиться».
Выйдя из подъезда, Алёна впервые за утро облегчённо выдохнула: пронесло. «Может, Паша прав, и моё «чую беду» — просто усталость?» Только подумала — диспетчер снова позвала:
— Бригада, выезжайте на центральное кладбище.
— Куда? — не поверил Паша.
— На кладбище… — Алёна стискивала планшет. Сердце ухало где-то у горла.
Город прощался с известным артистом, «нашим, местным» (хотя Алёна признавалась себе, что раньше о нём не слышала). Людей море: молодые, старики, мужчины с гвоздиками, женщины в чёрных платках. Кто-то вспоминал добрым словом, кто-то тихо всхлипывал. Алёна стояла настороже, Паша курил чаще обычного. Но всё прошло спокойно: их помощь не потребовалась.
Дальше пошли привычные вызовы — температура, давление, «укол на дом». Сутки словно промотались на ускоренной перемотке. До конца смены — каких-то десять минут, и можно домой. Душ, диван, тишина. Новый день с чистого листа.
На всякий случай Алёна в десятый раз набрала маму:
— У меня всё хорошо, — сказала Тамара Леонидовна. — Поужинаю — и в телевизор.
— Ну что, мама в порядке? — Паша кивнул на телефон.
— Да, всё спокойно.
— Видишь? — он расплылся в улыбке. — Я же говорил: никакой беды. А ты всё «дурное предчувствие, дурное предчувствие»…
— Оно и сейчас где-то рядом, — призналась Алёна. — Не пойму только, о чём.
— Заведи себе зверушку, — посоветовал Паша. — От стресса лечит лучше валерьянки.
— Серьёзно?
— У меня дома кот Василий. Прыг на руки — и мурчит. Пять минут — и ты человек. Сплю потом как младенец.
— Паша, у меня сутки через сутки. Кто будет животным заниматься, когда я на работе? Ты — семьянин, а я живу одна.
Она хотела ещё что-то сказать, но ожил планшет — диспетчер вернулась:
— Алёна, извини, но смена ещё не закрыта. Последний вызов: улица Шевченко, двадцать три. Квартира… секунду…
— Сорок восьмая? — автоматически спросила Алёна.
— А ты откуда знаешь? Да, сорок восемь!
— Там Семён Ильич живёт. Я к нему как на свидания езжу. Опять сердце прихватило?
В трубке тяжёлый вздох. Алёне вмиг стало холодно.
— Он умер, Алён… По всем признакам, утром. Полиция уже на месте. Нужно ваше присутствие — сами знаете, для оформления…
— Понимаю, — тихо ответила она, положила планшет на колени и уставилась в окно.
— Жалко мужика, — спустя паузу сказал Паша. — По твоим рассказам — золотой был человек. И не вздумай винить себя: он сам не хотел ложиться, в поликлинику не ходил… Это не на тебе.
— Угу, — кивнула она и закрыла глаза.
С Семёном Ильичом они познакомились полтора месяца назад. Он сам вызвал «скорую»: «Давит в груди, боюсь». Диспетчер предупредила: дверь не заперта, заходите смело.
В прихожей на неё «напал» щенок — крошечный, с ладонь. Сначала забавно порычал на чужую, потом смело залаял. Лишь когда хозяин позвал, вприпрыжку умчался в комнату, хвост пропеллером.
— На улице подхватил, — улыбнулся Семён Ильич, пытаясь приподняться. — Он теперь меня охраняет.
— Лежите, не вставайте, — остановила Алёна. — Щенок чудесный. Я бы такого взяла… если б могла.
— А что мешает?
— Многое, — усмехнулась она. — Давайте лучше о вас. Когда началось, где болит, наблюдаетесь?
Сердце дало сбой после смерти жены — год назад. В поликлинику он ходил, но эффект от лекарств был нулевой.
— Понимаете, хуже мне не от сердца, а от очередей, — ворчал он. — И боли… они как волна: накатит — отпустит. Корвалол — и жив.
— Валидол и корвалол — это не лечение, — мягко сказала она и быстро сняла ЭКГ.
Картинка ей не понравилась. Предложила госпитализацию — Семён Ильич отказался наглухо.
— А Тошу на кого? — взял щенка на руки и прижал к груди. — Ему ж пару месяцев всего.
— Это временно. В больнице подкорректируют терапию — и домой, — убеждала Алёна.
— Ваши коллеги уколчик поставят — и всё. Год живу так. В стационар — ни ногой. Хотите — оформим отказ.
Переубедить его не удавалось ни в первый визит, ни в последующие. И вызовы шли еженедельно: «Опять душит».
— Раньше отпускало быстрее, — смущённо объяснял он. — А сейчас — как тисками.
— Болезнь прогрессирует, — твердила она. — Нужна схема, нужен врач, нужна дисциплина.
— Не могу, — упрямился он, гладя Тошу по бархатным ушам. — Некому со щенком сидеть. Он — малой ещё.
— А если с вами что-то случится? — не выдержала тогда Алёна.
— Не случится, — мотнул он. — А если вдруг… Я с соседкой говорил. Пообещала присмотреть, я ей даже показал, где деньги лежат — на корм. Не все ведь берут животных — дорого это.
Алёна тогда отметила: человек хороший. По-доброму наивный. А теперь… теперь «последний вызов» действительно — последний.
— Приехали, — Паша положил ладонь ей на плечо.
Ноги налились свинцом. Алёна поднялась на третий этаж. В квартире были участковый и соседка — Лидия Степановна: знакомы по прошлым вызовам. В тот раз Семёну Ильичу стало плохо во дворе, и именно Лидия звонила 103 — тогда они и разговорились.
— Здравствуйте, Алёна, — тихо кивнула соседка.
— Добрый вечер, Лидия Степановна. Это вы вызвали полицию?
— Я. Тошка с утра лаял без умолку. Думала — настроение у человека, мало ли. Я на дачу съездила, возвращаюсь — он всё лает… Позвонила участковому, он пришёл со слесарём, дверь открыли — а там… — она махнула в сторону спальни.
— Я поняла. Спасибо.
Алёна зашла в комнату. На столике тихо догорала лампадка. Она стояла молча, глотая ком, а потом села за бланки. Уже выходя, вдруг спохватилась:
— Щенок где? — повернулась к участковому. — Чёрненький такой. Вы его видели?
— Видел, — кивнул тот. — Сначала под ногами крутился, на всех рычал. Соседка, вроде, забрала.
«Слава Богу», — выдохнула Алёна. Её только что сдавливало мыслью, что Тошку могли выгнать на улицу.
Решила заскочить к Лидии Степановне «на минутку». Та уже успела уйти по делам, но открыла на первый звонок.
— Алён, что-то случилось?
— Да нет… Хотела сказать спасибо, что забрали Тошу. Он, наверное, переживает.
— Кто?
— Ну щенок. Он же у вас?
— А… щенок. — Лицо соседки на миг стало закрытым. — Забирала. Потом выпустила. Что он мне… Я же не хотела, чтобы он мешал полиции: лает, бросается. На улице ему лучше. Голова от его воя трещать начала.
— Подождите… вы его выпустили? Под дождь? Один?
— Не драматизируй, — поморщилась она. — Жить захочет — выживет. Мир не без добрых людей.
— Но Семён Ильич говорил, что вы договорились и он показал, где деньги…
— Не понимаю, о каких деньгах речь, — резко отрезала Лидия. — Мне некогда, извини.
Дверь захлопнулась. Алёна вдохнула, выдохнула и бегом слетела вниз.
На улице уже накрапывало, и дождь быстро густел.
— Ты чего под струями стоишь? — крикнул Паша из кабины. — Залезай!
Алёна распахнула дверь, сунула в салон медикаменты… и закрыла.
Паша вышел сам:
— Ты что творишь?
— Езжай на подстанцию. Смена закончилась. Мне надо найти щенка. Он далеко уйти не мог. Я быстро.
— Одна ты никуда не пойдёшь, — коротко сказал Паша, затушил сигарету о мокрый асфальт и встал рядом. — Стемнеет скоро. Ищем вместе. Машина постоит — мир не рухнет.
К ним присоединился участковый — тот самый, что ещё был в квартире. Услышал их спор, подошёл:
— Давайте помогу. Мокнуть вместе веселее.
Трое взрослых людей десять минут прочёсывали двор, заглядывали под машины, в кусты, под крыльца. Щенка будто и не было.
— Нашёл! — вдруг рявкнул Паша.
Алёна сорвалась с места, участковый — следом. Паша стоял у лавочки через дорогу от дома. Под лавкой, дрожа и огрызаясь, забился тоненький мокрый комок.
— Вот же артист, — обрадовался Паша. — Я к нему с «иди сюда, герой», а он мне «ррр»!
— Тоша, хорошенький, — Алёна присела на мокрый бордюр. Горячие слёзы тут же смешались с дождём. — Узнал меня?
Щенок осторожно высунулся, посмотрел ей прямо в глаза и позвал тонким всхлипом.
— Знаю, малыш, — прошептала она. — Семёна Ильича больше нет. Но я рядом.
Паша отвернулся — что-то попало в глаз, очевидно. Участковый тоже уставился в небо, подтягивая воротник — мужчины, как известно, не плачут. Особенно в форме.
— Я не заменю тебе хозяина, — говорила она уже вслух, протягивая руки. — Но попробую. Пойдём со мной?
И он пошёл — дрожащий, доверчивый, укрытый её курткой от дождя. Он чувствовал: эта женщина — свой человек. И очень не любил дождь…
Первые дни Алёна боялась не справиться: график безжалостный. Подстраховала мама. Тамара Леонидовна приходила к дочери на сутки — кормила и выгуливала Тошу. В выходные они втроём гуляли в парке: Алёна, мама и их мокроносый компаньон, который стремительно рос и учился снова смеяться глазами.
Алёна ни разу не пожалела, что забрала его. С появлением Тоши в её дне внезапно нашлось место для простого смысла: проснуться, обнять тёплый бок, погулять под солнцем, поймать «я живу». И, как ни странно, она начала понимать упрямство Семёна Ильича — хотя как врач до конца не одобряла его отказ от больницы.
А потом «их маленькая стая» стала больше на одного человека. Тем самым участковым оказался Игорь Сергеевич. Алёну он заприметил ещё в квартире, но момент был неподходящий. Нашёл её позже — с букетом у двери.
Первым на пороге нового гостя встретил Тоша. Фыркнул, обошёл кругом, серьёзно посмотрел в глаза. Через две секунды бодро гавкнул: «Проходи». Проверку пройдено — значит, не опасен. Можно впускать в дом, где пахнет теплом. И где теперь, кроме тревог, нашлось место для того самого счастья, о котором Алёна когда-то боялась даже мечтать.
Иногда «дурное предчувствие» — это не про гром и молнии. Это про тихое «прощай» одному человеку и такое же тихое «здравствуй» новой жизни, которая начинается с мокрого носа и тёплых лап. Вы верите в такие повороты — когда потеря приводит вас ровно туда, где вас давно ждут? Или скажете: «совпадение»?
