Конверт выпал из-под сиденья вместе с окурком и смятой пятисоткой. Роман потянулся за купюрой — и замер. На белом конверте детским почерком было выведено: «Тому, кто найдёт».
Полпятого утра. В салоне пахло чужими духами и мокрой одеждой — всю ночь моросил дождь. Роман покрутил конверт в руках. Плотная бумага, внутри что-то твёрдое. Вскрыл.
Ключ звякнул о панель. Следом выпала фотография — девочка лет шести с беззубой улыбкой. И записка:
«Простите меня. Позаботьтесь о Лизе. Квартира 45, код домофона 1988. У вас доброе лицо — я видела, как вы помогли той бабушке с сумками. Вера».
Роман выругался. Пробежал глазами ещё раз. Предсмертная записка. Самая настоящая предсмертная записка в его такси.
Та женщина. Три часа назад. Села на Кутузовском, попросила на окраину, к новостройкам. Всю дорогу молчала, смотрела в окно. Красивая такая, но глаза — как у загнанного зверя. Протянула пятитысячную: — Сдачи не надо. — Это многовато за… — Не надо, — повторила она и вышла под дождь.
Роман помнил, как она обернулась у подъезда. Секунду смотрела на его машину, будто хотела что-то сказать. Потом исчезла в темноте.
Адрес он помнил — таксистская память. Двадцать минут, если гнать. Роман завёл мотор и вдавил газ.
Новостройки встретили его пустыми глазницами окон. Половина квартир ещё без стёкол, но в некоторых уже теплился свет. Код подошёл. Лифт полз до четвёртого этажа целую вечность.
Квартира 45. Дверь приоткрыта.
Роман толкнул её ногой. В прихожей горел свет. На полу — раскиданная обувь, будто кто-то очень спешил.
— Вера? — позвал он. — Вера, вы тут?
Тишина. Только где-то капала вода.
Кухня. На столе — детские рисунки. «Маме от Лизы» корявыми буквами. Солнышко, домик, три человечка держатся за руки. На холодильнике магнитик с запиской: «Лиза у бабушки до понедельника. Адрес знаешь».
Сегодня суббота.
Звонок в дверь заставил подпрыгнуть. Роман пошёл открывать, на ходу придумывая объяснение. В глазок — полная женщина в халате с цветами.
— Вы от Веры? — спросила она, едва Роман приоткрыл дверь. — Я… да. А что случилось? — Она час назад уехала. Просила отдать вам, если придёте.
Женщина протянула железнодорожный билет. Роман посмотрел — поезд до границы, отправление через два часа.
— Она ещё сказала… — женщина замялась. — Сказала, что если придёт кто-то ещё, она уже уехала к матери в Омск. Но вам — только вам — чтобы я отдала билет. — А Лиза? Девочка? — Какая девочка? У Веры нет детей. Она одна живёт.
Роман показал фотографию. Женщина покачала головой: — Не знаю такую. Может, племянница?
Белорусский вокзал в пять утра — это отдельный мир. Бомжи, проститутки, такие же таксисты, как Роман, ранние командировочные. И где-то среди них — женщина, которая час назад хотела умереть.
В кассе сонная девушка подтвердила — да, покупала билет. Но не на этот поезд, на другой. Санкт-Петербург, отправление в 6:15.
Зал ожидания. Роман шёл между рядами, высматривая знакомое лицо. Вот она — в углу, съёжилась на пластиковом сиденье, обхватила колени. Рядом — сумка и пакет из супермаркета.
Она подняла голову, когда он сел рядом. В глазах — сначала непонимание, потом ужас.
— Откуда вы… Уходите. Уходите немедленно! — Вы оставили записку. — Какую… — она осеклась. Полезла в сумку, пошарила. — Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. Я же… Это должно было сгореть. — Что? — Записка! Я хотела сжечь её в машине, но передумала. А потом забыла. Боже, какая я идиотка. — Вера, что происходит? Кто такая Лиза?
Она смотрела на него, как на привидение. Потом вдруг расплакалась — тихо, почти беззвучно.
— Лиза — это моя дочь. Она правда у бабушки. В Подольске. Я отвезла её вчера. — Зачем предсмертная записка? Зачем этот спектакль? — Затем, что если они найдут записку, решат, что я мертва. И оставят в покое. Хотя бы на время. — Кто — они?
Вера вытерла глаза. Достала из пакета бутылку воды, сделала глоток.
— Два месяца назад я видела, как убили человека. Прямо у меня на глазах. В подземном паркинге торгового центра. Я шла к машине, услышала крики. И увидела… — она снова всхлипнула. — Увидела, как Мельников — знаете такого? — бьёт человека монтировкой. Бьёт и бьёт, а тот уже не шевелится. — Мельников? Тот, что сеть автосалонов держит? — Он самый. Я спряталась за колонной. Он не видел меня, но… Но в понедельник суд. По другому делу — налоговому. И меня вызвали свидетелем, я главбух в одной из его фирм. Была. И его адвокаты поняли, что я могу знать лишнее. — Почему не пошли в полицию? — Вы серьёзно? К нашей полиции? Труп того мужчины так и не нашли. Дело закрыли. А мне начали звонить. Мол, подумайте о дочери. У таких маленьких девочек слабое здоровье, всякое может случиться.
В зал вошли двое мужчин. Роман видел таких тысячи — крепкие ребята в кожаных куртках, ездят на чёрных джипах, решают вопросы. Они медленно шли между рядами, заглядывая в лица.
Вера вжалась в сиденье. — Это они. Боже, это они. Как они узнали?
Роман встал, загородил её спиной. — Идёмте. Быстро.
Схватил её сумку, потянул к выходу. Она послушно пошла следом — как во сне, как кукла на ниточках.
На улице Роман распахнул дверь своей Камри: — Садитесь. Я знаю, куда вас отвезти. — Куда? У меня больше нет… — Садитесь, я сказал!
Она села. Роман рванул с места, покрышки взвизгнули. В зеркале заднего вида — двое мужчин выбежали из здания вокзала.
— Пристегнитесь, — бросил Роман. — И держитесь.
Утренняя Москва только просыпалась. Редкие машины, пустые улицы — идеально для того, чтобы заметить хвост. Чёрный Гелендваген повис сзади на третьем светофоре.
— Они за нами, — Вера вцепилась в ручку над дверью. — Вижу.
Роман знал свой город. Каждый переулок, каждый проходной двор. Пять лет ночных смен — лучшая школа вождения.
Резкий поворот направо, сразу налево. Гелик отстал, но ненадолго. Эти ребята тоже знали своё дело.
Телефон затрещал — жена. Роман сбросил. Снова звонок.
— Алё, — рявкнул он, вырулив в очередной двор. — Ты где? Артёмка проснулся, спрашивает папу! — Маш, я не могу сейчас. Потом объясню. — Роман, что за чертовщина? Ты же сказал, что заканчиваешь в четыре! — Маша, я перезвоню!
Бросил телефон. Вера смотрела на него круглыми глазами: — У вас семья? — Сын. Пять лет. — Господи, что я наделала. Простите. Простите меня, я не хотела… — Заткнитесь и дайте сосредоточиться.
Гелик снова показался в зеркале. Роман выжал газ, пролетел на жёлтый. Повезло — за ними загорелся красный.
— Слушайте, — сказал он, набирая номер. — У меня брат в полиции. В ГУВД. Сейчас поедем к нему. — Нет! Не надо полиции! — Вера, хватит паниковать. Мой брат — нормальный мент. Из тех, кто ещё помнит про присягу.
Гудки. Наконец сонный голос: — Ты охренел звонить в такую рань? — Паш, мне нужна помощь. Срочно. Еду к тебе с женщиной, она свидетель по делу Мельникова. За нами хвост. — Какого Мельникова? Ром, ты пьяный? — Автосалоны, Паш. Она видела, как он убил человека. В понедельник суд, её хотят убрать. — Твою мать… Где вы сейчас? — Варшавка. Минут через десять буду у тебя. — Не ко мне! Езжай в управление, я сейчас позвоню, тебя встретят. — Паш… — И Ром? Не гони. Доедешь — хорошо, не доедешь — пеняй на себя.
Роман глянул в зеркало — чисто. Но это ничего не значило.
— У вас правда есть дочь? — спросил он, сворачивая к центру. — Да. Лиза. Ей шесть. Я после развода одна её воспитываю. — Отец не помогает? — Отец два года назад разбился на мотоцикле. Пьяный. — Вера помолчала. — Знаете, я тогда даже обрадовалась. Он нас бил. И Лизу, маленькую совсем. Это грех — радоваться смерти человека? — Не знаю. Наверное, нет.
Они ехали молча. Город просыпался — открывались магазины, на остановках появлялись люди. Обычное субботнее утро.
— Стойте! — Вера вцепилась ему в руку. — Стойте! Моя дочь! Они же поедут за ней!
Роман ударил по тормозам. Машину занесло, сзади засигналили.
— Что? — Если они поняли, что я сбежала… Боже, они же поедут в Подольск! К маме! Они знают адрес! — Откуда? — Я же работала у Мельникова! У них все мои данные!
Роман развернулся через двойную сплошную. Теперь уже было плевать на правила.
— Адрес давайте. И звоните матери, пусть уходит с ребёнком. Немедленно!
Вера лихорадочно набирала номер. Гудки. Длинные гудки.
— Не берёт. Мама, ну возьми трубку! Возьми же!
Роман гнал, как никогда в жизни. Подольск — это минимум сорок минут. Если без пробок. Если повезёт.
— Мам! — Вера почти кричала в трубку. — Мама, слушай меня. Бери Лизу и уходите из дома. Прямо сейчас! Нет, потом объясню. Идите к тёте Кате. Или в торговый центр. Куда угодно, только из дома!
В зеркале снова появился Гелик. И не один — второй джип ехал параллельно, по встречке.
— Они нас зажимают, — сказал Роман. — Держитесь крепче.
Резко влево, срезая через заправку. Гелики не успели среагировать. Несколько драгоценных секунд форы.
Телефон снова ожил — брат.
— Где вы? — Едем в Подольск. Паш, там её дочь, они могут… — Я понял. Выслал ребят. Адрес?
Вера выкрикнула адрес. Роман повторил.
— Через пятнадцать минут там будет наряд. Вы сами-то где? — На МКАДе сейчас будем. За нами два джипа. — Номера видишь? — Некогда смотреть, Паш! — Ладно. Держитесь.
МКАД встретил их пробкой. Суббота, все едут на дачи. Роман нырял между рядами, сердце колотилось где-то в горле.
— Я вас не прощу себе, — тихо сказала Вера. — Если с вами что-то случится. — Ничего не случится. — У вас же сын. Зачем вы это делаете? — А если бы это была моя дочь? — Роман вильнул между фурами. — Если бы мой Артёмка был там, а какой-то мужик мог помочь, но не стал?
Съезд на Подольск. Гелики отстали — в пробке им было сложнее маневрировать.
— Она не берёт трубку, — Вера снова набирала номер. — Господи, мама, ну ответь же!
Последние километры показались вечностью. Вот знакомые девятиэтажки, вот поворот к дому.
Два чёрных джипа стояли у подъезда.
— Нет! — Вера рванула дверь на ходу.
Роман еле успел затормозить. Она выскочила, побежала к подъезду. Роман — за ней.
Из джипов вышли четверо. Всё те же кожаные куртки, всё те же лица.
— Вера Андреевна, — сказал один, самый старший. — Не надо так убегать. Мы же просто поговорить хотели. — Где моя дочь? — А мы откуда знаем? Мы к вам приехали. Поговорить. — Вы… вы не трогали их? — Кого — их? Мы никого не трогали. Правда, ребята?
Остальные заржали.
Роман встал перед Верой: — Пошли вон отсюда. — Это кто такой? — старший прищурился. — Новый друг? Вера Андреевна, вы же приличная женщина. — Я сказал — пошли вон. — Мужик, ты бы поосторожнее. А то язык можно и укоротить.
Дверь подъезда открылась. Девочка с фотографии — живая, настоящая — выбежала на улицу: — Мама! Мамочка!
Вера бросилась к ней, подхватила на руки. В этот момент со всех сторон завыли сирены.
Три полицейские машины влетели во двор. Из них посыпались люди в форме.
— Всем оставаться на местах! Руки чтобы я видел!
Старший в коже поднял руки, усмехнулся: — Спокойно, начальник. Мы просто приехали к подруге в гости. Правда, Вера Андреевна?
Вера прижимала к себе дочь, не могла говорить.
Из машины вышел Пашка — копия Романа, только в форме подполковника.
— Документы все приготовили. И ключи от машин на капот. — Слышь, командир, ты не борзей. У нас все документы в порядке. — Это мы проверим. А пока — все в отдел. Для выяснения. — По какому праву? — По праву чрезвычайной ситуации. У нас тут ориентировка на ваши машины — подозрение в подготовке похищения человека. — Это какой-то бред! — В отделе разберёмся.
Пашка подошёл к Роману: — Жив? — Жив. — Молодец. А теперь тоже поехали — показания писать будете.
Следственный комитет. Третий час Вера даёт показания. Роман сидит в коридоре, пишет объяснительную. Пятый лист уже.
— Папа!
Артёмка бежит по коридору, за ним Маша. Лицо у неё — проще застрелиться.
— Ты совсем охренел? — шипит она, пока сын виснет на Романе. — Героя из себя строишь? — Маш, я потом всё объясню. — Что объяснишь? Что ради чужой бабы готов был под пули лезть? У тебя семья, придурок!
Из кабинета вышла Вера с Лизой. Девочка держала в руках альбом и карандаши — видимо, рисовала, пока мама давала показания.
— Это ваша семья? — спросила Вера.
Маша смерила её взглядом — от туфель до растрёпанных волос.
— Моя. А вы, значит, та самая, из-за которой мой муж чуть не погиб? — Простите. Я не хотела. Я правда не хотела никого втягивать. — Мам, — дёрнула Веру за руку Лиза. — Это тот дядя, который нас спас?
Вера кивнула. Лиза подошла к Роману, протянула листок: — Это вам.
На рисунке было такси с крыльями. И надпись кривыми буквами: «Дядя Рома — супергерой».
— Лиза! — одёрнула дочь Вера. — Не приставай к дяде. — Я не пристаю. Я благодарю.
Маша смотрела на рисунок, на девочку, на Веру. Что-то в её лице дрогнуло.
— Страшно было? — спросила она. — Очень, — честно ответила Вера. — Я думала, мы не успеем. — Ладно. — Маша взяла Артёмку за руку. — Пошли домой. Романа потом заберу. Если отпустят.
У дверей обернулась: — И вы… берегите дочку.
Неделя спустя. Зал суда. Мельникова выводят в наручниках — прямо во время заседания, едва Вера закончила давать показания. Его адвокаты ещё пытаются что-то возражать, но это уже агония.
Роман стоит у машины — вызвали свидетелем, пришлось отпроситься со смены. Вера выходит из здания суда, держит Лизу за руку.
— Спасибо, — говорит она просто. — За всё. — Да ладно. Работа такая — людей возить. — Это была не работа. — Ну… может, и не работа.
Лиза тянет маму за рукав: — Можно я подарю?
Достаёт из рюкзачка новый рисунок. Там снова такси, но теперь в нём сидит вся семья — и Роман, и Вера с Лизой, и даже Маша с Артёмкой.
— Это чтобы вы нас не забывали, — серьёзно говорит девочка. — Не забудем, — обещает Роман.
Они уезжают. Роман долго стоит, смотрит вслед. Потом садится в машину, вешает рисунок на зеркало заднего вида.
Звонит диспетчер: — Ром, ты где? Клиент на Тверской ждёт. — Еду.
Ночная смена. Всё как обычно — пьяные студенты, усталые официантки, бизнесмены из аэропорта. Только теперь Роман после каждого пассажира проверяет салон. И под сиденьями тоже.
На рассвете, когда город только просыпается, он снова проезжает мимо тех новостроек. В окне квартиры 45 горит свет. Кто-то другой живёт теперь там. Кто-то, кто не знает, какая история случилась в этих стенах.
Роман достаёт телефон, смотрит на фотографию — Маша прислала вчера. Артёмка спит, обнимая игрушечное такси. «Сказал, что будет как папа — людей спасать», — написала она.
В зеркале заднего вида покачивается рисунок Лизы. Такси с крыльями. Супергеройское такси.
Роман улыбается и едет навстречу новому дню. Обычный таксист в обычном городе. Только теперь он знает точно — иногда достаточно просто не пройти мимо. И тогда даже самый обычный человек может стать для кого-то супергероем.
Пусть и без плаща.
