Елена сидела за кухонным столом, сжимая кружку с остывшим чаем, и смотрела на тёмный экран телефона. Апрель за окном был промозглым — уже не зима, но ещё не весна. Грязный снег превращался в мутные ручьи, текущие по обочинам улиц. Такая же муть царила в её мыслях.
— Позвони, — шептала она телефону, будто он мог её услышать. — Ну же, позвони.
Но телефон молчал. Алексей обещал связаться, как только что-то узнает. Прошло уже три часа с тех пор, как он выбежал из квартиры, на ходу застегивая пальто.
Елена потянулась к пачке сигарет — старая привычка из студенческих лет. Но пачка оказалась пустой. Она скомкала её и бросила в мусорку. Четвёртая за день.
Вдруг телефон ожил, завибрировав на столе. Елена схватила его дрожащими руками.
— Алексей?
— Нет, Елена Викторовна, это из больницы. Ваша мама…
Елена не стала слушать дальше. Она знала, что услышит. Мама умерла час назад, не приходя в сознание после инсульта, случившегося три дня назад. Три дня, как вскрылась правда. Три дня кошмара.
— Я приеду, — ответила она механически и отключилась.
Она встала, покачнулась, ухватилась за стол. В голове всплыли обрывки того разговора. Последнего разговора с мамой.
Всё началось неделю назад. Елена разбирала вещи матери — Мария Ивановна переезжала к ним после продажи своей квартиры в Харькове. Деньги нужны были на лечение: у мамы нашли рак на ранней стадии, но врачи давали надежду при правильной терапии.
В старом сундучке, среди старых фотографий и писем, Елена наткнулась на конверт. Без адреса, без марки. Внутри — несколько листов, исписанных чужим почерком, и снимок младенца.
Елена опустилась на пол, читая. С каждым словом кровь отливала от лица.
«Маша, пишу, потому что больше не могу держать это в себе. Мальчик жив. Я забрала его, как мы договорились. Отдала в хорошую семью в Днепре. Они не могли иметь детей, заплатили щедро. Эти деньги — тебе и Алексею, как обещали. Елене сказали, что ребёнок умер. Так будет лучше для всех. Она молодая, ещё родит. А с больным ребёнком жизнь пойдёт под откос. Алексей всё устроил в роддоме, там были свои люди. Документы оформили как надо — мертворождение. Никто ничего не заподозрит. Главное — молчать. Навеки. Прости, если сможешь. Я сделала это ради вас. Тамара».
Елена перечитала письмо трижды, прежде чем поняла. Её сын. Её мальчик, которого она не успела даже обнять. Ей показали его уже мёртвым — крохотное личико, закрытые глазки. Она тогда рыдала три дня, не ела, не спала. А он был жив. Жив!
— Мама! — Елена влетела в комнату матери. — Что это?!
Мария Ивановна отложила книгу, увидела письмо в руках дочери и побледнела.
— Где ты это нашла?
— В твоём сундучке! Мама, скажи, что это ложь! Скажи!
Но мать молчала, и это молчание сказало всё.
— Как вы посмели? — Елена рухнула на кровать, письмо выпало из рук. — Мой ребёнок… Вы украли моего ребёнка…
— Лена, послушай…
— Нет! — Елена вскочила. — Где Алексей? Где этот подлец?
— На работе. Лена, успокойся. Это было давно. Восемь лет назад.
— Восемь лет мой сын живёт с чужими людьми! А я… я ходила на кладбище! Носила игрушки на могилку! — Елена задыхалась от боли и гнева. — Вы чудовища! Оба!
Она выбежала из комнаты, схватила телефон.
— Алексей? Приезжай домой. Сейчас же. Нет, по телефону не скажу. Приезжай!
Алексей примчался через полчаса. Увидел жену — растрёпанную, с горящими глазами — и замер в дверях.
— Лена, что стряслось?
Она бросила ему в лицо письмо.
— Читай, мерзавец!
Алексей читал, и его лицо становилось всё бледнее. Письмо упало на пол.
— Лена, я…
— Где мой сын?
— Я не знаю.
— Как это не знаешь?! — Елена кинулась к нему, замолотила кулаками по груди. — Где он? Верни его!
Алексей поймал её руки, прижал к себе. Она вырывалась, кричала, царапалась.
— Я не знаю, Лена. Тамара всё организовала. Сказала, нашла семью. У ребёнка был порок сердца, нужна была операция, дорогая. Эти люди оплатили бы лечение.
— Лучше? Для кого лучше?
— Для тебя! — выкрикнул Алексей. — Тебе было двадцать! У тебя вся жизнь впереди! А с больным ребёнком…
Елена вырвалась, отшатнулась.
— Это был мой выбор! Мой! Вы не имели права!
— Лена, прости. Прости. Я думал… Мы думали…
— Где Тамара?
— Умерла. Пять лет назад. Инфаркт.
Елена рухнула на пол. Умерла. Та, что знала, где её сын. Алексей опустился рядом, попытался обнять. Она оттолкнула его.
— Не смей меня трогать. Никогда.
Следующие три дня были кошмаром. Алексей обзванивал знакомых, искал хоть какие-то следы. Елена металась по квартире, не ела, не спала. А мама… На третий день её увезли с инсультом.
И вот всё кончено. Мама умерла, унеся с собой последнюю надежду на правду. Может, она знала больше? Может, Тамара рассказала ей что-то, чего не написала?
Телефон снова зазвонил. Алексей.
— Лена, я нашёл кое-что. В архиве роддома. Медсестра, что дежурила тогда. Она помнит ту ночь. Говорит, приезжала женщина, забрала ребёнка. На машине с днепровскими номерами. Больше ничего не знает, но это уже зацепка. Я еду в Днепр. Найду его, Лена. Обещаю.
Елена молчала.
— Лена? Ты слышишь?
— Мама умерла, — сказала она безжизненно.
Теперь молчал Алексей.
— Я приеду. Прямо сейчас.
— Не надо. Я сама.
Она отключила телефон. Встала, поправила волосы. Надо ехать в больницу. Заниматься похоронами. И жить дальше. Как-то.
Похороны прошли как в тумане. Много людей — мама была школьной учительницей, её уважали. Елена стояла у гроба, принимала соболезнования, но думала лишь об одном — мама унесла тайну. Может, последнюю ниточку к сыну.
Алексей был рядом, но они не говорили. После церемонии он попытался взять её под руку — она отстранилась. Дома он собрал сумку и ушёл к своей матери. Елена не возражала.
Прошла неделя. Алексей звонил ежедневно, но она не отвечала. Читала только сообщения: «Я в Днепре. Ищу.» «Нашёл роддом, куда обращались за усыновлением в тот год.» «След потерян, но я не сдаюсь.»
А потом пришло сообщение, от которого сердце замерло: «Кажется, нашёл. Мальчик, восемь лет. Усыновлён в апреле того года. Семья — врачи. В три года ему сделали операцию на сердце. Успешно.»
Елена набрала номер Алексея. Пальцы дрожали.
— Это он? Точно?
— Не знаю. Документы закрыты. Но даты совпадают. И диагноз. Лена, что делать? Я не могу просто прийти к этим людям и сказать…
— Приезжай. Поедем вместе.
— Лена…
— Приезжай, Алексей.
Они стояли у ворот дома на окраине Днепра. Чистый дворик, качели, на окнах — детские рисунки.
— Может, не надо? — Алексей взял её за руку. — Лена, подумай. У него есть семья. Родители, которые его любят. Не стоит разрушать…
Елена выдернула руку.
— Я хочу его увидеть. Только увидеть.
Калитка открылась, и во двор выбежал мальчик. Тёмные волосы, карие глаза — как у Алексея. Но овал лица, разрез глаз — её. Точно её.
Мальчик остановился, заметив чужих.
— Вы к маме? Она дома.
Из дома вышла женщина — невысокая, с доброй улыбкой.
— Сашенька, иди покорми кота. — Она подошла к воротам. — Вы ко мне?
Елена не могла говорить. Алексей откашлялся:
— Мы… Из органов опеки. Плановая проверка.
Женщина нахмурилась:
— Странно. Нам не сообщали. Документы есть?
— Мы… Простите. Ошиблись адресом.
Алексей потянул Елену прочь, но она не двигалась. Смотрела на мальчика, кормящего кота у крыльца. Он поднял голову, встретил её взгляд и улыбнулся. Легко, счастливо.
— Сашенька, ужинать! — позвала женщина.
— Иду, мам!
Мам. Он назвал её мамой. Просто, естественно. Как будто другой мамы никогда не было.
Елена развернулась и пошла прочь. Почти бегом. Алексей догнал её у машины.
— Лена…
— Поехали. Просто поехали.
Они ехали молча. Уже на выезде из Днепра Елена сказала:
— У него есть семья. Дом. Он счастлив.
— Да.
— Он не знает о нас.
— Нет.
— И операцию ему сделали. Он здоров.
— Да.
Елена откинулась на сиденье, закрыла глаза. Слёзы текли по щекам.
— Я его потеряла. Навсегда.
Алексей свернул к обочине, заглушил мотор. Обнял жену, и она впервые не оттолкнула его. Плакала, уткнувшись в его плечо, а он гладил её по волосам и молчал. Что тут скажешь?
Телефон в кармане завибрировал. Елена достала его, взглянула на экран. Незнакомый номер.
— Алло?
— Елена Викторовна? Это нотариус Смирнов. Ваша мама оставила завещание и письмо для вас. Сможете подъехать?
Письмо было написано неровным почерком. Видно, мама писала его уже после того, как правда вскрылась.
«Леночка, прости меня. Я знаю, ты не простишь, но всё равно прошу. Я думала, что так будет лучше. Ты была такая юная, такая хрупкая. А диагноз был страшный. Врачи говорили — он может не выжить даже после операции. Тамара убедила меня. Сказала, знает семью врачей, которые спасут малыша. У них были деньги, связи. А у нас… У нас ничего. Алексей тогда только институт закончил, ты — студентка. Как бы вы справились? Как бы оплатили лечение?
Я согласилась. Пусть лучше он живёт с чужими, но живёт. А ты… Ты молодая, ещё родишь. Так я думала. Не знала, что больше детей у тебя не будет. Не знала, что эта боль никогда не уйдёт.
Тамара не говорила, куда отдала мальчика. Сказала — так надёжнее. Но я знаю — она выбрала хороших людей. Она любила тебя, как родную. Не отдала бы твоего сына в плохие руки.
Прости, Леночка. И попробуй простить Алексея. Он тебя любит. Всегда любил. Согласился тогда только потому, что я его убедила. Сказала — ты не выдержишь. Не выдержишь больного ребёнка, нищеты, больниц. Он поверил. Глупый? Может быть. Но глупый от любви.
Не разрушай то, что у вас есть, из-за того, что не вернуть. Мальчик где-то живёт, и дай Бог ему счастья. А у вас с Алексеем ещё может быть семья. Может быть счастье. Не упусти его, доченька. Не наказывай себя и его за мою ошибку.
Прости. Мама.»
Елена сложила письмо, убрала в сумку. Алексей сидел рядом, ждал.
— Поехали домой, — сказала она.
— Домой?
— Да. Домой.
—
Прошёл год. Весна наступила рано, тёплая. Елена стояла у окна, глядя, как во дворе распускаются первые листья. В руках — кружка горячего чая.
Телефон ожил — пришло сообщение. Елена открыла. Фото: мальчик на велосипеде, смеётся. Подпись: «Саша выиграл школьный велозаезд».
Это присылал Алексей. Он наладил контакт с семьёй из Днепра. Представился дальним знакомым покойной Тамары, которая помогла им с усыновлением. Семья оказалась доброй, открытой. Иногда присылали фото, рассказывали о Саше.
Елена знала, что никогда не скажет мальчику правду. Не разрушит его мир. Но знать, что он жив, здоров, счастлив — это уже много. Это тоже материнство. Странное, болезненное, но настоящее.
Алексей вошёл, обнял сзади.
— Ты в порядке?
— Да. В порядке.
Она повернулась, поцеловала его. Они научились жить с этой болью, с этой тайной. Научились прощать друг друга и себя. Это было трудно, почти невозможно, но они справились.
Телефон снова завибрировал. Елена посмотрела на экран и замерла. Звонили из клиники, где они с Алексеем год лечились.
— Елена Викторовна? У меня хорошие новости. Анализы показали… Вы беременны.
Телефон выпал из рук. Алексей подхватил его, прижал к уху.
— Алло? Доктор? Правда? Спасибо! Спасибо!
Он обнял Елену, закружил по комнате. Она смеялась и плакала одновременно.
Телефон больше не был вестником бед. Теперь он приносил и радость. Как жизнь — смесь боли и счастья, утрат и надежд. И надо было научиться принимать всё. Прощать. Идти дальше.
За окном цвела весна. Новая весна. Новая жизнь.
—
Друзья, история Елены — про боль, которую не описать, и про силу, которая помогает жить дальше. Она потеряла сына, но нашла в себе мужество простить и двигаться вперёд. А как бы вы поступили на её месте? Смогли бы оставить прошлое ради будущего или продолжали бы искать правду? Делитесь в комментариях!
