— Я думала, твоя мама умеет готовить борщ по особому рецепту, — Симона помешивала салат, стараясь не смотреть на Павла.
— Умела, — он даже не поднял глаз от телефона. — А что, этот невкусный?
Она замерла с ложкой в руках. Умела? Не умеет, а умела?
— Павел, а где сейчас твоя мама?
— Да умерла уже года четыре как. А что?
Симона почувствовала, как земля уходит из-под ног. Четыре года он рассказывал ей про мамины голубцы, про то, как она встаёт в пять утра, чтобы приготовить завтрак, про её золотые руки. А женщины уже четыре года нет в живых.
— Ты мне врал всё это время?
— Да не врал я! — Павел наконец оторвался от экрана. — Просто не сказал. Какая разница? Она же и правда всё это умела.
Какая разница? Симона поставила миску на стол так резко, что салат подпрыгнул. Два года отношений, полгода совместной жизни, планы на свадьбу — и вот такая мелочь, о которой он «забыл» упомянуть.
— А от чего она умерла?
— Инфаркт. Или инсульт, не помню точно. Врачи сказали — от переутомления.
Переутомления. Симона вспомнила все те истории про женщину, которая работала на двух работах, вставала в пять утра, стирала, убирала, готовила. Которая, оказывается, просто надорвалась.
— А папа твой после этого как живёт?
— Нормально живёт. Пенсию мамину получает, продукты покупает. Правда, убираться не очень умеет.
— И ты ему не помогаешь?
Павел пожал плечами:
— А что я могу? Я же мужчина. Это женские дела.
Вот так. Женские дела. Мама умерла от женских дел, а сын с отцом продолжают жить в уверенности, что кто-то другой должен за ними убирать.
Симона села напротив него. Надо было поговорить серьёзно. Объяснить, что в нормальных семьях обязанности делятся поровну. Что она не собирается превращаться в прислугу. Что любовь — это не только права, но и ответственность.
— Слушай, а когда мы поженимся…
— Когда поженимся, что?
— Ты же понимаешь, что я не смогу одна тянуть всё хозяйство? У меня работа, свои дела.
Павел кивнул:
— Конечно. Папа говорил, можешь к нему иногда заходить. Он уже привык, что женщина в доме порядок наводит.
Симона почувствовала, как что-то внутри неё окончательно сломалось. Значит, они уже всё решили за неё. Распределили между собой. Папе — уборку по выходным, сыну — ежедневный сервис.
— А работу искать ты не планируешь?
— Ищу же. Только сейчас кризис, места хорошие не дают. А на плохие я не пойду.
Не пойдёт. Зато спокойно живёт на её зарплату уже полгода. Ест её еду, пользуется её интернетом, спит в её постели. И считает это нормальным.
— Павел, а если я завтра заболею? Или работу потеряю?
— Не потеряешь. Ты же хорошо работаешь.
— А если всё-таки?
Он задумался. Видно было, что такой вариант развития событий в его планы не входил.
— Ну, что-нибудь придумаем. Может, к папе переедем. Вместе дешевле.
К папе. В ту квартиру, где после смерти жены никто не убирался. Где на кухне горы грязной посуды, а в комнатах лежат вещи четырёхлетней давности.
Симона встала и начала собирать посуду. Павел не двинулся с места — помогать по дому было не в его правилах.
— Знаешь, у меня есть предложение, — сказала она, ополаскивая тарелки.
— Какое?
— Давай на неделю поменяемся ролями. Я буду искать работу и лежать на диване, а ты — готовить, убирать, зарабатывать деньги.
Павел засмеялся:
— Ты что, серьёзно? Я же мужчина.
— А я что, не человек?
— Симона, ну не говори глупостей. У нас всё нормально. Зачем что-то менять?
У нас всё нормально. Конечно, у него всё нормально. Накормлен, обстиран, обслужен. Чего ещё желать?
А она? Она работает с утра до вечера, потом приходит домой и снова работает — готовит, убирает, стирает. Выходные тратит на походы по магазинам и домашние дела. А он в это время лежит на диване и листает интернет в поисках «подходящей» работы.
— А знаешь, что сказал мне вчера Богдан? — продолжал Павел. — Что у него жена каждое утро завтрак в постель приносит. Романтично, правда?
Романтично. Симона представила себе, как встаёт в шесть утра, чтобы приготовить завтрак и подать его в постель мужчине, который спит до обеда.
— А Богдан жене завтрак в постель носит?
— Зачем? Она же раньше встаёт.
Конечно. Женщина встаёт раньше, значит, она и должна всех обслуживать. Логично.
Симона закрыла кран и обернулась к нему. Павел сидел в той же позе — телефон в руках, равнодушное выражение лица. Даже не заметил, что она расстроена.
— Павел, а ты меня любишь?
— Конечно люблю. А что за вопрос?
— А за что ты меня любишь?
Он поднял на неё удивлённые глаза:
— Как за что? Ты же хорошая. И готовишь вкусно. И квартира у тебя отличная.
Готовит вкусно и квартира отличная. Вот и вся любовь. Симона почувствовала, как внутри поднимается тошнота.
— А если я перестану готовить?
— Почему перестанешь?
— А если?
— Ну, будем заказывать еду. Или к папе ходить ужинать.
К папе, который привык, что женщина в доме порядок наводит. Который получает пенсию умершей от переутомления жены и считает это нормальным.
Симона вытерла руки полотенцем и села напротив Павла. Надо было принимать решение. Сейчас, пока ещё не слишком поздно.
— Послушай, а давай попробуем по-другому. Ты найдёшь любую работу, пусть даже не очень хорошую. Будешь помогать по дому. А я…
— Симона, — перебил он, — зачем ты всё усложняешь? У нас же всё хорошо. Скоро поженимся, детей заведём. Ты будешь сидеть дома с ребёнком, а я…
— А ты что будешь делать?
— Ну, работу найду когда-нибудь. Обязательно найду.
Когда-нибудь. Обязательно. А пока она будет работать, рожать, воспитывать детей, готовить, убирать. А он будет искать подходящую работу и помогать папе справляться с бытом.
— А если не найдёшь?
— Найду, найду. Не переживай.
Не переживай. Как его мама, которая не переживала, пока сердце не остановилось. Как все те женщины, которые надрываются, обслуживая взрослых мужчин, неспособных даже посуду за собой помыть.
Симона встала и подошла к окну. На улице светило солнце, люди спешили по своим делам. Жизнь продолжалась. А здесь, в этой квартире, время остановилось. Павел так и будет лежать на диване, она так и будет его обслуживать, а потом…
Потом она умрёт от переутомления, как его мама. И он найдёт себе другую глупышку, которая будет готовить, убирать и молчать.
— Знаешь что, — сказала она, не оборачиваясь, — давай пока отложим свадьбу.
— Почему?
— Мне нужно подумать.
— О чём думать? Всё же решено.
Всё решено. Но не ею. За неё решили двое мужчин, которые привыкли, что женщина должна их обслуживать до самой смерти.
— Павел, а что ты будешь делать, если я сейчас скажу, что всё между нами кончено?
Он наконец отложил телефон и посмотрел на неё внимательно:
— Ты что, серьёзно?
— А ты что будешь делать?
— Ну… не знаю. К папе, наверное, переберусь. Пока работу не найду.
К папе. Конечно. Два взрослых мужчины будут жить в грязной квартире и ждать, когда какая-нибудь женщина согласится за ними убирать.
— А папа твой сам готовить умеет?
— Яичницу может пожарить. А так — готовую еду покупает.
Готовую еду на пенсию умершей жены. И никому из них не приходит в голову, что что-то не так.
Симона обернулась и посмотрела на Павла. Красивый, молодой, здоровый мужчина. Который за тридцать лет так и не научился жить самостоятельно.
— А знаешь, что я думаю? — сказала она тихо.
— Что?
— Что твоя мама умерла не от болезни. Она умерла от того, что всю жизнь обслуживала двух взрослых мужчин, которые даже спасибо сказать не могли.
Павел нахмурился:
— Ты что такое говоришь? Мы её любили.
— Любили? А помогали?
— Мы же мужчины. Это не наше дело.
Не наше дело. А чьё тогда? Кто должен был стирать ваше бельё, готовить вашу еду, убирать ваш дом?
— Павел, — сказала Симона, садясь на диван рядом с ним, — а если бы у тебя была дочь, ты бы хотел, чтобы она жила так же, как твоя мама?
Он задумался. Видно было, что этот вопрос его смутил.
— Ну, дочь — это другое дело.
— Почему другое?
— Ну, я бы не хотел, чтобы она так надрывалась.
— А чужую дочь можно надрывать?
— Какую чужую?
— Меня. Я тоже чья-то дочь.
Павел молчал. Наконец что-то до него начинало доходить.
— Симона, а что ты предлагаешь?
— Ничего уже не предлагаю. Поздно.
— Почему поздно?
— Потому что ты не изменишься. И папа твой не изменится. Вам удобно жить так, как вы живёте. А мне неудобно умирать от переутомления в тридцать лет.
Она встала и пошла к шкафу за его вещами.
— Ты что делаешь?
— Собираю твои вещи. Пора тебе к папе.
— Симона, ну не дури. Давай поговорим нормально.
— О чём говорить? Ты же сказал — у нас всё хорошо. Значит, у тебя всё хорошо будет и без меня.
Павел встал и попытался обнять её:
— Ну что ты так переживаешь? Я же согласен помогать иногда.
Иногда. Когда настроение будет. Когда не лень. Когда попросят очень вежливо.
— Спасибо, не надо. Мне нужен мужчина, а не ещё один ребёнок.
— Я не ребёнок!
— Тогда докажи. Сними квартиру, найди работу, научись готовить и стирать. А через год приходи — поговорим.
— А если я не приду?
Симона пожала плечами:
— Значит, я была права.
Павел собирался молча. Видно было, что он всё ещё надеется — она передумает, позовёт обратно, будет извиняться. Как всегда.
Но не позвала. Проводила до двери и захлопнула за ним замок.
А потом села на диван и заплакала. Не от жалости к себе. От жалости к его маме, которая так и не дождалась, когда сын станет мужчиной.
Не всегда бывает легко понять, с кем мы на самом деле живём. Эта история — тревожный звоночек для тех, кто ищет в отношениях равноправия.
Как вы считаете, права ли была Симона, что не дала Павлу второй шанс? И можно ли вообще изменить взрослого человека, который привык к определённому укладу жизни?
