— Вероника, ты снова записала пациентов на субботу? — Артур швырнул ключи на комод так, что они с громким звоном упали на пол.
Я подняла глаза от планшета, где корректировала расписание на следующую неделю. В его голосе звучала та интонация, которую я стала замечать всё чаще. Не просто раздражение — что-то куда более глубокое и неприятное.
— Артур, мы же всё обсуждали. У меня много людей, они целый месяц ждут приёма. Я не могу всех переносить.
— Мы договорились, что выходные ты будешь проводить с семьёй. — Он стоял в дверях гостиной, скрестив руки на груди. — Или для тебя чужие мужчины важнее мужа?
«Чужие мужчины». Так он теперь называл моих пациентов. Раньше, когда мы только поженились, он с пониманием относился к моей работе. Говорил, что гордится женой-профессионалом. Что же изменилось?
— Ты же знаешь, что не всегда получается. — Я отложила планшет. — В понедельник освобожусь пораньше, сможем вместе поужинать.
— Мне не нужен понедельник. Мне необходимы выходные. — Он подошёл к окну, повернулся спиной. — Знаешь, что я думаю? Ты нарочно затягиваешь с графиком, чтобы дома не находиться.
В груди что-то сжалось. Неужели он действительно так считает? После всего, что мы пережили вместе, после того, как объединили все наши сбережения, приобрели эту квартиру, строили планы на будущее?
— Это несправедливо, Артур. Я работаю не от хорошей жизни. Нам нужны деньги на ипотеку, на жизнь.
— Ах, да. Ипотека. — Он обернулся, и я увидела в его глазах то, чего раньше не замечала. — Напомни мне, на кого она оформлена?
Я растерялась. Да, формально кредит был на Артура — так вышло удобнее по документам. Но ведь деньги от продажи моей квартиры пошли на первый взнос. Мы вместе всё решали, вместе планировали.
— Артур, о чём ты говоришь? Мы же вместе всё обсуждали.
— Обсуждали. — Он усмехнулся. — А теперь каждый день слышу: мои пациенты, моя работа, мой график. Где здесь «наше»?
За окном начинало темнеть. Ещё месяц назад в такой вечер мы бы готовили ужин вместе, обсуждали планы на выходные. Теперь каждый разговор превращался в препирательство.
— Артур, мне кажется, мы напрасно ссоримся. — Я встала, подошла к нему. — Давай спокойно поговорим. Что тебя на самом деле так беспокоит?
— Меня беспокоит, что у нас нет семьи. Есть просто две отдельные жизни под одной крышей. — Он отстранился, когда я попыталась взять его за руку. — Я хочу, чтобы моя жена была женой, а не массажисткой, которая ночует в моей квартире.
«Моя квартира». Слова ударили больнее, чем я ожидала. Неужели он забыл, что и мои деньги здесь? Что я продала свою квартиру, чтобы мы могли приобрести эту?
— Послушай, может быть, мне стоит поговорить с администратором? Попросить сократить субботние приёмы? — Я искала хоть какой-то компромисс, хотя знала, что в клинике это воспримут плохо.
— Не стоит. — Его голос стал холодным. — Стоит найти нормальную работу. С нормальным графиком.
— Артур, мне тридцать пять лет. У меня двенадцать лет стажа, постоянные пациенты. Я не могу просто взять и уйти.
— Можешь. Просто ты не хочешь. — Он подошёл к двери. — Кстати, завтра ужин приготовишь сама. Я буду поздно.
Оставаться одной в этой квартире стало невыносимо. Каждый предмет напоминал о том, как мы его выбирали, как мечтали о совместной жизни. Диван, на котором мы смотрели фильмы по вечерам. Кухонный стол, за которым строили планы. Кровать, в которой теперь лежали, отвернувшись друг от друга.
Спустя два дня я собрала вещи и уехала к родителям в Бучу. Оставила записку, простую и честную: «Мне нужно время подумать. Если ты готов разговаривать как равный с равной, позвони через неделю.»
Артур позвонил через три дня. Но не для разговора.
— Ты совсем с ума сошла? — Его голос дрожал от злости. — Устраиваешь мне истерики, а теперь ещё и условия ставишь?
— Я не устраивала истерик. Я ушла, чтобы мы оба могли подумать.
— Думать? О чём думать? — Он говорил быстро, напористо. — Ты забыла, что квартира оформлена на меня? Что машина тоже моя? Что ты будешь делать, если я решу, что мне надоели твои капризы?
Что-то холодное разлилось в груди. Неужели это тот самый человек, с которым я делила постель, планы, мечты?
— Артур, деньги от моей квартиры…
— Докажи. — Он перебил меня. — Докажи в суде, что ты что-то вкладывала. Всё оформлено правильно, всё чисто.
Я поняла, что больше не узнаю этого человека. Через неделю подала на развод.
Суд длился четыре месяца. Мой адвокат нашёл документы о продаже квартиры, банковские переводы, свидетельства о том, что именно мои деньги стали первоначальным взносом. Артур сопротивлялся, но факты говорили сами за себя.
В итоге квартира досталась мне. Но осталась ипотека — три миллиона шестьсот тысяч гривен. Машину я потеряла — доказать своё участие в её покупке не удалось. Адвокат стоил двести тысяч.
Сижу теперь в этой квартире, которая формально моя, но фактически принадлежит банку ещё на пятнадцать лет. Зарплаты массажистки хватает на жизнь и ипотеку, но не больше. Машины нет — езжу на маршрутках. Тридцать пять лет, а чувствую себя так, будто жизнь только начинается. Или уже заканчивается.
Подруги говорят: «Ты умница, отстояла своё». Коллеги поддерживают: «Главное, что освободилась от тирана». Даже родители одобряют: «Правильно сделала, дочка».
Но почему тогда, засыпая в пустой квартире, я думаю о том, что, может быть, стоило найти компромисс? Что я слишком дорого заплатила за право быть правой? Что победа иногда неотличима от поражения?
За окном идёт дождь. Завтра суббота, и у меня записано шесть пациентов. Те самые «чужие мужчины», из-за которых рухнула семья. Теперь мне придётся работать по субботам до конца жизни — иначе как выплачу ипотеку?
Может быть, Артур был прав. Может быть, работа действительно важнее для меня, чем семья. Только теперь у меня есть и то, и другое — работа и одиночество. А могло ли быть по-другому?
Не знаю. И вряд ли уже узнаю.
А как вы считаете, стоило ли так дорого платить за свою независимость?
