— Настя, нам нужно серьезно поговорить, — Евгений Петрович поставил чашку с недопитым кофе на стол и тяжело опустился в кресло, словно сбросил на плечи тонну груза.
Анастасия Олеговна оторвалась от ноутбука, где сводила месячный отчёт. По напряжённому, усталому лицу мужа она сразу поняла: разговор будет долгим и крайне неприятным.
— Звонила Ирина Семёновна. Яне нужна срочная операция на позвоночнике. Очень дорогая.
— Насколько именно дорогая? — Голос Анастасии звучал ровно, профессионально, но внутри всё сжалось в тугой комок.
— Около трёхсот тысяч гривен. Может быть, даже больше, — ответил он, избегая смотреть ей в глаза.
Триста тысяч гривен. Это примерно половина их с Евгением общего годового дохода. Это новая, надёжная машина взамен их старенькой «Таврии». Это первоначальный взнос за квартиру попросторнее, чтобы София наконец-то получила собственную комнату, как давно мечтала.
— А где же тот «красавец», ради которого она ушла от тебя десять лет назад? — Анастасия не выдержала, и из неё вырвалась неприкрытая горечь. — Пусть он теперь и платит за её лечение.
— Настя, ну как ты можешь говорить такие вещи! Человек находится в беде!
— Я не про Яну. Я про того типа, который, как водится, исчез, как только запахло больницей, проблемами и крупными счетами.
Евгений встал, прошёлся по комнате. Когда он нервничал или находился в стрессе, то всегда начинал ходить — туда-сюда, туда-сюда. Как маятник, отмеряющий неминуемое.
— Она мне не чужая. Мы же целых десять лет прожили вместе.
— А мы с тобой сколько живём? Всего три года! И у нас есть наша собственная семья!
— При чём тут вообще это? Разве можно измерять человеческие отношения какими-то годами?
Анастасия закрыла ноутбук гораздо резче, чем хотела. В соседней комнате делала уроки София — нужно было обязательно держать себя в руках, не устраивать скандал.
Как объяснить Евгению, что именно измеряется этими годами? Что за эти три года она впервые привыкла к стабильности, к тому, что можно планировать, откладывать средства, мечтать о будущем? Что впервые в жизни она чувствует себя защищенной и нужной?
После тяжёлого развода с первым мужем Анастасия два года жила на одну скудную зарплату бухгалтера с маленькой дочкой на руках. Снимала углы в селе Белогородка, экономила на всём, в том числе на себе. Алиментов не видела — бывший муж словно в воду канул.
Евгений изменил абсолютно всё. Он не просто принял их с Софией к себе — он стал настоящим, заботливым отцом девочке и любящим мужем ей. Впервые за долгое время Анастасия почувствовала, что может дышать полной грудью, свободно.
— Слушай, а почему это должна быть наша с тобой проблема? — Она говорила тише, чем хотелось. — У Яны есть родители, есть постоянная работа, есть страховка, наконец.
— Страховка не покрывает такие серьёзные операции полностью. А родители… Ирина Семёновна — пенсионерка, ей самой помощь нужна.
— Тогда пусть Яна берёт кредит! Продаёт что-нибудь из имущества!
— Настя, ты же прекрасно понимаешь, что это нереально. Кто даст крупный кредит человеку, который сейчас не может ходить, — инвалиду?
Евгений остановился прямо перед окном, смотрел во двор, где дети играли в футбол. Наверное, думал о том, как София через пару лет тоже будет там бегать с друзьями.
— А если мы этого не сделаем, что тогда? — Анастасия задала вопрос, ответа на который больше всего боялась.
— Тогда она останется инвалидом. Навсегда, — его слова прозвучали как приговор.
Слова повисли в воздухе. Анастасия представила себя на месте Яны — красивой, успешной женщины, которая в одночасье лишилась всего. Представила и тут же яростно прогнала эту мысль.
— Женя, но мы ведь тоже не миллионеры. У нас ипотека за нашу квартиру в городе Бровары, у Софии через год в школу идти, нужно форму покупать, учебники. А ты помнишь, она просила планшет для занятий?
— Планшет подождёт.
— А почему должен ждать планшет для моего, для нашего ребенка, а не операция для твоей бывшей жены?
Вопрос прозвучал гораздо жёстче, чем Анастасия планировала. Евгений повернулся к ней, и она увидела в его глазах искреннее удивление и боль.
— Настя, я не узнаю тебя. Ты всегда была такой отзывчивой, такой чуткой.
— Отзывчивой к тем, кто мне дорог. К своей семье.
— Яна была частью моей жизни, Настя. А значит, косвенно и твоей тоже.
— Нет, Женя. Она была частью твоего прошлого. А я — твоё настоящее. И будущее, как я думала.
Анастасия встала, подошла к мужу. Хотелось обнять его, прижаться, почувствовать его тепло и поддержку. Но между ними словно внезапно выросла невидимая, глухая стена.
— Ты же понимаешь, что если мы это сделаем один раз, то будет второй, третий? Реабилитация, лекарства, процедуры. Это же не разовая помощь, это бесконечный процесс.
— А что ты предлагаешь? Просто бросить человека в такой беде?
— Я предлагаю подумать о нас! О нашей семье! О том, что мы сами не миллионеры!
Из детской донёсся голос Софии:
— Мам, а правда, что тётя Яна больше не будет ходить?
Анастасия и Евгений переглянулись. Сколько их дочь успела услышать из разговора?
— Откуда ты знаешь? — спросила Анастасия, заходя в детскую.
— Ирина Семёновна звонила, когда вас не было. Я трубку взяла. Она плакала и говорила про операцию.
София отложила учебник по математике, посмотрела на родителей серьёзными, не по годам взрослыми глазами.
— А если мы ей поможем, у нас денег не останется?
Вот он, прямой, детский вопрос в самую суть. Анастасия не знала, что ответить.
— Останутся, конечно, — быстро сказал Евгений. — Просто придется некоторое время сильно экономить.
— А на сколько примерно? — не отставала София.
— Ну… месяцев на шесть-семь.
Шесть-семь месяцев жесткой экономии. Отказа от поездки к морю летом. От новой одежды. От маленьких радостей, которые делают жизнь ярче.
Анастасия вернулась в гостиную. Евгений так и стоял у окна.
— Ты уже решил, да? — спросила она.
— Я думаю об этом.
— Не думаешь. Решил. Потому что иначе бы не смог жить с собой, со своей совестью.
Он кивнул, не оборачиваясь.
— И что мне теперь делать? Радоваться тому, что мой муж такой благородный? Или злиться, что он ставит чужую боль выше финансового благополучия собственной семьи?
— Не знаю, Настя. Честно тебе говорю, не знаю.
Анастасия подошла к зеркалу, посмотрела на своё отражение. Тридцать восемь лет, уставшие глаза, первые морщинки. Сколько ещё таких кризисов ей предстоит пережить? Сколько раз она будет выбирать между своими принципами и глубокой любовью к мужу?
— А если в следующий раз попрошу помощи я? Или София? Ты тоже найдёшь триста тысяч гривен?
— Конечно.
— Откуда? Если сейчас все наши средства уйдут на Яну?
Евгений наконец повернулся к ней. Лицо его было серым от усталости, измученным.
— Найду. Займу, если надо.
— У кого займёшь? Кто даст такие огромные деньги просто так, без залога?
— Не знаю, но найду.
Анастасия поняла: он действительно не знает, как. Он живёт сердцем, а не головой. И это одновременно и его самое большое достоинство, и его проклятие.
— Женя, а что, если я скажу «нет»? Что, если поставлю ультиматум: либо она, либо мы с тобой?
Он долго молчал, глядя в пол. Потом тихо, почти шёпотом произнёс:
— Не ставь меня перед таким выбором, Настя.
— Почему?
— Потому что я не смогу жить с мыслью, что предал человека в беде. А ты не сможешь жить с мужем, который тебя не послушался и ослушался.
Анастасия села на диван. Руки дрожали — от злости, от бессилия, от горького понимания собственной беспомощности.
Евгений был прав. Она не могла заставить его отказать Яне. Как не могла и полностью принять его решение. И уйти тоже не могла — куда, с ребёнком на руках, без собственного жилья?
— Значит, будем помогать? — спросила она, сдаваясь.
— Будем.
— А мне остаётся только смириться с этим?
— Или найти в себе силы понять и принять.
Понять. Как будто понимание может накормить семью или оплатить коммунальные услуги в городе Киеве. Как будто оно согреет в холодной квартире, когда придётся экономить на отоплении.
Анастасия закрыла глаза. Завтра Евгений поедет в банк, оформит кредит или снимет деньги с депозита. Послезавтра Ирина Семёновна получит нужную сумму. А через неделю в их доме начнётся новая жизнь — жизнь экономии, ограничений и постоянного напряжения.
И всё это ради женщины, которая когда-то сама выбрала другого мужчину.
— Ты меня за это возненавидишь? — спросил Евгений, и в его голосе слышалась искренняя боль.
Анастасия открыла глаза, посмотрела на мужа. Хороший человек. Честный. Благородный. И совершенно не понимающий, что благородство, доведённое до крайности, тоже может быть высшей формой эгоизма.
— Не знаю, — ответила она честно, глядя ему прямо в глаза. — Честно не знаю.
