— Мам, можешь шесть тысяч дать? Только до зарплаты, я устроился в новую IT-компанию, — Денис стоял в дверях кухни, не решаясь войти полностью.
Надежда Петровна подняла голову от калькулятора. На столе лежали разложенные купюры — результат двух месяцев строгой экономии абсолютно на всём.
— Деня, я же на стиральную машину коплю. Старая совсем сломалась, руками стираю уже целую неделю.
— Мам, ну пожалуйста! Мне же на собеседование ехать надо, костюм в химчистку сдать, — он присел на краешек стула, избегая маминого взгляда. — Ты же знаешь, как мне тяжело после папы. Но я взял себя в руки, честное слово.
Надежда молча передвинула шесть купюр к сыну. В её груди привычно защемило. После смерти Петра Семёновича прошло два года, но Денис так и не смог прийти в себя. Талантливый разработчик превратился в мрачного человека, который не мог удержаться ни на одной работе дольше трёх месяцев.
— Спасибо, мамочка. Я всё верну, как только получу первую зарплату, — Денис торопливо сгрёб деньги. — А машинку новую не торопись покупать, может быть, я помогу, когда начну работать.
Через неделю он вернулся без работы, но с явным запахом алкоголя.
— Мы не подошли друг другу, — буркнул он, проходя в свою комнату. — Там такая ужасная бюрократия, мам, ты даже не представляешь.
Надежда ничего не сказала. Она стояла над тазом с бельём и чувствовала, как ноют руки и спина. В свои шестьдесят два года она стирала руками, как в далёкой молодости. Денис не спросил про возврат средств, а она не напомнила.
— Надя, ты что творишь? — соседка Софья Ивановна зашла за солью и застала Надежду развешивающей мокрое бельё на батареи. — Где машинка-то?
— Сломалась. Деня обещал помочь купить новую, как работу найдёт, — Надежда виновато улыбнулась.
— Работу найдёт… А сколько он уже ищет? Два года? — Софья покачала головой. — Слушай, а не пора ли ему самому о себе позаботиться? Мужику тридцать пять лет, а мамка за него всё решает.
— Ты не понимаешь, Соня. У него сильнейшая депрессия после папиной смерти. Ему тяжело.
— Мне тоже мужа хоронить было нелегко, но я детей поднимала, а не спивалась, — резко ответила Софья. — Ты его не жалей, Надя. Жалость убивает быстрее пули.
Надежда отвернулась к окну. На улице мартовский ветер гнул голые ветки деревьев. Почему все такие жестокие? Разве может мать бросить единственного ребёнка в трудную минуту?
В субботу она пошла в магазин бытовой техники в городе Винница — просто посмотреть. Консультант показал ей компактную машинку-автомат.
— Видите, сюда помещается четыре килограмма, для небольшой семьи это идеальный вариант. Двадцать четыре тысячи гривен, но можете оформить в рассрочку.
Надежда представила, как больше не будет стоять над тазом, тереть руками, развешивать мокрое бельё по всей квартире. Двадцать четыре тысячи гривен — ровно столько она накопила, откладывая с пенсии и подработок.
— Я подумаю, — сказала она.
Дома Денис сидел за компьютером, увлечённо во что-то играл.
— Деня, а ты не хочешь пойти работать хотя бы курьером? Пока программистскую работу не найдёшь?
— Мам, ну что ты! Я же квалифицированный специалист. Не могу же я на любую работу идти, — он даже не оторвался от экрана. — Мне имидж портить нельзя.
— Какой имидж, сынок? Ты два года не работаешь.
— Мам, не грузи. У меня и так настроение плохое.
Надежда ушла на кухню. Села за стол, где лежали её накопления, и долго смотрела на купюры. Денис прав — нельзя же талантливому человеку идти на любую работу. Но почему тогда у неё такое гнетущее чувство, будто она тонет?
В понедельник пришла квитанция за коммуналку — на тысячу двести гривен больше обычного. Отопительный сезон подорожал. Надежда пересчитала деньги: если отдать за коммуналку, останется двадцать две тысячи восемьсот гривен. Машинка будет стоить двадцать четыре.
— Денис, сынок, может, тебе пора хотя бы за коммуналку платить? Ты же здесь живёшь.
— Мам, ну откуда у меня деньги? Я же не работаю пока. Как найду работу, буду платить всё, — он привычно отмахнулся.
Надежда заплатила за коммуналку из своих накоплений.
Через три дня Денис опять попросил средств.
— Мне на проезд нужно, мам. Завтра собеседование в крутой компании. Может, наконец-то повезёт.
— Сколько тебе нужно?
— Четыре тысячи гривен хватит. На проезд и чтобы нормально выглядеть.
Надежда молча отсчитала купюры. Теперь у неё было восемнадцать тысяч восемьсот гривен. До машинки не хватало пяти тысяч двухсот.
Денис не получил и эту работу. Причины были разные: то дорога далеко, то коллектив неподходящий, то зарплата слишком маленькая. Через месяц он попросил ещё три тысячи гривен «на последний раз».
— Денис, у меня осталось пятнадцать тысяч восемьсот гривен. Я уже полгода на стиральную машину коплю, — впервые за долгое время в голосе Надежды прозвучала неприкрытая усталость.
— Мам, ну что ты как маленькая! Машинка никуда не денется. А мне действительно нужно. Обещаю, это самый последний раз.
Надежда посмотрела на сына. Когда он в последний раз говорил ей правду? Когда вообще держал своё слово?
— Нет, Денис. Я больше тебе не дам.
Сын удивлённо поднял брови:
— Мам, ты что? Я же твой единственный ребёнок. Папа бы никогда не отказал.
— Папа умер. И он никогда не позволил бы тебе два года сидеть на моей шее.
Денис покраснел:
— Ты мне что, попрекаешь куском хлеба? После всего, что я пережил?
— Что именно ты пережил, Денис? Потерю работы? Горе? Так пережили мы все. Но я не спиваюсь и не живу за счёт других.
Он хлопнул дверью и ушёл. Надежда села на кухне и заплакала. Не от обиды — от полного, ясного понимания. Софья была права. Она не помогает сыну, она калечит его судьбу.
На следующий день Надежда пошла в магазин и купила стиральную машину. Пятнадцати тысяч восемьсот гривен хватило на модель попроще, но надёжную.
Когда мастера подключали технику, вернулся Денис.
— Мам, ты чего наделала? Я же сказал, что помогу!
— Ты помогал два года, Денис. Помогал мне стирать руками.
— Не ехидничай. Просто у меня сейчас очень трудный период.
Надежда включила машинку. Та тихо загудела, начиная стирку.
— Твой трудный период длится ровно столько, сколько я тебе помогаю. Всё. Больше денег не будет. Ищи работу или живи отдельно.
Денис смотрел на неё с недоумением:
— Мам, ты что сказала?
— То, что должна была сказать два года назад.
Он ушёл, хлопнув дверью. На этот раз надолго.
Надежда стояла возле новой машинки и понимала: она купила не только бытовую технику. Она купила себе право жить собственной жизнью.
За окном всё тот же мартовский ветер гнул голые ветки. Но теперь в нём чувствовалось скорое приближение весны.
Друзья, как вы считаете, правильно ли поступила мама, отказав взрослому сыну в критический момент? И насколько часто наша гиперопека мешает детям повзрослеть и стать ответственными? 👇
