Ранним утром Петр шел к мусорным бакам, волоча за собой пакет с мусором. Метель бесилась всю ночь, теперь притихла, но снегу навалило — мама не горюй.
Шел и думал о том же, о чем думал каждое утро последние три года: зачем все это? Дочка звонит раз в месяц из Москвы, внучка Настя еще реже – бегом, на минуточку, чисто из вежливости.
— Дед, ну как дела? — спрашивает она по видеосвязи, но глаза уже бегают куда-то в сторону. У нее своя жизнь. И правильно.
Петр дошел до баков, швырнул туда пакет. Обернулся — и замер.
Из сугроба у детской площадки торчали… уши. Собачьи. Серые, с черными кончиками.
— Да ладно, — пробормотал он себе под нос. — Чего ты, дурак, выдумываешь?
Но ноги уже несли его к сугробу. Снег хрустел под ботинками, ветер задувал за воротник. Петр присел на корточки, смахнул снег рукой.
Под снегом лежала собака. Живая.
Дышала еле-еле, глаза закрыты. Молодая. И по всему видно — недавно щенилась. Соски набухшие, живот обвисший.
Петр так и сидел на корточках, не зная, что делать.
А собака вдруг открыла глаза. Посмотрела на него — и в этом взгляде было столько отчаяния, что Петр невольно протянул руку.
— Ну что с тобой, девочка? — прошептал он. — Кто тебя тут бросил?
Собака слабо шевельнула хвостом. Будто поняла.
Петр поднялся, оглянулся. Двор пустой, окна темные. Люди еще спят, им до лампочки, что тут происходит.
— Ладно, — сказал он вслух. — Пошли. Отогреемся.
Он осторожно поднял собаку. Легкая — только кожа да кости. Прижал к себе, почувствовал, как бьется слабое сердце под ребрами.
Поднимаясь по лестнице, Петр думал: «Ну и дурак же ты. Зачем тебе это надо?»
Но в квартире, когда постелил собаке у батареи старое одеяло, когда принес миску с водой и увидел, как жадно она пьет, — впервые за долгое время почувствовал ощущение жизни.
Дом вдруг наполнился дыханием кого-то, кроме него самого.
Первые дни
Собака ожила к вечеру. Встала, пошла по квартире, обнюхивая углы. Петр следил за ней из кухни, попивая чай. Странно — вроде бы ничего особенного, а как будто дом проснулся после долгого сна.
Назвать ее как-то не приходило в голову. Просто «собака». Или «девочка», когда разговаривал с ней.
— Ну что, девочка? Как дела? — говорил он, ставя миску с кашей. А сам думал: «Петр, ты совсем рехнулся. С собакой разговариваешь».
В тот же вечер позвонила Настя. Как всегда, в видеосвязи — яркая, живая, с растрепанными волосами.
— Дед, ты чего такой веселый?
Петр хмыкнул:
— Да тут прохожая собака объявилась. Пригрел немного.
— Как прохожая? — Настя наклонилась к экрану. — А где она? Покажи!
Собака как раз лежала на коврике, и Петр повернул планшет в ее сторону.
— Ой, какая красавица! — воскликнула Настя. — А как зовут?
— Да никак пока.
— Ну это же неправильно! Давай… Лялей назовем? Она такая ляля-красота!
Петр фыркнул:
— Ляля. Ну и имена у вас, молодежи.
Но имя прилипло. Ляля.
На другой день Петр решил показать Лялю ветеринару. Та осмотрела собаку, пощупала живот, нахмурилась.
— А щенки где? — спросила врач.
— Какие щенки?
— Эта сука недавно щенилась. Дней десять назад, не больше. Молоко еще есть. Где помет?
Петр почувствовал, как что-то холодное поползло по спине:
— Я ее в снегу нашел. Одну.
Ветеринар покачала головой:
— Понятно. Значит, кто-то избавился и от нее, и от щенков. Только по отдельности. Думали, она подохнет сама.
В машине Петр сидел, сжимая руль. Ляля лежала на заднем сиденье, тяжело дышала. А в голове у него крутилось: «Щенки. Где-то лежат щенки.»
Злость поднималась откуда-то из живота. Какая же гниль должна быть в человеке, чтобы выбросить беспомощных детенышей?
— Найдем, — сказал он вслух Ляле. — Найдем их, девочка.
Весь день он обходил промзоны, стройки, свалки. Заглядывал в подвалы, обшаривал мусорки. Люди смотрели косо — что это за странный дядька ползает по помойкам?
Находка
Нашел к вечеру. За гаражами, в картонной коробке из-под телевизора.
Четыре крошечных тельца. Замерзшие. И один… один еще дышал.
Петр стоял над коробкой и чувствал, как руки трясутся. Не от холода. От ярости.
— Сволочи, — прошептал он. — Какие же вы сволочи.
Живого щенка завернул в шарф, прижал к груди. Крошечный, слепой, но теплый. Дышит.
Дома Ляля учуяла запах щенка и заскулила. Тонко, протяжно. Петр посадил ее рядом с малышом, и она принялась его вылизывать, урча что-то собачье.
— Ну вот, — сказал Петр, глядя на них. — Семья воссоединилась.
А сам подумал: «Хоть кого-то спас. Хоть одного».
Вечером звонила Настя. Увидела щенка и запищала от восторга:
— Дед! Ты теперь дедушка в квадрате! И собачий дедушка тоже!
Петр усмехнулся:
— Вот еще. Просто подобрал, а там видно будет.
Но когда щенок сосал молоко у Ляли, а она смотрела на Петра благодарными глазами, он понял — никуда они от него не денутся. И он от них тоже.
Впервые за три года в доме была настоящая семья.
Хозяйка нашлась
Прошло две недели. Петр уже привык к утреннему ритуалу — выгул Ляли, кормежка щенка, который окреп и стал похож на маленького медвежонка. Дом ожил. Даже соседка тетя Галя заметила:
— Петр Иванович, вы помолодели что-то. Глаза блестят.
А потом все рухнуло.
Настя прислала скриншот с городского форума:
«Ищем собаку! Кличка Грета, овчарка, 3 года, пропала месяц назад при эвакуации. Убежала, когда нас переселяли после взрыва газа. Очень скучаем! Собака была беременная. За информацию — вознаграждение».
Под постом — фотография. Ляля. Точь-в-точь.
Петр смотрел на экран планшета и чувствовал, как земля уходит из-под ног. В голове билась одна мысль: «Не может быть. Не может».
Но фото не врало. И номер телефона в объявлении тоже был настоящий.
Полчаса Петр ходил по квартире, а Ляля следовала за ним, поскуливая. Будто чувствовала беду.
— Что делать, девочка? — спросил он у нее. — Молчать? Сделать вид, что ничего не видел?
Ляля положила морду ему на колени. Доверчиво. Безоговорочно.
И Петр понял — молчать нельзя. Кто-то ищет ее, страдает. А он, он же не вор.
Набрал номер дрожащими пальцами.
Хозяйка приехала через час. Худая женщина лет сорока, в выцветшей куртке, с усталыми глазами. Петр открыл — и увидел, как она замерла, глядя на Лялю в прихожей.
— Грета? — прошептала женщина. — Грета, это ты?
Собака бросилась к ней, взвизгнув от радости. Майя — она представилась Майей — упала на колени, обняла Лялю-Грету и заплакала.
— Где ты была, дурочка? Где ты была? Я думала, ты погибла.
Петр стоял у стены и смотрел на эту сцену. В груди что-то рвалось, болело. Но он молчал.
— Спасибо вам, — сказала Майя, вытирая слезы. — Вы не представляете. После пожара у меня ничего не осталось. Дом сгорел, вещи — все. А Грета убежала, когда нас эвакуировали. Я думала — все, последнее потеряла.
Она рассказывала, а Петр слушал и понимал: эта женщина любит собаку не меньше, чем он. Может, больше. У них история, прошлое.
— А щенок? — спросила Майя, заметив малыша. — Один?
Петр рассказал. Про снег, про поиски, про коробку с мертвыми щенками. Майя слушала, сжимая кулаки.
— Твари, — прошипела она. — Как можно?
Потом посмотрела на Петра внимательно:
— Вы их спасли. И ее, и малыша. Я ваша должница.
— Ничего вы мне не должны, — перебил Петр. — Забирайте их. Они ваши.
Майя собрала Грету, взяла щенка. У двери обернулась:
— Если что — звоните. Вот мой номер. Вы, вы очень хороший человек.
И ушла.
Пустота
После их ухода в квартире повисла тишина. Такая, что уши закладывало.
Петр сидел на кухне, смотрел на пустые миски. Одну за другой убрал в шкаф. Потом свернул одеяло, на котором спала Ляля.
Все. Как будто ничего и не было.
Вечером звонила Настя:
— Дед, как дела? Где Ляля?
— Хозяйка нашлась, — буркнул Петр. — Забрала.
— Как забрала?! А ты что?
— А что я? Не моя собака была.
— Дед, — Настя помолчала. — Ты расстроился?
— С чего бы? — огрызнулся Петр. — Подобрал, пригрел, отдал. Все правильно.
Но когда отключил связь, сидел и смотрел в стену. Дом опять стал мертвым. Воздух — спертым. Тишина давила на уши.
Утром раздался звонок:
— Здравствуйте, Петр. Знаете что? Я одна не потяну. Съемная квартира, я целыми днями на работе. А этот малыш требует постоянного ухода. Буду очень признательна, если поможете мне.
Через час Майя уже стояла на пороге. В руках щенок, завернутый в плед.
Она протянула щенка Петру:
— Может, вы все-таки не просто прохожий в их жизни?
Петр взял щенка. Тот сонно пискнул, ткнулся носом в его руку.
— А Грета? — спросил он хрипло.
— Грета останется со мной. Но мы будем видеться. Часто. Если вы не против.
Петр смотрел на щенка, потом на Майю. И впервые за долгое время улыбнулся по-настоящему:
— Не против.
Май прихватил город теплом и зеленью. Петр шел по аллее с подросшим щенком — Байком, как назвала его Настя. Пес уже не помещался в ладонях, стал крепким и любопытным, тянул поводок к каждому кусту.
— Тише, разбойник, — усмехался Петр. — Не все кусты твои.
Навстречу шла Настя, вместе с мамой. Приехали на майские, наконец-то вживую увидеть «дедулину новую семью».
— Дед! — Настя бросилась к нему, потом присела к Байку. — Ой, какой же ты вымахал! Мамочки мои!
Света обняла отца осторожно, как всегда. Но в глазах читалось удивление:
— Пап, ты изменился.
Петр хотел отмахнуться, но тут сзади послышался знакомый лай. Обернулся — Майя с Гретой. Собака рванула к Байку, и началась радостная возня.
— Майя, познакомьтесь — моя дочка Света и внучка Настя, — сказал Петр. — Девочки, это Майя. И Грета.
Женщины заговорили, Настя тут же включилась в собачью игру. А Петр смотрел на эту картину и думал — когда последний раз он видел столько живых людей вокруг себя? И не просто людей — близких.
Они пошли все вместе к дому. Грета и Байк носились между ними, Настя что-то увлеченно рассказывала Майе, Света изредка поглядывала на отца с любопытством.
У скамейки остановились. Майя села рядом с Петром, собаки улеглись в тени.
— Знаешь, — сказала Майя тихо, чтобы не слышали другие, — а ведь Грета тебя помнит. Каждый раз, когда мы встречаемся, она радуется тебе не меньше, чем Байку.
— Она хорошая, — кивнул Петр. — Умная.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Петр посмотрел на нее, потом на Настю, которая фотографировала собак:
— Иногда нужно вытащить кого-то из-под снега, чтобы понять — не ты его спас, а он тебя.
Настя подбежала, услышав последние слова:
— Дед, это ты про Байка?
— Про всех нас, — ответил Петр и почесал щенка за ухом. — Про всех.
Солнце садилось, окрашивая аллею золотом. Впереди было лето, встречи, может быть — что-то большее. Но сейчас Петр просто сидел в окружении семьи и впервые за долгие годы чувствовал себя нужным.
