Вчера мне позвонила Галя, моя давняя подруга ещё с техникума. Спросила, как дела, здоровье, не нужно ли чего. Я знала, о чём она хочет спросить на самом деле, но не торопила её. Галя всегда была очень деликатной.
— Оль, а как ты теперь? — выдохнула она наконец. — Совсем одна в этой большой квартире? Не страшно?
Я чуть не рассмеялась. Страшно? После тридцати лет с Юрием? Вот чего точно не было, так это страха. Была странная, тихая радость. Будто чудом избежала чего-то непоправимого.
— Не страшно, Галь, — ответила я. — Уютно.
Положив трубку, подошла к окну. Апрельское солнце заливало сквер напротив. Только-только распускались почки на старых липах. Внизу бабушки выгуливали внуков, молодая пара целовалась на скамейке. Обычная городская жизнь. Но для меня теперь всё было иначе.
Я называю это второй жизнью, хотя мне пятьдесят семь, и начинать что-то новое в таком возрасте кажется нелепым. Но ведь начала же? Решилась после стольких лет послушания и тихого смирения.
Тётя Мария умерла в феврале. Тихо, во сне, как хотят умереть многие, но редко кому так везёт. Ей было восемьдесят два. Последние годы она жила одна — сына не стало в автокатастрофе три года назад, невестка перебралась к родителям.
О том, что тётя оставила мне квартиру, я узнала от нотариуса. Честно говоря, чуть не выронила телефон, когда услышала.
Мы не были близки: созванивались по праздникам, изредка навещали друг друга. В детстве я побаивалась тётю Марию — высокую, прямую, с тяжёлым взглядом. Она была строгим библиотекарем в районной библиотеке, где книги выдавались по особому режиму, с записью каждой потёртости, каждого загнутого уголка.
— Лидия Семёновна оформила завещание пять лет назад, — объяснил нотариус. — Всё очень чётко. Квартира — вам, банковский вклад — сестре из Хмельницкого, вещи и украшения — невестке.
Я спросила у Юрия, не поехать ли в контору нотариуса вместе. Он только рукой махнул:
— Иди сама, я телевизор посмотрю. Только документы не потеряй.
Я вернулась в его — теперь уже точно только его — квартиру после обеда, сжимая в руках бумаги. Казалось, они жгут пальцы. Квартира в центре города, пусть старая, но добротная, дореволюционной постройки. Двушка с высокими потолками, лепниной, изразцовой печью, которая, правда, уже давно не функционировала.
— Ну, оформила? — спросил Юрий, не отрываясь от телевизора. Шёл футбол. — Чего там с налогами?
— Всё в порядке, — я прошла на кухню, поставила чайник. — Никаких налогов. Наследство от близкого родственника.
— А, ну хорошо, — он зевнул. — Но продавать пока не будем. Рынок сейчас в яме. Подождём год-два, поднимутся цены — тогда продадим. Можно будет в Трускавец съездить, давно не были.
Я молчала, глядя, как закипает вода. Странно, но в его словах меня задело не «продадим». Задело «мы». Мы — кто? Он и я?
Давно уже нет никакого «мы». Есть я, которая всегда уступает, делает, как он скажет, и он, который всегда решает.
Юрию шестьдесят девять. Мы прожили вместе тридцать лет. Детей Бог не дал, хотя раньше я очень хотела. Ходили по врачам, пили таблетки, делали процедуры. Не помогло. Со временем Юрий стал говорить, что и слава Богу, — дети это обуза, хлопоты, траты.
А я всё чаще ловила себя на том, что смотрю вслед молодым мамам с колясками с какой-то тянущей, ноющей тоской. Не зависть — другое. Будто что-то очень важное прошло мимо.
Когда мы только познакомились, Юрий был инженером в хорошем НИИ. Не красавец, но представительный, уверенный в себе. На двенадцать лет старше меня. Я тогда работала в библиотеке, получала сущие копейки.
— Приходи ко мне работать, — предложил он через полгода отношений. — В бухгалтерию, опыт не нужен, научишься.
И я пошла. Конечно, пошла. После смерти родителей я осталась одна, надо было как-то жить. А тут — заботливый мужчина, хорошая зарплата. Чего ещё желать?
Потом была свадьба. Скромная, без особого размаха. Родственники, коллеги, два стола в не слишком дорогом кафе. Я переехала к нему — у Юрия была хорошая двушка в новом доме, а мою однушку на окраине мы продали. Вернее, это он предложил:
— Зачем нам две квартиры? Продадим твою, купим машину. Тебе всё равно водить некогда.
Конечно, я согласилась. Так было логично, правильно. Деньги от продажи пошли на «Тойоту». Машину оформили на него — я тогда и водить-то не умела. В документах я не расписывалась, он всё сделал сам. Удобно.
Потом ушла бабушка, оставила мне дачный участок с маленьким домиком. Я собиралась продать — дачницей себя никогда не видела, копаться в земле не любила. Но Юрий загорелся:
— Баню построим, веранду! Будем на шашлыки ездить.
Потом он предложил оформить дачу на него — мол, так проще с документами на строительство. И я опять согласилась. Что мне, жалко, что ли?
Когда брат, уехавший в Америку сразу после института, прислал мне на сорокалетие чек на крупную сумму, мы купили новую машину. Опять оформили на Юрия — я по-прежнему не водила. Да и зачем, если он всегда за рулём?
Так всё и шло. Незаметно для себя я стала просто тенью рядом с ним. Готовила, убирала, стирала. На работе делала то, что скажет, — он был моим начальником. Дома — то, что удобно ему. В постели тоже всё было так, как хотел он, — не то чтобы мне не нравилось, просто я никогда не проявляла инициативу. Не умела, стеснялась.
Последние годы мы и вовсе жили как соседи — он в своей комнате, я в своей. Уже и не помню, когда последний раз были близки.
— Надо к даче пристройку сделать, — сказал Юрий однажды за ужином. — Летнюю кухню. Я уже проект заказал.
Я кивнула, как обычно. Какая разница? Всё равно решать ему, делать ему. А я — так, приложение к его жизни.
И вот теперь тётина квартира. Моя. Действительно моя.
В первый раз я приехала туда через неделю после получения документов. Старый дом, тяжёлая дубовая дверь с потемневшими от времени бронзовыми ручками. Прохладный подъезд с высоченными потолками. На стенах кое-где сохранилась лепнина.
Открыла дверь, и на меня пахнуло чем-то забытым — запахом старых книг, паркетной мастики, еле уловимым ароматом духов. Квартира выглядела нежилой, но не запущенной. Кто-то регулярно проветривал, вытирал пыль.
Я прошла в гостиную и замерла. На стене — фотографии. Много фотографий. Тётя в молодости, её муж, сын в разные годы. И вдруг — я.
Маленькая девочка в смешном сарафане с оборками, с косичками, смеюсь, запрокинув голову. Я совсем не помнила, когда был сделан этот снимок.
Рядом ещё одна фотография — я уже подросток, с книгой, сижу на подоконнике. Неужели тётя хранила мои фотографии все эти годы? Я-то свои давно растеряла при переездах.
Походила по квартире. Две просторные комнаты, кухня, ванная, кладовка. Старая мебель — массивный шкаф с резными дверцами, диван с высокой спинкой, кресла с пожелтевшей обивкой. Книжные полки до потолка. На кухне — древний холодильник «ЗИЛ», покрытый желтоватой эмалью стол, табуретки с облупившейся краской.
Надо ремонт делать, подумала я. Хотя бы косметический. Обои поменять, сантехнику, окна. Можно будет потом сдавать или продать…
Но тут же поймала себя на том, что не хочу продавать. Совсем не хочу. В этой старой квартире, пахнущей книгами и чужими воспоминаниями, мне было… хорошо. Спокойно. Я села в кресло у окна и внезапно расплакалась. Ни с того ни с сего. Просто слёзы потекли, и всё тут. Плакала долго, навзрыд, как не плакала, наверное, с детства.
Домой вернулась поздно. Юрий уже спал. Утром за завтраком спросил:
— Ну как там квартира? Совсем убитая?
— Нет, — я намазывала хлеб маслом, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Вполне приличная. Просто ремонт нужен.
— Придётся вложиться, — он почесал подбородок. — Ну, продадим подороже, окупится.
Я промолчала.
Стала приезжать в тётину квартиру после работы. Просто посидеть, подумать. Иногда брала книгу с полки — у тёти была отличная библиотека, собранная за десятилетия работы. Некоторые книги я помнила ещё с детства — выцветшие корешки, пожелтевшие страницы, знакомый запах типографской краски.
Юрий заметил мои отлучки не сразу. Но однажды вечером спросил:
— Где ты была? Звонил на работу, сказали, ты ушла ещё в пять.
— В тётиной квартире, — ответила честно.
— Зачем? — он удивился. — Что там делать?
— Просто посидеть. Разобрать вещи, книги.
— А, ну ладно, — он пожал плечами. — Только не задерживайся допоздна, район-то не самый безопасный.
Через неделю он завёл разговор о продаже:
— Я поговорил со знакомым риелтором. Ситуация на рынке сейчас не очень, но твоя квартира в хорошем месте, можно выручить миллиона четыре гривен, а то и больше.
— Подожди, — я нахмурилась. — Ты обсуждал мою квартиру с риелтором? Без меня?
— А что такого? — он удивился. — Просто предварительная консультация. Серёга — мужик надёжный, не обманет.
— Дело не в надёжности, — сказала я. — Дело в том, что я ещё не решила, хочу ли продавать.
— А что с ней ещё делать? — он пожал плечами. — Жить там не будешь, сдавать — хлопотно. Продадим, купим мне машину новую, тебе шубу, может, на море же съездим.
Я промолчала. Что-то внутри сопротивлялось, не принимало его логику. Раньше бы согласилась, как всегда. Но сейчас что-то изменилось. Тётина квартира словно дала мне точку опоры, которой не было раньше.
Юрий воспринял моё молчание как согласие. Через пару дней вернулся с работы с бутылкой шампанского:
— У нас покупатель! Серёга нашёл семейную пару, готовы взять за четыре двести, без торга!
— Я не давала согласия на продажу, — сказала тихо.
— Что? — он поставил бутылку на стол. — Оля, не глупи. Зачем нам две квартиры? Это же хорошие деньги.
— Юрий, — я старалась говорить спокойно, — я не хочу продавать квартиру. Не сейчас.
— Не хочешь? — он прищурился. — А когда хочешь? Через год? Два? Зачем тянуть?
— Я вообще не хочу продавать.
— Вообще? — он расхохотался. — Ты что, жить там собралась? В этой развалюхе?
— Может быть, — я пожала плечами. — Или сдавать. Ещё не знаю.
Он смотрел на меня, как на сумасшедшую:
— Тебе пятьдесят семь лет. Какие переезды? Какая сдача? Сиди дома, радуйся, что крыша над головой есть. Продадим — будут деньги. Поедем куда-нибудь, давно не отдыхали.
Я молчала. Он говорил что-то ещё — про разумный подход, про вложения, про пенсию. Я не слушала. Смотрела на него и думала — неужели всегда был таким? Неужели я просто не замечала?
Он воспринял моё молчание как капитуляцию. На следующий день позвонил риелтору, договорился о показе. Вечером сказал:
— В субботу поедем смотреть квартиру. Я, ты, Серёга с покупателями. Только прибери там, хоть немного. А то мало ли что подумают.
Я кивнула. Как обычно. А потом взяла выходной и поехала к нотариусу. Узнать, могу ли я вообще распоряжаться квартирой по своему усмотрению.
— Конечно, можете, — удивился нотариус. — Это ваше наследство, личная собственность. Хоть продавайте, хоть дарите.
— А муж? — спросила я. — Он имеет какие-то права на квартиру?
— Нет, если нет завещания в его пользу. Наследство не является совместно нажитым имуществом, даже если получено в браке.
— А если мы разведемся?
Нотариус посмотрел на меня внимательно:
— В случае развода квартира останется вашей. Это не подлежит разделу.
Я вышла из конторы с лёгким сердцем. Впервые за долгие годы почувствовала, что могу сама решать свою судьбу. Что есть выбор. Что я не просто приложение к чьей-то жизни.
В субботу Юрий собрался рано:
— Давай, Оля, поторапливайся. Серёга с покупателями будут в одиннадцать.
— Я не поеду, — сказала я, разливая чай.
— В смысле? — он даже остановился посреди комнаты.
— В прямом. Я не буду продавать квартиру.
— Как это не будешь? — он нахмурился. — Мы же договорились!
— Я не договаривалась, — покачала головой. — Это ты всё решил. Как всегда.
— Оля, — он подошёл ближе, — что с тобой происходит? Ты никогда такой не была.
— Какой?
— Упрямой. Неразумной. Обычно ты соглашаешься с моими решениями. Я же лучше знаю, как надо.
— Раньше соглашалась, — сказала я. — А теперь не хочу. Это моя квартира, и я сама решу, что с ней делать.
Он смотрел так, словно видел меня впервые:
— Что на тебя нашло? Тридцать лет жили нормально, и вдруг…
— Не нормально, — перебила я. — Я всегда уступала. Всегда шла на поводу. Дача от бабушки, деньги от брата, даже квартира родителей — всё оказалось на тебе оформлено. А эта квартира останется моей.
— Так вот в чём дело, — он прищурился. — Решила мне отомстить? За что? За то, что жизнь тебе обеспечил? Терпел тебя столько лет? Стабильность давал?
— Не в этом дело, — я покачала головой. — Я хочу что-то своё. Что-то, что будет принадлежать только мне.
Он помолчал, барабаня пальцами по столу. Потом спросил неожиданно:
— Ты от меня уйти собралась?
— Нет, — ответила искренне. — Просто хочу иметь свою квартиру.
— Зачем? — он искренне не понимал. — У тебя же есть дом.
— У меня нет дома, — сказала тихо. — Есть твоя квартира, где я живу.
— Наша квартира, — поправил он.
— По документам — твоя. Как и всё остальное.
Он встал, прошёлся по кухне:
— Знаешь что? Если ты так хочешь свою квартиру — ладно. Не продавай. Но ты перепишешь её на меня. А там делай что хочешь. Пусть будет твоей игрушкой. А потом посмотрим уже.
— Что? — я не поверила своим ушам.
— Перепиши квартиру на меня, — повторил он. — Раз ты считаешь, что всё остальное я «присвоил». Так будет правильно — всё как и раньше ты делала.
Я смотрела на него и не узнавала. Столько лет вместе, а он как чужой.
— Нет, — сказала твёрдо. — Не перепишу.
— Почему? — он удивился, словно не ожидал отказа. — Перепиши на меня квартиру, у тебя же детей нет, — заявил муж. — Кому ты её оставишь? Всё равно мне достанется.
Я смотрела на него и молчала. Что-то внутри оборвалось — последняя ниточка, которая связывала нас все эти годы.
— Я тебе и так уже много чего отписала. Теперь хватит, — сказала наконец.
— Что значит «отписала»? — он повысил голос. — Мы же семья! Всё общее!
— Семья? — я горько усмехнулась. — Когда мы последний раз говорили по душам? Когда обнимались просто так, не по обязанности? Когда были близки? Мы давно уже не семья, Юрий. Просто два человека, живущих под одной крышей.
Он стоял, не зная, что ответить. Потом выдавил:
— Значит, развода хочешь?
— Я этого не говорила.
— А что тогда?
— Просто хочу, чтобы у меня было что-то своё, — повторила я. — Неужели это так сложно понять?
— Да, сложно, — он покачал головой. — Особенно после стольких лет вместе.
Через неделю он собрал вещи и уехал к сестре в соседний город. Сказал — подумать. Вернулся через месяц, молча положил на стол заявление о разводе:
— Подпиши. Так будет проще для всех.
Я подписала, не читая. Действительно, так проще.
Расстались без скандалов, без дележки имущества. Я забрала свои вещи, книги, фотографии и переехала в тётину квартиру. Юрий остался в своей — теперь действительно только своей — квартире.
Сейчас я живу одна. Постепенно делаю ремонт — новые обои, современная сантехника, пластиковые окна. Но книжные полки оставила — тётина библиотека того стоит. И фотографии на стенах тоже.
По вечерам сижу у окна с книгой, смотрю на сквер, на прохожих. Иногда бывает одиноко. Но гораздо чаще — спокойно. Я больше не чувствую себя тенью. Я живой человек со своей жизнью, своими решениями, своим домом.
Как думаете, правильно ли поступила Ольга? И как бы вы отреагировали на её месте? 🤔
