— Я не позволю больше относиться к себе, будто меня не существует, — Владимир Сергеевич остановился у окна, не глядя на дочь. — Запомни это, Ксюша.
Ксения застыла с телефоном в руках. Такого решительного тона от отца она не слышала никогда — ни в детстве, ни потом. Даже когда он ругал её за двойки или за поздние возвращения домой.
— Папа, ты что, выбираешь эту… женщину вместо родной дочери и внука? — голос Ксении дрогнул, но глаза оставались сухими.
Владимир повернулся, и Ксения невольно сделала шаг назад. В глазах отца застыла такая непреклонность, что ей стало не по себе.
— Это ты выбрала, когда выставила Ларису из моего дома. Моего. Не твоего. А теперь уходи.
Всё началось с того проклятого радикулита в прошлом августе. Владимир Сергеевич как-то неудачно наклонился за упавшим полотенцем и вдруг почувствовал, как спину пронзила острая боль. Он так и остался на полу, не в силах подняться, понимая, что помощи ждать неоткуда.
Дочь и внук жили в городе, в двух часах езды. А в деревне соседи, конечно, помогли бы, но гордость не позволяла кричать в открытое окно, привлекая внимание. Да и что они могли сделать, старики? Разве что вызвать скорую, которая приедет только к вечеру.
Так он и лежал, ругая себя за беспомощность, когда в дверь постучали.
— Владимир Сергеевич! Вы дома? Я стук слышала, — голос был женский, незнакомый.
— Да, — отозвался он, подавив непрошеную гордость. — Войдите, дверь не заперта.
В дом вошла женщина лет шестидесяти, аккуратно одетая, с короткой стрижкой и живыми карими глазами.
— Господи, что с вами? Сейчас «скорую» вызовем!
— Не надо скорую, — поморщился он. — Радикулит просто. Помогите подняться, если можете.
Женщина оказалась сильнее, чем выглядела. Ловко помогла ему добраться до кровати, потом исчезла и вернулась со своими лекарствами, разогревающей мазью и чаем.
— Я Лариса, ваша новая соседка. Третий дом от вас, — представилась она, растирая ему спину сильными, уверенными движениями. — Недавно переехала в материнский дом.
— Владимир Сергеевич, — проворчал он, чувствуя неловкость от того, что незнакомая женщина видит его в таком беспомощном состоянии.
— Знаю, — улыбнулась она. — Вся деревня вас знает. «Строгий инженер из Львова, который птицу разводит».
Он хмыкнул. Действительно, за четыре года жизни в деревне он мало с кем сближался, предпочитая одиночество и свои хозяйственные заботы.
— А у вас… семья есть? — неожиданно для себя спросил он.
— Есть, — ответила она, и что-то в её тоне заставило его не продолжать расспросы. — Отдыхайте. Я завтра загляну, проверю, как вы. А если что-то нужно, вот мой номер.
Когда через три дня он смог выйти во двор, Лариса заглянула снова — с банкой малинового варенья.
— К чаю, — сказала она просто. — Как спина?
— Лучше, спасибо. Проходите, раз уж принесли, — он неловко мотнул головой в сторону дома.
Они пили чай на веранде. Лариса с интересом разглядывала хозяйство — ухоженный двор, аккуратные грядки, курятник.
— У вас руки золотые, — заметила она. — Всё так добротно сделано.
— Инженер, — пожал плечами Владимир Сергеевич. — Привык всё делать основательно.
— Во Львове жили? — спросила она.
— Да. После смерти жены решил переехать сюда. Дом был дачный, летний. Переделал под круглогодичное проживание.
Лариса кивнула с пониманием.
— А дети? — осторожно спросила она.
— Дочь в городе. И внук, — коротко ответил он, давая понять, что эта тема закрыта.
Лариса не стала расспрашивать дальше. Вместо этого заговорила о своей работе в сельской администрации, о планах по ремонту материнского дома. Он слушал, и ему неожиданно было интересно.
Когда она ушла, Владимир Сергеевич вдруг понял, что это первый раз за много месяцев, когда он говорил с кем-то дольше пяти минут. И ещё более удивительным было то, что ему хотелось продолжить разговор.
— Пап, это правда? Ты с какой-то женщиной живёшь? — голос Ксении в телефоне звучал обвиняюще.
— Здравствуй, дочь, — сухо ответил Владимир Сергеевич. — И тебе добрый день. Да, у меня всё хорошо, спасибо, что спросила.
— Не уходи от ответа! Мне Дарья Петровна звонила, у неё там тётка в вашей деревне живёт. Говорит, ты с какой-то приезжей связался, она к тебе переехала!
— Я не обязан отчитываться перед тобой о своей личной жизни.
— Какая личная жизнь в 72 года! — голос Ксении срывался. — Ты о внуке подумал? А о маме?
— Мама умерла четыре года назад, Ксюша, — тихо сказал Владимир Сергеевич. — И я прожил с ней сорок один год. Жене я помогаю с учёбой, как и обещал. А теперь извини, у меня дела.
Он положил трубку, чувствуя, как сердце колотится от волнения и злости. В последние годы каждый разговор с дочерью превращался в допрос — о здоровье, о хозяйстве, о деньгах на сберкнижке.
— Что случилось? — спросила Лариса, входя с веранды с корзиной яблок. — У тебя лицо такое…
— Дочь звонила, — он махнул рукой. — Уже всё знает. Сарафанное радио в действии.
Лариса поставила корзину на стол.
— Я могу вернуться к себе, если это создаёт проблемы, — сказала она спокойно.
— Нет, — он подошёл и взял её за руки. — Не создаёт. А если создаёт, то не тебе, а мне. И это мои проблемы.
Лариса прижалась к нему, положив голову на плечо. За два месяца, что они были вместе, они научились понимать друг друга без лишних слов.
— А твои? — спросил он. — Роман и Маргарита? Они знают?
— Знают, — ответила она. — Роман позвонил, спросил, счастлива ли я. Я сказала — да. Он ответил: «Ну и хорошо». А Маргарита… Маргарита пока не готова общаться. Но это моя боль, не твоя.
Они стояли так, обнявшись, и Владимир думал, что никогда не предполагал, что в семьдесят два года встретит женщину, с которой захочет начать всё заново.
Часть 2: Появление и конфликт
Ксения и Евгений приехали без предупреждения через две недели после звонка. Просто появились на пороге январским воскресным утром, когда Владимир и Лариса завтракали.
— Привет, пап, — Ксения чмокнула отца в щёку и сразу оценивающе посмотрела на Ларису. — А вы, должно быть…
— Лариса Владимировна, — спокойно представилась та, вставая. — Приятно познакомиться. Вы, наверное, замёрзли с дороги? Чаю?
— Нет, спасибо, — отрезала Ксения и повернулась к сыну. — Женя, поздоровайся с дедом.
Евгений неловко обнял Владимира Сергеевича. Высокий, нескладный, он напоминал деду самого себя в молодости — те же резкие движения, тот же настороженный взгляд.
— Здравствуй, дед, — произнёс он. — Как здоровье?
— Сносно, — ответил Владимир Сергеевич. — Как учёба?
— Нормально, спасибо.
— Пап, можно с тобой поговорить? — Ксения многозначительно посмотрела на Ларису. — Наедине.
— Я пойду во двор, посмотрю кур, — спокойно сказала Лариса, накидывая пуховик. — Не торопитесь.
Когда за ней закрылась дверь, Ксения перешла в наступление.
— Папа, что ты делаешь? Ты знаешь, кто она такая? Откуда она взялась? Чего хочет?
— Знаю, — кивнул Владимир Сергеевич. — Бухгалтер из районного центра. Разведена. Переехала в материнский дом здесь, в деревне. А хочет, представь себе, счастья и покоя на старости лет. Как и я.
— Покоя? — Ксения нервно рассмеялась. — Папа, ей шестьдесят! Она моложе тебя на двенадцать лет! Какой покой? Она просто нашла одинокого пенсионера с домом и городскими квартирами!
— Мам, ну хватит, — вдруг вмешался Евгений. — Дед не маленький.
— А ты помолчи! — Ксения вспыхнула. — Ещё не понимаешь, что теряешь!
— Что он теряет, Ксюша? — спокойно спросил Владимир Сергеевич. — Наследство? Так оно никуда не денется. Дом записан на меня, городская квартира на тебя.
— Ага, «никуда не денется»! — Ксения всплеснула руками. — А если она тебя уговорит переписать всё на неё? Или, не дай бог, родственники её подтянутся, начнут свои права качать!
Владимир Сергеевич почувствовал, как внутри поднимается волна гнева, которую он давно не испытывал.
— Значит, вот в чём дело? Вот почему ты вдруг вспомнила о моём существовании? Беспокоишься за наследство?
— Причём тут это? — возмутилась Ксения. — Я о тебе беспокоюсь! О внуке! Что подумают люди?
— Бабушка умерла четыре года назад, — вдруг сказал Евгений. — Разве дед не имеет права…
— Женя, хватит! — оборвала его Ксения. — Папа, ты должен понимать, как это выглядит. Мне звонят знакомые, говорят, что ты живёшь с какой-то женщиной. А если она пропишется здесь? А если что-то случится с тобой?
— А если с тобой что-то случится? Мы все смертны, Ксюша, — Владимир Сергеевич встал. — Знаешь, я думал, ты приехала, потому что соскучилась. Или чтобы познакомиться с женщиной, которая сделала твоего отца счастливым впервые за много лет. Но ты приехала из-за денег. Из-за имущества. Уезжайте. Сейчас же.
— Что? — Ксения уставилась на отца. — Ты выгоняешь нас?
— Да, — твёрдо ответил он. — Выгоняю. И не звоните мне, пока не будете готовы извиниться перед Ларисой и передо мной.
— Пап, ты не понимаешь…
— Ксюша, уходите сейчас же, — голос Владимира Сергеевича стал ледяным. — Или я вызову участкового.
Когда Лариса вернулась в дом, Владимир Сергеевич сидел неподвижно, глядя в пространство перед собой.
— Уехали, — сказал он, не глядя на неё. — Я их выгнал.
Лариса молча села рядом и взяла его за руку.
— Не нужно было этого делать, — тихо сказала она. — Это я должна была уйти. Я не хочу быть причиной раздора между тобой и дочерью.
— Дело не в тебе, — покачал головой Владимир Сергеевич. — Дело в ней. В том, какой она стала. Или всегда была, а я не замечал. — Он помолчал. — Знаешь, она ни разу не приехала, когда я болел. Даже когда моя жена умирала, приехала всего на три дня. Всегда дела, работа, Женька.
— У многих сейчас так, — вздохнула Лариса. — Дети далеко, у них своя жизнь.
— Дело не в расстоянии. Мои родители жили во Львове, я в командировках по всей стране бывал. Но я знал, что они есть, что я нужен им. Не мои деньги, не моя квартира — я. А для Ксении я, похоже, только банкомат и потенциальное наследство.
Лариса прижалась к нему теснее, и они сидели так долго, пока за окном не стемнело.
Часть 3: Выбор и новое начало
В феврале Владимира Сергеевича скрутил желудок. Старая язва, которая не беспокоила его годами, вдруг дала о себе знать острой болью и кровью.
— Скорую, немедленно, — решительно сказала Лариса, увидев его состояние, и, не слушая возражений, вызвала медиков.
В районной больнице его оставили на обследование. Лариса приезжала каждый день, привозила домашнюю еду, свежее бельё, газеты.
— Я позвонила Ксении, — сказала она на третий день. — Она должна знать.
Владимир Сергеевич нахмурился.
— Не надо было.
— Надо, Володя. Она твоя дочь, что бы ни случилось.
Лариса уехала домой ближе к вечеру, пообещав вернуться завтра с утра.
Но на следующий день она не пришла. И через день тоже.
Владимир Сергеевич начал беспокоиться. Позвонил ей — телефон молчал. Всё это было так не похоже на Ларису, что он уже собирался попросить медсестру позвонить в полицию, когда в палату вошла Ксения.
— Здравствуй, папа, — сказала она сухо. — Как самочувствие?
— Ксения? — он с удивлением посмотрел на дочь. — Что ты тут делаешь?
— Твоя… подруга позвонила, сказала, что ты в больнице, — Ксения села на стул у кровати. — Я приехала. Сама, Женю не взяла, у него сессия.
— Где Лариса? — прямо спросил Владимир Сергеевич. — Она должна была сегодня прийти.
— Ах, вот ты о чём, — Ксения неприятно усмехнулась. — Не беспокойся, с твоей Ларисой всё в порядке. Просто я объяснила ей, что родственники сами позаботятся о тебе. И что негоже посторонней женщине находиться в твоём доме, пока ты в больнице.
Владимир Сергеевич почувствовал, как внутри всё холодеет.
— Что ты сделала?
— Ничего страшного, — Ксения пожала плечами. — Просто поговорила с ней по-женски. Объяснила, что ты человек мягкий, что она пользуется твоим одиночеством. Она сама всё поняла и ушла.
— Ушла? — переспросил Владимир Сергеевич. — Куда ушла?
— К себе домой, наверное, — Ксения достала телефон. — Я не спрашивала. Главное, что она взяла свои вещи и освободила дом.
Владимир Сергеевич закрыл глаза, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости и боли.
— Ты выгнала её из моего дома, — это был не вопрос, а утверждение.
— Я защитила семейное имущество, — отрезала Ксения. — И тебя защитила, хотя ты этого не понимаешь.
— Ксения, — Владимир Сергеевич открыл глаза и посмотрел на дочь. — Уходи.
— Что? — она непонимающе моргнула.
— Уходи сейчас же. И больше никогда не переступай порог моего дома.
— Папа, ты не понимаешь…
— Я всё понимаю, — его голос был тихим, но твёрдым. — Ты переступила черту. Убирайся.
Через пять дней, когда его выписали из больницы, Владимир Сергеевич обнаружил на двери дома новый замок. Ключи оставались у Ксении ещё с тех пор, когда его жена болела и дочь иногда приезжала помогать.
Он не стал вызывать слесаря или ломать замок. Вместо этого поймал машину и попросил отвезти его к Ларисе.
Дверь открылась не сразу. Когда Лариса увидела его на пороге, побледневшего, осунувшегося после больницы, в глазах у неё блеснули слёзы.
— Володя, — только и сказала она, впуская его в дом.
— Ты в порядке? — спросил он, оглядывая её с беспокойством.
— Да, — кивнула она. — А ты? Как операция?
— Обошлось без операции. Медикаментозное лечение. Но это неважно. — Он сжал её руку. — Прости меня. За то, что моя дочь сделала. Я даже представить не мог…
— Ей позвонили соседи, — тихо ответила Лариса. — Сказали, что тебя увезли с кровотечением. Она приехала как раз, когда я собиралась в больницу. Была очень злая. Сказала, что я во всём виновата, что это из-за меня ты разнервничался и язва обострилась. Потом пригрозила полицией, если я не уберусь из дома. Сказала, что вызовет участкового, и меня выведут в наручниках, как воровку. — Она помолчала. — Я не хотела скандала. Просто собрала вещи и ушла.
— Мне так стыдно, — прошептал Владимир Сергеевич, обнимая её. — Я никогда не думал, что моя дочь способна на такую подлость.
— Она просто защищает то, что считает своим, — вздохнула Лариса. — Многие так поступили бы.
— Нет, — твёрдо сказал он. — Не многие. И я так не поступил бы.
Они сидели на старом диване в небольшой, но уютной комнате. Лариса рассказала, что, вернувшись домой, нашла записку от дочери Маргариты — та приезжала, но не застала мать. Это был первый знак от дочери за долгое время, и Лариса восприняла его как добрый знак.
— Понимаешь, в чём разница? — сказал Владимир Сергеевич. — Твоя дочь начинает искать пути к примирению. А моя разрушает то немногое, что у нас оставалось.
— Что мы будем делать? — спросила Лариса. — С домом, с замками?
— Ничего, — он решительно покачал головой. — Я продам дом. И мы уедем отсюда. Начнём сначала, в другом месте, где нас никто не знает.
— Мы? — она взглянула на него с надеждой.
— Конечно, мы, — он крепче сжал её руку. — Если ты согласна, конечно.
— Согласна, — просто ответила она. — Но… твой дом. Ты столько в него вложил.
— Дом — это стены. А дом — это то, где ты чувствуешь себя счастливым. Со мной мой инженерный опыт, мои руки. Мы построим новый дом. Вместе.
В апреле, когда стало теплее, они подали заявление в ЗАГС. Расписались тихо, без гостей и торжества. Лариса надела светло-голубое платье, которое так шло к её карим глазам. Владимир Сергеевич был в костюме, купленном по случаю.
Свидетелями были сотрудник сельской администрации, где работала Лариса, и продавщица из местного магазина, давняя знакомая.
А в мае оба дома — и Владимира, и Ларисы — были выставлены на продажу. Нашлись быстро дачники из города, готовые платить хорошие деньги за ухоженные дома с участками. На вырученные средства они купили небольшой домик в деревне в пятидесяти километрах от прежнего места — достаточно далеко, чтобы начать сначала, но достаточно близко, чтобы Лариса могла работать в прежнем месте, хотя и с более длительными переездами.
В их новом доме было две комнаты, веранда и старый сад. То, что нужно для двоих пожилых людей, решивших начать жизнь сначала.
В день переезда, когда последние коробки были внесены в дом, а старый грузовик, нанятый для перевозки вещей, уехал, Лариса обняла мужа на пороге их нового жилища.
— Ты не жалеешь? — спросила она тихо.
— О чём? — он посмотрел на неё с удивлением.
— Обо всём. О дочери, о внуке, о прежнем доме.
Владимир Сергеевич задумался, глядя на заходящее солнце.
— Я жалею, что Ксения выросла такой. Что для неё деньги и имущество стали важнее отношений. Жалею, что Женя может пойти по её стопам. Но я не жалею о своём решении. Знаешь, в молодости я строил мосты и плотины. Большие объекты, которые простоят десятилетия. Я гордился этим. А сейчас я понимаю, что самое важное, что человек может построить — это отношения, основанные на уважении и любви. И я счастлив, что мы с тобой смогли это сделать, пусть и в таком возрасте.
Лариса улыбнулась сквозь слёзы и крепче прижалась к нему.
— Я не позволю больше относиться к себе, будто меня не существует, — добавил он твёрдо. — И к тебе тоже. Мы заслужили счастье. И мы его построим, как построили всё остальное — своими руками.
Он поцеловал её в висок, где серебрились первые седые пряди, и они вместе вошли в дом, который должен был стать началом их новой совместной жизни.
Эпилог
Владимир Сергеевич и Лариса стояли на веранде их нового дома, глядя на заходящее солнце. Перед ними простирался сад, где они планировали посадить новые деревья.
— Знаешь, что я хочу сделать завтра? — спросила Лариса.
— Что?
— Посадить яблоневую аллею. От крыльца до калитки. Молодые саженцы, которые мы сами вырастили.
— Но они же плоды дадут только лет через пять, не раньше, — заметил Владимир Сергеевич.
— Значит, нам придётся прожить как минимум ещё пять лет, — улыбнулась Лариса. — Чтобы увидеть, как они зацветут, а потом собрать первый урожай.
— Договорились, — Владимир Сергеевич взял её за руку. — Мне нравится этот план.
Над садом зажглась первая звезда. Впереди была целая ночь, а затем — новый день. И ещё много-много дней, которые теперь не страшно встречать вдвоём.
Телефон завибрировал. Сообщение от Ксении: «Папа, я могу приехать к тебе на выходные? Хочу увидеть, как ты живёшь…»
Владимир Сергеевич улыбнулся и показал сообщение жене.
— У нас есть свободная комната для гостей? — спросил он.
— Для твоей дочери — всегда, — кивнула Лариса. — Пусть приезжает. Может, и ей тут понравится.
«Жду с нетерпением. Адрес скину, Лариса встретит на станции», — набрал Владимир Сергеевич и отправил сообщение дочери.
Возможно, еще не все мосты сожжены. Возможно, Ксения поймет и примет его выбор. А Евгений… что ж, у него теперь своя жизнь, свои уроки. Жизнь рано или поздно всё расставит по своим местам.
А сейчас, здесь и сейчас, в этот тихий летний вечер, Владимир Сергеевич был абсолютно, полностью счастлив. И это счастье он заслужил. Своей болью, своим опытом, своим прошлым.
И главное — смелостью начать всё заново, когда многим казалось, что жизнь уже закончилась.
Как вы считаете, справедливо ли, что человеку пришлось пройти через предательство, чтобы найти своё истинное счастье? Может ли такое потрясение стать толчком к лучшей жизни?
