Алина остановилась у входа в спальню и наблюдала, как её муж, Игорь, методично укладывает лёгкие вещи в дорожный чемодан. Делал он это с идеальным порядком. По цветам.
— Игорь, скажи, ты куда собираешься? — начала она, но он не дал ей закончить фразу.
— Еду развеяться! И в одиночку, — бросил он через плечо, даже не удостоив её взглядом. — Ты остаёшься здесь, с детьми.
Внутри у Алины всё моментально сжалось. От какой-то нелепой внезапности. Она даже не могла понять, разыгрывает он её или говорит всерьёз.
— Как это, в одиночку?
Игорь наконец поднял голову. Посмотрел на жену с таким выражением, будто она задала самый глупый вопрос в мире.
— А как иначе? — Он небрежно пожал плечами. — Мне просто необходимо по-настоящему отдохнуть. А какой может быть отдых с вами? Дети постоянно кричат, ты вечно что-то от меня требуешь.
Алина медленно опустилась на край кровати. Села тихо, осторожно. Словно человек, которому внезапно стало плохо.
И знаете, что самое странное? Злости не было. Ни капли. Была лишь полная растерянность. Как если бы муж сообщил ей, что завтра на Земле исчезнет солнце. Как на такое вообще реагировать?
— Игорь, — она предприняла ещё одну попытку. — Но мы же семья.
— Семья, семья, — отмахнулся он, запихивая в чемодан шорты. — Семья никуда не денется. А отпуск… он случается всего раз в году. И я хочу провести его по-человечески.
Вот это слово Алина запомнила особенно отчётливо. «По-человечески» — это означало без неё. Без Максима. Без Веры. Без всего, что составляло смысл их общей жизни на протяжении последних двенадцати лет.
Из прихожей послышался детский голос:
— Мам, а что мы будем есть на ужин?
— Сейчас, солнышко! — автоматически откликнулась Алина.
Игорь раздражённо скривился:
— Вот, видишь? Уже началось. «Мам, мам, мам…». Я устал от этого. Ты понимаешь? Я у-стал.
Он произнёс это слово по слогам. Словно объяснял очевидное неразумному первокласснику.
А потом, застёгивая чемодан, добавил:
— Две недели на побережье Одессы. Один. Наконец-то я побуду человеком, а не рабом бытовых хлопот.
И вышел из комнаты. Всё. Так просто. Словно сказал, что идёт выбрасывать мусор.
Алина осталась сидеть на кровати. В спальне витал запах его одеколона и летней пыли с открытого окна. Из кухни доносилось шипение: Максим, восьмилетний кулинар, что-то жарил на сковородке. Наверное, опять яичницу.
«А что же теперь? — подумала она. — Что я скажу нашим детям? Что папа уехал отдыхать без нас, потому что мы ему мешаем жить?»
Самое страшное заключалось не в самих словах Игоря. Самое страшное — Алина поняла, что в глубине души она почти не удивилась. Как будто где-то в подсознании давно зрело знание: вот-вот что-то подобное должно было произойти.
Двое детей. Общий быт, общие планы, общие… Хотя нет. Планы у них давно были разными. Она мечтала о семейных выходных, о совместных фильмах по вечерам, может, когда-нибудь, о путешествии полным составом.
А он, очевидно, всё это время планировал сбежать от всего этого на берег моря в Одессу.
— Мам! — снова позвала Вера. — У нас закончилось молоко!
— Иду! — Алина поднялась с кровати.
И вдруг мелькнула мысль: «А знаешь что, может, это и к лучшему. Посмотрим, каково тебе будет там, в твоей Одессе. Одному. А мы тут как-нибудь сами справимся».
Странная мысль. Но почему-то именно от неё на душе стало намного легче.
Знаете, есть такой эффект: когда привычная, кажущаяся надёжной, опора внезапно исчезает, ты вдруг осознаёшь — а она, оказывается, и не опора вовсе. А так, просто красивая декорация.
И что самое удивительное — злости не было. Никакой. Была лишь какая-то невероятная… пустота. Словно из сложного механизма изъяли важную, но бесполезную деталь, а механизм продолжает работать. Более того, работает даже лучше.
— Мам, а почему папа не звонит? — спросил Максим на четвёртый день, щедро намазывая хлеб вареньем.
Восьмилетки — они прямые и бескомпромиссные. Никакой дипломатии.
— Папа сейчас отдыхает, солнышко. Наверное, очень сильно занят, — соврала Алина.
Хотя, врала ли? Игорь действительно был занят. Судя по его аккаунтам в социальных сетях, очень сильно занят. Фотографии мелькали одна за другой: ресторан у самого моря, шикарный коктейль на закате, интересные экскурсии.
К концу первой недели Алина обратила внимание на удивительную перемену. В их доме воцарилась непривычная тишина. Утром никто не хлопал дверцами шкафа в лихорадочных поисках своих носков. Вечером никто не включал громко телевизор, требуя переключить канал. И никто не ворчал, что суп получился недосоленным, а котлеты немного подгорели.
— Мам, а можно нам сегодня заказать пиццу? — предложила Вера.
— А почему бы и нет? — удивилась самой себе Алина.
Раньше такие бытовые вопросы решал только Игорь. «Пицца — это не еда, это баловство и перевод денег!» А тут, да пожалуйста. Отчего бы и не заказать?
Пиццу они ели втроём, болтали о всякой ерунде, смотрели добрый мультфильм. Максим рассказывал смешные анекдоты из лагеря, Вера жаловалась на подругу Машу, которая «стала какая-то невероятно странная после того, как её зарегистрировали в запретграме».
И вдруг Алина поняла простую вещь: ей хорошо. Просто и спокойно хорошо. Легко.
Как это можно объяснить?
Были звонки от подруг.
— Алина, как у тебя дела? Слышала, Игорь в отпуске?
— Ага, — отвечала Алина, — отдыхает.
— А ты почему не поехала?
— Нет, я осталась с детьми.
Пауза. Всегда следовала пауза. А потом осторожный вопрос:
— А это… нормально?
Вот это слово опять. «Нормально». То самое, которое так любил говорить Игорь. Только подруги спрашивали об этом с неподдельным недоумением, а муж утверждал это с полной уверенностью.
— Не знаю, — честно отвечала Алина. — Наверное.
А ещё на второй неделе произошло удивительное. Дети стали… более открытыми, что ли. Максим больше не прятался в своей комнате после ужина, а торчал на кухне, подробно рассказывая о школьном лагере. Вера вместо мрачного «нормально» на вопрос о школьных делах стала выдавать целые, подробные истории о своих одноклассниках.
— Мам, а Машина мама ведь развелась, — сказала как-то Вера вечером, когда они втроём смотрели старый, добрый фильм.
— Ну и что?
— Да просто. Маша говорит, что теперь у них дома стало намного спокойнее. Мама больше не плачет по ночам.
Алина поперхнулась чаем:
— А раньше она плакала?
— Ага. Маша рассказывала. Родители постоянно ругались, папа кричал, мама потом пряталась в ванной и плакала. А теперь никто не кричит.
Алина попыталась вспомнить. Нет, у них не так. Игорь не кричал. Он просто мастерски игнорировал. Закрывался от семьи, словно панцирем. Работа, телевизор, телефон. А потом обязательно недовольный вздох, если его вдруг отвлекали.
И это, оказывается, тоже способ создания атмосферы. Только холодной и напряжённой.
А теперь этой напряжённости не было.
Но самое интересное началось в социальных сетях. Под фотографиями Игоря стали появляться вопросы:
«А жена почему не поехала?» «Игорь, ты что, один отдыхаешь?»
Сначала Игорь отшучивался: «Мужику же тоже нужно личное пространство!» Потом начал эти комментарии просто удалять. А потом вообще перестал подписывать свои фотографии.
Алине коллега однажды сказала:
— Если бы мой муж так сделал, я бы ему такую истерику закатила!
И постепенно Алина начала осознавать: то, что ей казалось нормальным, совсем не являлось нормой. А то, что сделал Игорь, было эгоистичным и совершенно странным.
Но самое главное открытие было в другом. Она смотрела на детей — как они весело смеются за столом, как спокойно готовят уроки, как не боятся пошуметь — и понимала: им тоже лучше. Без папы, который всегда чем-то недоволен.
Как же так произошло? В какой именно момент Игорь превратился в обузу для своей же семьи?
И когда в воскресенье вечером Игорь написал сообщение: «Завтра прилетаю. Встречайте!» — у Алины внутри что-то сжалось.
Не от радости.
От страха, что всё разрушится, и всё вернётся на круги своя.
Игорь вернулся загорелый, довольный жизнью, с подарками. Магнитики детям, флакон духов жене, бутылка местного вина — себе. Стандартный набор «хорошего семьянина».
— Ну что, соскучились по мне? — спросил он, обнимая Алину прямо в прихожей.
И вот тут произошло нечто странное. Она стояла в его объятиях и не чувствовала абсолютно ничего. Совсем ничего. Как будто обнимала малознакомого человека на вокзале.
— Конечно, — ответила она автоматически.
За ужином Игорь долго и увлечённо рассказывал о своей поездке. Показывал фотографии, делился впечатлениями. Дети слушали его молча, лишь изредка кивали.
— А вы тут чем занимались? — спросил он наконец.
— Жили, — просто ответила Алина.
— Как жили?
— Обыкновенно. Ходили в кино, заказывали пиццу, играли в настольные игры.
Игорь нахмурился:
— Пиццу заказывали? Алина, мы же договаривались — фастфуд можно есть только по большим праздникам.
— А разве твой приезд не считается праздником? — спросила Вера.
В её голосе не было детской непосредственности. Была какая-то совершенно взрослая ирония.
Игорь растерялся:
— Верунь, ты что, обиделась на папу?
— Нет, — покачала головой дочка. — Просто мы уже привыкли без тебя.
Вот оно. То, что так боялась произнести вслух сама Алина.
— Как это — привыкли без меня? — тихо переспросил он.
— А вот так, — пожал плечами Максим. — Мы же нормально жили. Мы больше общались, смеялись.
— Понятно, — сказал он наконец. — Значит, папа здесь теперь лишний.
— Не лишний, — мягко возразила Алина. — Просто мы научились обходиться без тебя. Ты же сам именно этого хотел.
— Я хотел просто отдохнуть, а не… — начал Игорь, но внезапно осёкся.
— Не что?
— Не стать чужим в собственном доме!
Алина спокойно отложила вилку. Посмотрела на мужа — загорелого, красивого, но совершенно недоумевающего. И вдруг поняла: он действительно не понимает. Совсем не понимает, что именно сейчас происходит.
— Игорь, — сказала она тихо, — а ты помнишь, что именно говорил нам перед своим отъездом?
— Что я говорил?
— Что тебе необходимо от нас отдохнуть. Что мы мешаем тебе быть человеком.
Игорь молчал. Дети тоже.
— И знаешь, что самое главное? — продолжила Алина. — Мы поняли: если ты можешь без нас, то и мы тоже вполне можем без тебя. Более того — нам стало намного легче.
— Легче?
— Да. Не нужно ходить на цыпочках, боясь тебя побеспокоить. Не нужно оправдываться за каждую мелочь — за пиццу, за мультик, за детский смех. Не нужно чувствовать себя виноватой в том, что дети — это дети, а не просто декорации для твоего личного спокойствия.
Каждое слово било точно в цель. Игорь сидел и осознавал: да, именно так он и относился к своей семье. Как к чему-то красивому, но иногда очень мешающему.
Игорь растерянно молчал. А потом внезапно вспылил:
— Да что вы на меня вдвоём набросились! Мужик не может себе позволить отдохнуть по-человечески?!
— Может, — спокойно ответила Алина. — Но тогда пусть не ждёт, что его будут встречать с распростёртыми объятиями. Ты решил отдохнуть один — и мы научились жить без тебя. Это вполне справедливо.
И это ещё не всё. Алина встала из-за стола, подошла к мужу, села рядом. Посмотрела ему прямо в глаза:
— Игорь, ты знаешь, что на самом деле самое страшное? Не то, что ты уехал. А то, что нам стало хорошо без тебя. Детям — стало легче, мне — спокойнее. Мы поняли: ты не делаешь нашу жизнь лучше. Ты просто в ней присутствуешь.
Эти слова прозвучали тише взрыва, но их эффект был сокрушительным. Игорь сидел и чувствовал, как рушится его тщательно выстроенная картина мира. Он был абсолютно уверен: семья держится на нём, на кормильце и главе. А оказалось — семья прекрасно существует и без него. И, что самое обидное, существует лучше.
— Так что же нам теперь делать? — спросил он охрипшим голосом. — Развод?
— Не знаю, — честно ответила Алина. — Это решение теперь зависит только от тебя.
— Как это?
Алина улыбнулась — печально, но беззлобно:
— А вот это ты должен понять и почувствовать сам. Мы больше не будем тебя учить любить нас.
Игорь сидел молча. В голове его крутилась одна и та же мысль: Как же так? Я ведь вернулся! Я же принёс подарки! Почему всё идёт не по плану?
А дети тем временем спокойно убрали посуду и разошлись по своим комнатам. Без разрешения, без долгих прощаний. Просто ушли. Как будто папа — это не событие, а просто фон.
— Алина, — сказал Игорь наконец, — я совершенно не знаю, что теперь делать.
— Я тоже не знаю, — ответила она. — Но знаю точно: как прежде уже никогда не будет. Ты сам это разрушил. Когда выбрал Одессу вместо нас.
И она пошла мыть посуду. А Игорь остался сидеть. С бутылкой южного вина и горьким пониманием того, что вернулся он совсем не туда, откуда сбежал.
Вечером Игорь сам пришёл к Алине:
— Алина, я всё понял, я обязательно постараюсь исправиться.
Алина долго молчала. Потом тихо спросила:
— А что, если у тебя не получится? Что, если через месяц ты снова «устанешь» от нас?
— Не знаю, — честно ответил Игорь. — Но я очень хочу попробовать.
И вот тут начинается самое интересное. Началась самая настоящая каждодневная работа.
Игорь стал вставать раньше, чтобы успеть позавтракать с детьми, а не убегать на службу с бутербродом на ходу. Он начал спрашивать Веру не просто «как дела», а «что самое интересное было сегодня». Он записался с Максимом в секцию плавания — и они вместе учились нырять.
Но главное — он перестал воспринимать свою семью как помеху. Детский смех больше его не раздражал. Просьбы Алины не казались придирками.
Алина наблюдала за этими изменениями мужа с осторожной, но тёплой надеждой.
Через три месяца Игорь предложил:
— У меня накопились отгулы. А давайте поедем в отпуск? Все вместе?
— Куда? — спросила Вера.
— Не знаю. Куда вы захотите. Главное — чтобы мы были вместе.
И они поехали. На дачу к Алиной маме. Простую, в селе. Без моря и ресторанов. Зато с рыбалкой, с долгими вечерними разговорами на террасе, с совместными походами за грибами.
В последний день этого отпуска Максим сказал:
— Пап, а мне нравится, какой ты стал.
— Какой стал?
— Свой.
Игорь понял: вот она, та самая награда за долгую работу над собой. Снова стать своим в собственной семье.
Но один вопрос оставался открытым. Простила ли Алина мужа? Поверила ли до конца в искренность его перемен?
Она и сама не знала. Привычка быть настороженной никуда не исчезла. Память о боли и обиде — тоже. Но каждый день, когда Игорь доказывал не словом, а делом, что семья для него — не обуза, а подлинная радость, что-то внутри неё потихоньку оттаивало.
Может быть, любовь и правда можно восстановить, если очень захотеть. А может быть, и нет. Только время сможет это показать.
