Анна сидела за скромным поминальным столом и с горечью смотрела на эту нелепую проклятую вазочку-пепельницу. Хрустальная. С нежной розочкой, впечатанной в середину. Мама, Вера Николаевна, не держала сигареты в руках уже добрый десяток лет. Но пепельница стояла на самом видном месте. Как символ. Как едкое, циничное издевательство.
— Анечка, — Ирина наклонилась к ней через стол, обдавая сильным запахом дорогих духов, — не принимай так близко к сердцу. Мама сама приняла решение. Я же ни в чем не виновата, что она тебе оставила именно это.
— Это? — Анна взяла хрустальную вещицу. Руки ее слегка подрагивали. — Это — все, что мне досталось?
Ирина элегантно пожала плечами. Так умеют делать только те, кто привык жить в столице и смотрит на провинциальных родственников, ну, скажем так, свысока.
— А квартира? — голос Анны стал еле слышным шепотом. — Дачный домик? Мамины драгоценности?
— Все оформлено на мое имя. — Ирина сделала глоток чая. — С юридической точки зрения, все кристально чисто. Любой нотариус подтвердит.
Анна резко встала. Настолько резко, что стул с грохотом упал.
Тридцать лет своей жизни она провела рядом с матерью. Два последних года постоянно меняла ей гигиенические подгузники. Кормила ложечкой. Читала вслух ее любимые детективы, когда зрение стало совсем плохим. А что же Ирина? Ирина приезжала на рождественские праздники. Иногда на день рождения. С подарочными наборами из большого супермаркета и бесконечными лекциями о том, как нужно «правильно» обеспечивать уход за больными пожилыми людьми.
— Ты находилась рядом, — продолжала Ирина, словно читая ее самые потаенные мысли. — Это ведь был твой дочерний долг. Ты же самая младшая. А я свою жизнь строила. У меня семья, карьера. Не могла же я все бросить!
— Не могла, — эхом отозвалась Анна.
— И за это мне досталась, значит, пепельница? — тихо, но твердо спросила она.
— Перестань устраивать сцены на поминках. Это неприлично. — Ирина поднялась, одернула свою дорогую юбку.
Анна крепко сжала хрустальную вазочку.
А то, что Анна так и не вышла замуж, не родила детей, потому что мама постоянно болела, и нужно было круглосуточно ухаживать — это прилично? А то, что теперь она осталась в полном одиночестве, в чужой квартире, с глупой пепельницей в руках — это теперь прилично?!
— Знаешь что, Ира, — Анна подняла глаза. — А вот пепельницу я не заберу.
Она положила ее на стол. Звонко.
— Пусть она останется тебе. Как напоминание. О том, что некоторые вещи в жизни могут сгореть дотла.
Анна шла по улице, не ощущая под собой ног. Сегодня она официально стала бездомной. Юридически чисто, как выразилась Ирина.
Она остановилась возле подъезда. Теперь — возле абсолютно чужого.
— Анечка! — из окна первого этажа высунулась баба Люда. — Иди скорей сюда. Надо поговорить.
В квартире пахло валидолом и старостью. Баба Люда поставила чайник, достала пачку печенья. То самое, которое обычно покупают пенсионеры — недорогое, но сытное.
— Садись. И слушай очень внимательно.
Анна села. Руки все еще слегка дрожали.
— Твоя сестрица, — баба Люда помолчала, подбирая подходящие слова. — Она не просто так в последние месяцы к Вере Николаевне ездила. Я же все вижу из своего окна. Приезжала с большим портфелем. Заходила на часок-другой. А мама потом такая растерянная ходила. Спрашивала у меня: «Люда, а что это за бумаги я подписывала? Ира говорит — для пенсии какие-то».
— Для пенсии? — Анна поперхнулась чаем.
— Ага. А еще «для льгот». И «для больницы». — Баба Люда покачала головой. — Я, конечно, не юрист, но подозрительно это как-то. Зачем столько бумаг-то? И почему Ирина их сама подписать не могла, если это были такие пустяки?
Анна молчала. В голове проносились картинки: мама с трясущимися руками кое-как выводит ручкой закорючку на бумаге, Ира нетерпеливо подсказывает «вот здесь, мам, и здесь», а потом быстро прячет документы в портфель.
— А знаешь, что еще меня очень смутило? — продолжала соседка. — В самый последний раз Ирина приехала уже тогда, когда Вера Николаевна была совсем плохая. Она уже почти не вставала, а Ира все равно заявилась. С каким-то нотариусом.
— С нотариусом? — Анна вскочила. — Что за нотариус? Мама же тогда еле говорила!
— Мужчина такой, в темном костюме. Ира его представила, как «нашего знакомого юриста». Говорила, что нужно «последние бумажные формальности» уладить. Я даже хотела тебе позвонить, да постеснялась — не мое вроде бы дело.
— Боже мой, — Анна обхватила голову руками. — Как же я могла это упустить? Как?
Анна встала. Несколько раз прошлась по комнате. Остановилась у окна — отсюда был виден мамин балкон. На нем еще стояли горшки с геранью. Завтра, наверное, новые хозяева их просто выбросят.
— Баба Люда, а вы сможете это подтвердить? Официально? Если дойдет до суда?
— Могу. И обязательно должна. — Старушка решительно кивнула. — Я всю жизнь с твоей мамой дружила. Сорок лет рядом прожили. Не могу спокойно смотреть, как тебя так по-свински обижают.
— А что, если, — Анна запнулась. — Что если мне пойти к юристу? Узнать, можно ли как-то оспорить завещание?
— А почему бы и нет? — Баба Люда поднялась, подошла к старому секретеру. Достала блокнот. — Записывай адрес. Знаю я одну контору, там работают честные люди. Племянник мой через них свой квартирный вопрос успешно решал.
Анна записала. Адрес, телефон. Сердце колотилось так сильно, что казалось — вот-вот выпрыгнет.
— Только скажи мне честно, — баба Люда взяла ее за руку, — ты на самом деле готова судиться? С родной сестрой? Это же настоящая война будет. Беспощадная.
Анна посмотрела в окно. На мамин балкон. На герань, которую скоро выкинут. На жизнь, которую у нее отняли.
— А у меня есть другой выбор? Я что, должна просто промолчать? Смириться с несправедливостью?
— Нет, — тихо сказала баба Люда. — Не должна.
На следующий день Анна стояла у двери юридической конторы. Руки вспотели, колени дрожали. Словно она пришла на экзамен. Или на тяжелую операцию.
Юрист оказался моложе, чем она представляла. В строгих очках.
— Присаживайтесь. Рассказывайте мне все строго по порядку.
Анна рассказала. Про тридцать лет непрерывного ухода за матерью. Про редкие визиты Ирины. Про странные бумаги и «знакомого юриста». Про эту злосчастную пепельницу.
— Понятно, — юрист делал пометки в блокноте. — Есть все основания для оспаривания завещания. Особенно если мы сумеем доказать, что ваша мать не осознавала значимость своих действий в момент подписания. У вас есть свидетели?
— Соседка готова подтвердить.
— Хорошо. Медицинские документы сохранились? Справки о состоянии здоровья матери в последние месяцы жизни?
— Да, у меня все есть.
— Тогда у нас есть вполне реальные шансы. — Юрист снял очки, протер их. — Но я обязан вас предупредить: процесс будет очень долгим. И крайне неприятным. Ваша сестра, скорее всего, будет активно сопротивляться. И может даже подать встречный иск.
— Встречный? — Анна испугалась.
— Может обвинить вас в том, что вы плохо заботились о матери. Или что вы ее к чему-то принуждали. Такое, увы, случается.
Анна представила себе Ирину в зале суда. В дорогом костюме, с личным адвокатом. Уверенную, наглую. Рассказывающую судье, какая Анна плохая сестра и дочь…
— А если я проиграю?
— Тогда вы останетесь без всего. И плюс придется оплачивать все судебные издержки.
Анна вышла на улицу. Голова шла кругом. Тридцать лет покорности позади. Впереди — полная неизвестность. Война с сестрой. Возможное, сокрушительное поражение.
А может, просто забыть? Смириться? Найти комнату в Житомире, устроиться на какую-нибудь работу. Жить тихо, как и привыкла.
Остановилась у автобусной остановки. Достала телефон. Набрала номер Ирины.
— Алло?
— Ира, это я. Аня.
— А, — голос сестры мгновенно стал настороженным. — Что случилось?
— Ничего. Просто хочу предложить. Может, мы как-то договоримся? По-человечески? Я же не прошу отдать мне все. Но хотя бы одну комнату в квартире. Или дачу.
— Аня, мы уже все обсудили. Мама все решила сама. Я не могу идти против ее последней воли.
— Против воли? — Анна почувствовала, как внутри нее что-то с силой взрывается. — Ты ее обманула! Она совершенно не понимала, что подписывает!
— Не смей так говорить! — Ирина повысила голос. — Я маму не обманывала! И если ты собираешься распускать сплетни…
— Сплетни? — Анна рассмеялась. Горько. — У меня есть свидетель, Ира. Баба Люда все видела.
Пауза. Долгая, нехорошая пауза.
— И что ты собираешься предпринять? — голос Ирины стал ледяным.
— Подавать в суд.
— Подавай. — Ирина засмеялась. — Только учти: у меня очень хороший адвокат. И средства есть. А у тебя что? Соседка-алкоголичка в свидетелях?
— Баба Люда не алкоголичка!
— Это еще потребуется доказать. — Ирина помолчала. — Аня, не совершай глупостей. Ты же проиграешь. И останешься абсолютно ни с чем.
Гудки. Ирина сбросила звонок.
Анна стояла с телефоном в руке и четко понимала: пути назад больше нет. Сестра объявила ей войну. Значит, будет настоящая война.
Зал судебного заседания оказался меньше, чем Анна себе представляла. Серые, казенные стены, скрипучие стулья, сильный запах канцелярии и человеческого напряжения. Она сидела рядом со своим юристом и изо всех сил старалась не смотреть на Ирину.
Сестра расположилась по другую сторону прохода. В дорогом темно-синем костюме, с прической, которая стоила больше, чем Анна тратила на продукты за целый месяц. Рядом — ее адвокат в пиджаке от известного бренда, с папкой документов толщиной с кулак.
— Встать, суд идет! — объявил секретарь.
Судья — строгая женщина лет пятидесяти, в очках — села за высокий стол, раскрыла дело.
— Слушается дело по иску Ковалевой Анны Михайловны к Петровой Ирине Михайловне об оспаривании завещания.
Анна слушала формальности и думала о маме. Знала бы она, что ее дочери будут вот так, в суде, драться из-за имущества. Наверное, перевернулась бы в гробу.
— Истец, изложите, пожалуйста, ваши требования.
Юрист Анны встал, начал говорить о недействительности завещания, о том, что наследодательница не осознавала значения своих действий, о явном давлении со стороны родственников.
Сухие, бездушные юридические термины. А за ними — тридцать лет ее жизни. Бессонные ночи у маминой кровати. Лекарства по часам. Каши с ложечки.
— Вызывается свидетель — Кондратьева Людмила Семеновна.
Баба Люда вошла в зал, опираясь на свою палочку. Одета была, как на праздник — в темное платье, туфли начищены до блеска. Только руки дрожали, когда она клялась говорить правду.
— Расскажите суду, что вы видели.
— Я сорок лет с Верой Николаевной рядом жила, — начала баба Люда. — Знала ее как родную сестру. И я заметила: в последние месяцы старшая дочь стала очень часто приезжать. Раньше-то только на большие праздники появлялась.
— Возражение! — вскочил адвокат Ирины. — Свидетель высказывает субъективные, оценочные суждения.
— Отклоняется. Продолжайте.
— Приезжала с портфелем. Заходила к Вере Николаевне, они закрывались. А потом Вера Николаевна выходила такая растерянная. Спрашивала у меня: «Люда, а что это за бумаги я подписывала? Ира говорит — для пенсии».
Анна видела, как Ирина что-то быстро пишет в блокноте, показывает адвокату. Тот кивает, делает пометки.
— И еще я хорошо помню — за неделю до смерти Веры Николаевны Ирина приехала с мужчиной в костюме. Представила его как юриста. Они долго у нее сидели, а Вера Николаевна после этого сильно плакала.
— А как вы можете быть абсолютно уверены, что это был именно нотариус? — спросил адвокат Ирины.
— Ну так Ирина же сказала.
— То есть вы не можете точно знать, кто это был?
— Нет, но…
— Других вопросов нет.
Баба Люда ушла. Анна видела — старушка сильно расстроилась. Адвокат сумел ее сбить с толку, заставил сомневаться в собственных словах.
— Вызывается ответчик — Петрова Ирина Михайловна.
Ирина встала, прошла к месту для дачи показаний. Держалась с показной уверенностью, говорила четко:
— Я регулярно навещала мать. Помогала ей с оформлением документов, потому что у нее было очень плохое зрение. Но все решения она принимала абсолютно самостоятельно.
— А почему именно вам досталось абсолютно все имущество?
— Мать считала, что я смогу лучше им распорядиться. У меня есть семья, дети. А Анна, — Ирина посмотрела на сестру. — Анна всю свою жизнь была несамостоятельной. Жила, по сути, за счет матери. Мать беспокоилась, что если оставить ей имущество, Анна его быстро растратит.
— Ложь! — не выдержала Анна, вскочив. — Я тридцать лет за ней ухаживала!
— Сядьте! — строго сказала судья. — Еще одна выходка — и я удалю вас из зала.
Анна села. Руки тряслись от ярости.
— Да, Анна жила с матерью, — продолжала Ирина. — Но какой в этом подвиг? Бесплатное жилье, питание, коммунальные услуги. По сути, мать ее полностью содержала. А я работала, растила семью, но все равно помогала матери материально. Регулярно присылала деньги на лекарства, на продукты.
— Врешь! — прошептала Анна, но достаточно громко, чтобы судья услышала.
— Ковалева, это последнее предупреждение!
Адвокат Ирины встал:
— Ваша честь, у нас имеются все документы, подтверждающие регулярные денежные переводы от моей подзащитной. А также справка из психоневрологического диспансера о том, что наследодательница хоть и состояла на учете, но была признана абсолютно дееспособной.
— Приобщить к делу.
— Возражаю! — встал юрист Анны. — Почему об этих документах не было заявлено нам заранее?
— Мы имеем полное право представлять доказательства непосредственно в процессе.
Судья внимательно изучала бумаги. Анна видела — дело стремительно поворачивается не в ее пользу. Ирина все продумала. Справки, переводы в гривнах (от 8000 до 12000 H в месяц, по расчету), показания каких-то соседей о том, какая она «заботливая дочь».
— Есть ли еще какие-либо доказательства у истца?
Юрист Анны растерянно порылся в своей папке:
— Ваша честь, мы ходатайствуем о назначении посмертной психиатрической экспертизы.
— На каком основании?
— На основании показаний лечащего врача о том, что в последние месяцы жизни у наследодательницы наблюдались явные признаки деменции.
— У нас есть заключение невролога, — вмешался адвокат Ирины. — Диагноз «деменция» не подтверждается.
Анна слушала этот юридический пинг-понг и понимала: она проигрывает. Ирина оказалась хитрее. Подготовилась лучше. Возможно, купила нужных врачей, собрала нужные справки.
— Суд удаляется на совещание.
В коридоре Ирина подошла к Анне:
— Ты еще можешь отозвать свой иск. Сэкономишь хотя бы на судебных расходах.
— Никогда.
— Упрямая дура. — Ирина покачала головой. — Ты всегда была такой. Мама это прекрасно знала. Поэтому и не доверила тебе имущество.
— Мама меня любила!
— Любила? — Ирина горько рассмеялась. — Мама тебя просто жалела. Это совершенно разные вещи. Ты для нее была обузой. Неудачницей, которая так и не смогла устроить свою собственную жизнь.
— Я за ней ухаживала!
— Ты прожила чужую жизнь. А теперь пытаешься получить чужое имущество. Но у тебя ничего не получится.
Анна хотела что-то ответить, но в этот момент в коридоре появился совершенно незнакомый мужчина. Пожилой, в помятом костюме. Он подошел к ним и неуверенно произнес:
— Извините. Я ищу родственников Ковалевой Веры Николаевны.
— Это мы, — настороженно ответила Анна.
— Бывший нотариус Матвейчук. Меня лишили лицензии полгода назад за определенные нарушения. Но я должен рассказать вам правду.
Ирина резко побледнела:
— Вас никто не вызывал! Какую еще правду?
— Я помню этот случай, — продолжил Матвейчук, повернувшись к Анне. — Ваша сестра привела меня к больной старушке. Сказала, что необходимо срочно оформить завещание. Старушка была в полубессознательном состоянии, еле-еле могла говорить. Я категорически отказался.
— Ты врешь! — побледнела Ирина.
— У меня есть записи разговоров, — спокойно сказал Матвейчук. — Я всегда записывал все сложные случаи. Для подстраховки. И я готов дать эти показания в суде.
Заседание возобновилось через час. Бывший нотариус Матвейчук сидел на месте свидетеля, нервно теребя пуговицу пиджака. В руках у него была маленькая флешка с записями.
— Расскажите суду о ваших действиях, — попросила судья.
— Ирина Михайловна связалась со мной через знакомых. Сказала, что нужно срочно оформить завещание ее матери. Я приехал, — Матвейчук запнулся. — Вера Николаевна была в крайне тяжелом состоянии. Практически не могла реагировать на вопросы. Я понял, что она не в состоянии осознавать свои действия, и отказался оформлять какие-либо документы.
Анна видела, как Ирина что-то яростно шепчет своему адвокату. Тот лишь качает головой — ситуация явно вышла из-под контроля.
— У меня сохранились записи разговоров, — Матвейчук достал диктофон. — Могу предоставить их суду.
Судья кивнула. В зале зазвучал приглушенный голос Ирины: «Подпишите, как положено, а мы разберемся. Десять тысяч гривен сразу после оформления».
— Довольно, — остановила судья. — Ответчик, что вы можете сказать?
Ирина встала. Лицо осунулось, вся ее уверенность бесследно испарилась:
— Я действительно очень переживала за мать. Хотела, чтобы она успела все оформить. Но я ее не принуждала! Она сама хотела оставить мне имущество!
— Почему тогда потребовалось предлагать средства нотариусу?
— Это была не взятка, а просто гонорар за срочность.
Даже ее адвокат отвел глаза. Ирина запуталась в собственном вранье.
Решение суд огласил ровно через неделю. Завещание было признано недействительным. Имущество подлежало разделу по закону — поровну между обеими дочерями.
Анна стояла на ступенях здания суда и не могла поверить: она выиграла. Тридцать лет покорности завершились победой.
Ирина вышла вслед за ней. Подошла к сестре, остановилась рядом.
— Ты добилась своего? — тихо спросила она.
— Нет, — честно ответила Анна. — Мне не нужна была эта война. Мне нужна была справедливость.
— Справедливость, — Ирина горько усмехнулась. — Знаешь, я правда верила, что поступаю правильно. Что ты не сможешь распорядиться этим наследством. Что растратишь его.
— А теперь?
— Теперь я понимаю — ты изменилась. — Ирина помолчала. — Может быть, мама была бы рада, что ты наконец-то научилась постоять за себя.
Они стояли молча. Две сестры, между которыми пролегла трещина размером в целую прожитую жизнь.
— Мы можем договориться без исполнительного производства, — предложила Ирина. — Я верну тебе половину. Квартиру продадим, деньги разделим. Дачный участок заберешь себе — он тебе нужнее.
— Хорошо, — кивнула Анна.
— И еще, — Ирина запнулась. — Прости меня. За все.
Анна посмотрела на сестру. На женщину, которая всю жизнь считала себя самой главной. Умной. Успешной. А теперь стояла растерянная, виноватая.
Через месяц Анна въехала в свою собственную однокомнатную квартиру, купленную на ее долю наследства. Устроилась работать няней к семейной паре с двумя малышами — оказалось, тридцать лет ухода за мамой дали ей бесценный опыт.
А на столе стояла мамина фотография. Анна часто разговаривала с ней — рассказывала о своей работе, о планах, о том, что научилась больше не бояться конфликтов.
— Спасибо, мам, — шептала она. — За этот урок. Иногда необходимо пройти через настоящую драку, чтобы наконец обрести себя.
Друзья, как часто вы сталкивались с тем, что, казалось бы, проигравший человек в итоге выигрывает не только имущество, но и свое самоуважение? И кто, на ваш взгляд, понес большее наказание в этой истории: Ирина, лишившаяся всего, или Анна, вынужденная пройти через предательство ради справедливости? Делитесь своим мнением в комментариях!
