Анна обнаружила, что умеет ненавидеть, в тот самый момент, когда Роман произнёс слово «ответственность». Он стоял у двери их спальни — уже не их, только её — и складывал рубашки в спортивную сумку с такой аккуратностью, будто собирался в командировку, а не рушил семь лет совместной жизни.
— Пойми, я должен поступить ответственно, — повторил он, не глядя на неё. — Лена беременна. Я не могу просто взять и…
— И что? — Анна удивилась, как спокойно звучит её голос. Внутри всё горело, рушилось, превращалось в пепел, а снаружи — ледяное спокойствие. — Не можешь взять и бросить беременную любовницу? А жену с пятилетним сыном — можешь?
Роман дёрнул плечом. Рубашка в его руках смялась.
— Это другое.
— Конечно, другое. — Анна села на край кровати. Ноги не держали. — Расскажи мне ещё раз, как это произошло. Про ответственность твою.
— Ань, ну зачем…
— Расскажи!
Он вздохнул, швырнул рубашку в сумку.
— Я же говорил. На корпоративе. Выпил лишнего. Она… ну, сама понимаешь. Потом оказалось…
— Что она беременна. И ты, такой благородный, решил на ней жениться.
— Я не могу бросить её в таком положении!
Анна засмеялась. Смех получился странный — будто стекло крошится.
— А меня можешь. И Сашку. Знаешь, что он вчера спросил? «Мама, а почему папа больше со мной в конструктор не играет?» Что мне ему ответить? Что папа теперь будет играть с другим ребёнком?
Роман застегнул сумку. Молния заела на середине, он дёргал её туда-сюда, и Анна смотрела на его руки — те самые, что когда-то дрожали, надевая ей обручальное кольцо.
— Я буду приходить к Саше. Обязательно буду.
— Конечно, — кивнула Анна. — Как же. Ответственный ты наш.
Он ушёл через час. Анна стояла у окна и смотрела, как он грузит вещи в машину. Дождь начался внезапно — крупный, осенний, безжалостный. Роман промок, пока перетаскивал коробки. Она могла бы предложить зонт. Не предложила.
Когда красные огни его машины растворились в дождливой темноте, Анна пошла в детскую. Сашка спал, раскинув руки. На тумбочке — недостроенный замок из конструктора. Они с Романом начали его в прошлые выходные. Теперь придётся достраивать одной.
Первый месяц прошёл как в тумане. Анна функционировала на автопилоте: готовила завтраки, отводила Сашу в садик, шла на работу, улыбалась коллегам, возвращалась домой. По вечерам мама приходила помогать — молча готовила ужин, укладывала внука спать, обнимала дочь.
— Плачь, — говорила она. — Легче станет.
Но Анна не могла плакать. Слёзы застряли где-то внутри, превратились в ком, который не давал дышать.
Роман звонил. Спрашивал про Сашу, обещал приехать на выходных. Не приезжал. Потом звонил снова, извинялся — дела, ремонт в новой квартире, Лена плохо себя чувствует.
— Пап, а когда ты замок достроишь? — спрашивал Саша в трубку.
— Скоро, сынок. Обязательно достроим.
Анна слушала эти разговоры из кухни и тихо ненавидела. Нет, не Романа. Себя — за то, что поверила когда-то. За то, что построила жизнь на песке чужих обещаний.
На работе сократили ставки. Анну оставили на полдня с соответствующей зарплатой. Денег стало не хватать катастрофически. Садик, продукты, коммуналка — всё требовало оплаты, а Роман про алименты даже не заикался.
— Подавай в суд, — советовала мама. — Нечего его жалеть.
Анна кивала и откладывала. Всё надеялась — может, сам поймёт. Может, вспомнит, что у него есть сын.
Не понял. Не вспомнил.
Идея с кондитерской пришла случайно. Соседка Марья Петровна попросила испечь торт на юбилей — Анна всегда хорошо пекла, это умение досталось от бабушки. Торт получился роскошный: три яруса, розы из крема, надпись золотыми буквами. Марья Петровна расплакалась от восторга и заплатила втрое больше просимого.
— Да ты ж талант! — всплеснула руками. — Такую красоту в магазине не купишь!
На следующей неделе позвонила её подруга. Потом — коллега подруги. Через месяц Анна поняла, что заказов больше, чем она успевает выполнять после основной работы.
— Увольняйся, — решительно заявила мама. — Открывай своё дело. Я помогу с Сашкой.
Страшно было до дрожи в коленях. Но Анна посчитала доходы за месяц от тортов, сравнила с зарплатой за полставки и написала заявление.
Кухня превратилась в кондитерский цех. Анна вставала в пять утра, чтобы успеть испечь коржи до того, как проснётся Саша. Крем взбивала, пока он был в садике. Украшала торты вечерами, после его засыпания.
Руки болели. Спина ныла. Но впервые за долгие месяцы Анна чувствовала себя живой. Каждый готовый торт был маленькой победой. Каждый довольный клиент — доказательством, что она чего-то стоит.
Через полгода сняла небольшое помещение под кондитерскую. Витрина была крошечная, зато на самой оживлённой улице района. Мама помогла с ремонтом — красили стены вдвоём, пока Саша «помогал», размазывая краску по газетам.
В день открытия Роман позвонил. Впервые за два месяца.
— Слышал, ты магазин открыла, — в голосе звучало удивление. — Молодец.
— Спасибо, — сухо ответила Анна.
— Слушай, насчёт алиментов… Может, договоримся без суда? Я же помогаю, когда могу.
— Когда можешь — это когда? Раз в три месяца двести рублей?
— Ань, ну не начинай. У меня тоже расходы. Ребёнок родится скоро.
— У тебя уже есть ребёнок. Пятилетний. Который тебя ждёт.
Молчание. Потом вздох.
— Я приеду на выходных. Обещаю.
Не приехал.
Анна подала на алименты в понедельник. Просто пошла и подала — без лишних эмоций, как платят за коммунальные услуги. Роман позвонил через два дня, когда получил повестку.
— Ты с ума сошла? — орал он в трубку. — Мы же договаривались!
— О чём договаривались? Что ты будешь приезжать? Помогать? Где ты, Рома?
— Я не могу платить четверть зарплаты! У меня семья!
Анна положила трубку. Потом отключила телефон. Потом пошла и обняла спящего сына. У неё тоже семья. Маленькая, но настоящая.
Витрину разбили через неделю после суда. Анна приехала утром открывать кондитерскую и застыла — стекло усыпало тротуар острыми осколками. Внутри всё было перевёрнуто, торты размазаны по стенам.
Полиция приехала через час. Составили протокол, опросили соседей. Камера наблюдения из магазина напротив зафиксировала женщину с битой. Анна узнала её по фотографиям из соцсетей Романа — Лена. Беременная Лена крушила витрину с остервенением фурии.
— Будете писать заявление? — спросил полицейский.
— Обязательно.
Роман приехал вечером. Без звонка, без предупреждения. Анна открыла — на пороге стоял постаревший за год мужчина с красными глазами.
— Ань, прости её. Она… гормоны, понимаешь. Не надо заявления.
— Десять тысяч.
— Что?
— Ущерб — десять тысяч. Витрина, испорченные торты, день простоя. Оплачиваешь — забираю заявление. Не оплачиваешь — пусть отвечает по закону.
— Откуда у меня такие деньги?
Анна пожала плечами.
— Это твои проблемы. У тебя семья, как ты говоришь. Вот и решай семейные проблемы.
— Ты стала жестокой.
— Я стала взрослой. Деньги к четвергу, или встретимся в суде. И да — алименты теперь будут удерживать автоматически. С белой зарплаты и с серой. Бухгалтер предупреждён.
Роман смотрел на неё, как на чужую. Анна выдержала взгляд. Она и была чужой — той наивной девочки, которая верила в вечную любовь, больше не существовало.
Деньги он принёс в среду.
Кондитерская работала. Анна наняла помощницу, освоила новые рецепты, запустила доставку. Саша пошёл в школу — гордый, с огромным букетом астр. На линейке Анна стояла одна среди пар родителей и не чувствовала себя ущербной. Они справлялись. Они были семьёй.
Роман появился через два года. Позвонил в дверь субботним утром, когда Анна месила тесто для круассанов.
— Привет, — сказал он. — Можно войти?
Постаревший. Похудевший. С горькими складками у рта.
— Зачем пришёл?
— Поговорить. Ань, можно я войду? Холодно.
Она впустила. Он сел на кухне — на своё прежнее место — и долго молчал. Анна продолжала месить тесто. Молчание не тяготило.
— Лена ушла, — наконец сказал он.
— Соболезную.
— К другому ушла. Говорит, я нытик. Сына забрала.
— Печально.
— Ань, я дурак. Полный дурак. Я всё потерял.
Анна вымыла руки, вытерла о фартук. Села напротив.
— И что?
— Может… может, попробуем сначала? Я изменился. Правда изменился. Понял, что потерял.
Она смотрела на него и ждала. Ждала, что сердце дрогнет, что всколыхнётся хоть тень прежних чувств. Ничего. Пустота. Спокойная, ровная пустота.
— Нет, Рома.
— Но почему? Мы же любили друг друга!
— Любили. В прошедшем времени. Я устала, понимаешь? Устала ждать, надеяться, верить. У меня есть сын, работа, мама. У меня есть жизнь, которую я построила сама. Без тебя.
— А я? Что мне делать?
— Не знаю. Это твоя жизнь.
Он ушёл, так и не увидев Сашу. Мальчик был на секции плавания — Анна записала его полгода назад. Тренер хвалил: способный, упорный. Весь в мать.
Вечером, укладывая сына спать, Анна спросила:
— Сашок, помнишь папу?
— Немножко. А что?
— Ничего. Спи, мой хороший.
— Мам, а мы завтра достроим замок?
— Обязательно достроим.
И они достроили. Вдвоём. Получилось красиво.
Витрина кондитерской сияла огнями. Анна стояла внутри, упаковывая последний заказ — трёхъярусный свадебный торт. Белый крем, золотые розы, имена молодожёнов шоколадными буквами.
За стеклом витрины мелькнула знакомая фигура. Роман. Постоял, посмотрел. Анна подняла глаза, встретилась с ним взглядом через стекло. Кивнула. Он кивнул в ответ и пошёл дальше.
Два чужих человека. Когда-то делившие жизнь, кровать, мечты. Теперь — просто прохожие по разные стороны витрины.
Анна закончила упаковывать торт. Выключила свет, закрыла кондитерскую. Дома ждали мама и Саша. Ужин, домашнее задание, вечерний чай с круассанами собственного производства.
Обычная жизнь. Настоящая. Без обещаний вечной любви, зато с гарантией завтрашнего дня.
И этого было достаточно.
