— Мы не поедем. У нас двое детей. У нас ремонт. У Вовки работа рядом, — добавила: — Мама бы этого не допустила.
— Мама бы не позволила тебе здесь хозяйничать, — ответила я. — Мое терпение закончилось.
— И что ты сделаешь, если мы не уйдем? — спросила Света.
Мама ушла тихо. Во сне. Просто перестала дышать. Я сидела рядом, держала ее за руку, и все ждала, что вот-вот откроет глаза и спросит, как там мои дела на работе. Но она не проснулась.
После похорон я осталась одна в нашей старенькой двушке. Квартира досталась мне по завещанию. Сестра, Светка, знала об этом. Адвокаты все оформили как надо. Я помнила последние недели маминой жизни, ее тяжелое дыхание, почти полное отсутствие слов. Только взгляд, устремленный в окно, будто она запоминала каждую веточку дерева во дворе.
И вот однажды звонок. Света.
— Анют, привет. Слушай, тут у нас… Короче, у нас ремонт в ванной. Трубы прорвало, все затопило. Можно мы у тебя поживем недели две-три? Ну, пока сделают?
Света и ее «две недели»… Я знала, что это может затянуться на годы. У них вечно находились причины пожить где-нибудь еще. Но мама всегда говорила: «Держитесь вместе, девочки. Вы же семья». И я согласилась. Света с мужем, Вовкой – увальнем каким-то – и двумя их спиногрызами, Машкой и Егоркой. Шумная парочка, скажу я вам.
Приехали через два дня. Света сразу заняла мамину комнату.
— Детям тут тише спать будет, — заявила она, даже не спросив меня. Разложила свои шмотки по полкам, расставила крема в ванной, повесила полотенце с Hello Kitty. Я промолчала. Надеялась, это временно. Вовка подключил телевизор в зале и начал допоздна смотреть свой футбол, занимая полдивана. Кухня превратилась в филиал «Пятерочки». Кастрюли, специи, банки. На подоконнике – ее цветы в горшках. Она все делала, не спрашивая.
Я молчала. Сдерживалась. Никто из них не поинтересовался моим самочувствием, моими переживаниями после смерти мамы. В квартире стало шумно, тесно, появился чужой запах. На работе коллеги замечали, что я какая-то не такая.
— Просто непривычно, — отмахивалась я. — Дома теперь жизнь.
Перестала заходить в мамину комнату. Теперь это была «детская». Три недели прошли, а о ремонте в их квартире даже речи не шло.
— У нас там сырость и пыль, — ныла Света. — Детям нечем дышать. Да и Вовке от работы недалеко.
Вовка начал приходить домой с пивом и запахом табака. Разваливался на диване, дети бегали по квартире, орали, как резаные. Я старалась уходить рано и возвращаться поздно. Пряталась в своей комнате с ноутбуком, но шум все равно доносился отовсюду. Чувствовала себя гостем в собственном доме.
Однажды, вернувшись домой, я не смогла попасть в ванную. Света купала Егорку. Вовка курил у открытого окна.
— Окно открыто, — ухмыльнулся он. — Все выветрится.
Я стояла в дверях, не понимая, где проходит граница дозволенного.
На следующее утро меня разбудил звук дрели. Света сообщила, что они с Вовкой решили повесить полку в кладовке.
— Там у тебя бардак, — сказала она. — Мамин хлам, которым ты все равно не пользуешься.
В кладовке лежали письма, блокноты и фотоальбомы мамы. Я собиралась их разобрать, когда смогу.
— Надо было спросить, — процедила я. Света обиделась.
— Мы же семья, — заявила она.
Через несколько дней Света предложила прописать детей «временно» для садика.
— Это формальность, — уверяла она. Я отказалась. Света закатила истерику. Обвинила меня в том, что мать была мне важнее, чем семья, и что я держусь за квартиру, а не за близких. Меня захлестнула злость. Мне казалось, что кто-то сжег мое прошлое и принес на его место чужие вещи.
Однажды утром Света, наливая себе кофе из моей кружки, предложила поставить шкаф в пустующей комнате.
— Детям же вещи надо куда-то складывать, — сказала она. Я отказала.
— Это комната матери, — отрезала я. Света скривилась.
— Может, пора жить дальше?
На следующий день в комнате появился старый, облезлый шкаф с наклейкой из мультика «Маша и Медведь». Вовка повесил боксерскую грушу в коридоре и поставил тренажер в зале. Тренажер занимал полкомнаты.
— Куда его ставить? — спросила я.
— Мы тут пока, — ответил Вовка.
Прошло три месяца. О квартире Светы никто не вспоминал. Однажды я услышала, как Вовка говорит по телефону.
— Прописка будет, — говорил он. — Все под контролем.
Он говорил о моей квартире. Я не спала всю ночь.
Наутро Света заявила, что нужно съездить к нотариусу и оформить доверенность.
— Чтобы дети могли пойти в сад и школу без проблем, — объяснила она. — Если с тобой что случится. Я отказалась. Света удивилась.
— Почему?
— Потому что вам пора съезжать, — сказала я. — Никого из вас я не собираюсь здесь прописывать! Вы обещали две недели. Прошло уже три месяца. Это мое жилье, и я хочу, что бы здесь никого не было!
Света побледнела.
— Мы не поедем. У нас двое детей. У нас ремонт. У Вовки работа рядом, — добавила: — Мама бы этого не допустила.
— Мама бы не позволила тебе здесь хозяйничать, — ответила я. — Мое терпение закончилось.
— И что ты сделаешь, если мы не уйдем? — спросила Света.
— Вызову полицию. Подам заявление в суд. С документами у меня все в порядке.
Вовка встал со стула.
— Мы семья, — сказал он. — Нам тут удобно.
Я достала документы из тумбочки и положила на стол.
— Я готова к борьбе.
Впервые в жизни Света промолчала. Вечером в квартире было тихо. Слишком тихо. Света и Вовка не разговаривали со мной. Лишь переглядывались, шептались в коридоре. Но я больше не боялась.
На следующее утро я пошла в МФЦ и подала заявление об отказе в предоставлении временной регистрации. Ей понадобился паспорт, документы на квартиру и объяснение ситуации. Сотрудница сказала, что такое не в новинку, и посоветовала написать заявление участковому. Анна написала заявление участковому и сообщила об этом Наташе. Наташа возмутилась и спросила, собирается ли Анна вызвать полицию на свою семью. Анна ответила, что на тех, кто перестаёт быть семьёй, легко.
Через день пришел участковый. Он посмотрел документы, выслушал обе стороны.
— У вас нет законных оснований здесь находиться, — сказал он. — Вы должны освободить жилье.
Вовка буркнул что-то неразборчивое. Света смотрела на меня с выражением предательства на лице.
— Ты жалкая, — сказала она. — Останешься одна.
— Лучше быть одной, — ответила я. — Чем с теми, кто готов отобрать у тебя даже стены.
Через неделю они уехали ночью. Без прощаний. Оставили след от сумки на паркете.
Утро наступило в непривычной тишине. В квартире не было слышно ни звона посуды, ни детских мультиков, ни терпкого запаха дешевых сигарет. Только я, окно, пропускающее первые лучи солнца, и тишина.
Я обошла опустевшие комнаты. В маминой комнате царила пустота. На подоконнике стояла забытая чашка с цветком. Лепестки начали вянуть. Я взяла чашку и вынесла на улицу. Поставила ее возле подъезда. Может, кто-нибудь сможет дать цветку второй шанс.
Вернувшись, я распахнула окна. Впустила свежий воздух в затхлое пространство. Вдохнула полной грудью. Впервые за долгие месяцы почувствовала облегчение, свободу от гнетущей атмосферы.
Первым делом я взялась за уборку. Не то чтобы в доме царила невыносимая грязь, но мне отчаянно хотелось избавиться от запахов, следов присутствия, даже от отпечатков шагов. Я мыла полы с особым усердием. Вычищала каждый угол, пространство под шкафами, за дверями. Словно изгоняла из квартиры все чужое, навязанное, что так долго душило меня.
После уборки я долго сидела в тишине на кухне. За окном кипела жизнь. Проезжали автомобили, слышались детские голоса, где-то во дворе ругались соседи. Обычная картина спального района. Но в моей квартире царила успокаивающая тишина. Вспомнились слова матери: «Настоящий дом – это когда спокойно». Раньше я не понимала этого. Но теперь смысл этих слов пронзил меня до глубины души.
Я взяла листок бумаги и написала список дел:
Что вернуть:
Мамин столик из кладовки. Она его так любила.
Фотографии на стены. Счастливые моменты.
Скатерть с вышивкой. Постирать ее, накрахмалить и постелить на стол.
Кофейную кружку. Мою любимую. С небольшим сколом на ручке.
Заварив чай, я села с блокнотом и задумалась о другом:
Что простить?
Сестру? Нет, не сейчас. Слишком свежи были обиды. Может быть, когда-нибудь в будущем. Но не сегодня.
Себя? Обязательно. За слабость, за сомнения, за то, что позволила себя сломать.
На столе лежала папка с документами. Все было аккуратно разложено. Завещание, документы о регистрации, квитанции об оплате. Моя крепость, мое право, которое я чуть не отдала без боя. Я смотрела на папку и испытывала странное чувство гордости за себя. Я справилась. Выстояла.
Прошло три недели.
На работе я впервые за долгое время улыбалась искренне. Не через силу. Я даже позволила себе купить новую юбку. Яркую, немного короче, чем обычно. Впервые за долгое время подумала о себе, о своих желаниях. Мне захотелось сменить обстановку. Уехать на пару дней в маленький городок, где-нибудь подальше от суеты.
Света не звонила. И я не ждала ее звонка. Я знала, что сестра сейчас где-то разыгрывает очередной спектакль. Ищет новую жертву. Это ее жизнь. Ее выбор. А у меня – своя дорога.
Однажды вечером мне позвонила бывшая соседка:
— Ань, привет. Это тетя Валя. Помнишь меня?
— Конечно, помню, тетя Валя. Как вы?
— Да вот, живу потихоньку. Слушай, видела твою сестру с мужем. В очереди в ЖЭК ругались. Кричали друг на друга. Что-то про жилье. Вид у нее был… ну, ты понимаешь.
— Понимаю, — тихо ответила я.
Она больше не чувствовала злости, ни боли, ни желания отомстить. Просто жила. В своей квартире. В своем ритме. В своей тишине.
Я достала старый семейный альбом. Бережно перелистывала страницы. Рассматривала фотографии мамы, папы, себя маленькой. Там была и Света. Тогда еще со светлыми кудряшками и огромными, наивными глазами. Я не вырвала эту фотографию. Не вычеркнула ее из своей жизни. Просто закрыла альбом и отложила его в ящик. На свое место.
Теперь все было на своих местах…
