Никита возвращался домой с кружка по программированию, дорога шла через дворы-колодцы. Рюкзак тяжёлый — учебники, ноутбук. Наушники в ушах, музыка на половину громкости. Мама всегда говорила: «Будь осторожен, слышь всё вокруг».
Правда, после того как отец ушёл, мама много чего говорила. В основном — не к месту.
— Не связывайся ни с кем, — твердила она. — Сам по себе. Учись хорошо, поступишь в институт, уедешь отсюда.
Сам по себе… Получалось неплохо. В четырнадцать лет Никита уже знал: люди — это сложно. А компьютеры — просто. Код не врёт, не предаёт, не уходит к другой.
Но в тот вечер что-то пошло не так.
Он шёл своим обычным маршрутом — мимо девятиэтажек, через арку, потом вдоль старых частных домов. Этот район был странным: новостройки соседствовали с покосившимися заборами и огородами. Как будто время тут шло неравномерно.
И тут послышался странный звук.
Не музыка из наушников. Что-то другое. Тихое, надрывное.
Никита остановился, снял один наушник. Да, точно. Кто-то скулил за забором старого дома. Дом был одноэтажный, облупленный, с покосившейся крышей. Участок заросший — крапива по пояс, мусор, ржавые вёдра.
«Не твоё дело», — эхом отозвался в голове мамин голос.
Но ноги сами понесли к забору.
Никита заглянул в щель между досками и… замер.
В тени под навесом лежала собака. Даже не лежала — скорее, полулежала, полусидела. Будто у неё просто не было сил нормально устроиться.
Она была страшная.
Худая до костей. Шерсть свалявшась в колтуны, местами выпала совсем. На боку — ободранное место, покрытое корочкой.
Но хуже всего была веревка.
Грязная, толстая, она впилась в шею так глубоко, что почти скрылась в шерсти. А та шерсть вокруг неё была мокрая — то ли от слюны, то ли от крови.
— Господи… — прошептал Никита.
Собака подняла голову. Посмотрела на него воспалёнными глазами. И в этом взгляде было всё: боль, безнадёжность… и крошечная искорка надежды.
У Никиты задрожали руки.
Он никогда раньше не видел такого. В их доме животных не держали — мама считала их «лишней заботой». В школе о жестокости к животным рассказывали абстрактно, на уроках обществознания.
А тут, тут все было по-настоящему.
— Эй! — раздался грубый голос. — Ты чего тут шляешься?
Никита вздрогнул и обернулся. Из калитки выходил мужчина лет шестидесяти, небритый, в грязной майке. Запах от него шёл специфический.
— Я, я просто мимо шёл…
— Ага, мимо! — мужчина подошёл ближе, и Никита почувствовал перегар. — Шпана местная, да? Чего высматриваешь?
— Ничего я не высматриваю, — тихо сказал Никита. — Я домой иду.
— То-то же. И чтоб больше тут не маячил, понял? А то придёт твоя мамочка искать…
Мужчина хмыкнул и скрылся за калиткой.
Никита постоял ещё немного, потом медленно пошёл дальше.
Но дома не смог думать ни о чём другом.
Эти глаза… эта верёвка…
Что с ней будет завтра? А послезавтра? Рассказал о собаке маме. И спросил:
— Мам, а если собаку держат на цепи и не кормят… это нормально?
Мама оторвалась от телевизора:
— Никит, не лезь в чужие дела. Это чужая собака, чужая проблема. Мало ли что люди со своими животными делают.
— Но если ей плохо…
— Никита! — голос стал жёстче. — Не твоё дело. Понял? Хватит нам проблем, не хватало ещё с соседями ссориться из-за дворняг.
И всё.
Разговор окончен.
На следующий день в школе Никита не мог сосредоточиться. Думал про ту верёвку. Представлял, как она там лежит, одна…
— Шведов! — рявкнула Марина Петровна. — К доске!
Никита вздрогнул. Доска, тема, формулы… Всё смешалось в голове.
— Я… не готов.
— Два! И чтобы завтра знал тему назубок.
Обычно двойка расстроила бы. Но сегодня… Сегодня было не до оценок.
После уроков он не пошёл на кружок. Соврал маме, что отменили, и направился к тому дому.
Собака лежала в том же месте. Только теперь она даже не подняла голову, когда он заглянул в щель.
— Эй… — тихо позвал Никита. — Эй…
Ухо дрогнуло. Совсем чуть-чуть.
Жива.
Никита огляделся. Никого. Осторожно просунул руку в щель между досками, протянул к собаке. Та с трудом повернула голову, принюхалась. Язык высунулся — сухой, потрескавшийся.
— Жить хочешь, да? — прошептал Никита. Завтра он принёс воду в пластиковой бутылке. Вылил в старую миску, которая валялась рядом. Собака пила жадно, захлебываясь. Потом подползла ближе к забору и положила морду у самых досок.
Совсем рядом с его рукой.
— Как тебя зовут? — спросил Никита. — Наверное, красиво… Я буду называть тебя Найдой. Подходит?
Хвост шевельнулся. Один раз.
На третий день принёс хлеб. Собака ела медленно, осторожно. Будто боялась, что еда исчезнет.
— Никит, а чего ты такой странный стал? — спросила мама за ужином. — На кружок не ушел, а пропадал где-то…
— Всё нормально, мам.
— Не врешь ли? А то у тебя глаза… какие-то беспокойные.
Мама была проницательной. Всегда чувствовала, когда он что-то скрывает.
— Мам, а можно завести собаку?
Вилка замерла у неё в руке.
— Собаку? Никита, ты с ума сошёл? У нас однушка! Да и денег на нее нет, и времени… Зачем тебе вдруг собака?
— Просто так…
— «Просто так» животных не заводят. Это ответственность. А ты ещё ребёнок.
Ребёнок…
Неделю Никита носил Найде еду и воду. Она окрепла немного — уже встречала его, стоя. Даже пыталась вилять хвостом. Но верёвка… Верёвка впивалась всё глубже.
— Слушай, а давайте зоозащиту вызовем, — предложил он Лёше Крупину на перемене.
— Зачем?
— Ну, там собаку мучают…
— А нам-то что? — Лёша пожал плечами. — Не наша собака — не наши проблемы.
— Да она умирает там!
— Ну и что? Мало кто умирает? — Крупин отвернулся. — Лучше подумай, как двойку по математике исправить.
После школы Никита зашёл в группу зоозащитников в соцсетях. Написал в личку координатору:
«Здравствуйте! У нас тут собаку держат на верёвке, она больная, помогите!»
Ответили через два дня:
«Привет! Нужен адрес, фото, данные владельца. Без этого ничего сделать не можем».
Данные владельца… Никита знал только то, что дядька пьёт и злой.
Фото сделать было страшно. А вдруг поймает?
Но Найда становилась всё слабее…
В пятницу она не встала, когда он пришёл. Лежала и тяжело дышала. Глаза полузакрыты.
— Найда! — Никита просунул руку как можно дальше, дотронулся. — Не сдавайся!
В субботу утром он решился. Пришёл с телефоном, тихонько сфотографировал через щель. Руки дрожали так, что половина кадров получилась смазанной.
А потом…
Потом Найды не стало.
Никита пришёл в воскресенье — за забором было пусто. Только миска валялась, да пятно на земле.
— Где она? — прошептал он.
— А ты что, каждый день тут ошиваешься? — знакомый противный голос.
Хозяин стоял у калитки, ухмылялся.
— Где собака?
— А тебе-то что? Сдохла она. Мучилась долго, а потом всё — приехала. Природа, понимаешь… — мужчина икнул. — Слабых не жалеет.
У Никиты потемнело в глазах.
— Ты… ты её убил!
— Да пошёл ты, пацан! — хозяин шагнул вперёд. — Ещё раз увижу тут — милицию вызову! По малолетке пойдёшь!
Никита бежал домой и плакал. Впервые за последние два года — ревел навзрыд.
Дома заперся в комнате, сел за компьютер.
И написал пост.
Длинный, подробный, с фотографиями. Рассказал всё — как нашёл Найду, как кормил, как она умерла. Указал адрес, описал хозяина.
В конце написал:
«Её звали Найда. Она хотела жить. А мы все прошли мимо.»
Пост подписал своим именем и фамилией.
Опубликовал во всех группах, которые смог найти.
И ждал.
На следующий день у него было сорок семь сообщений в личке. К вечеру — больше ста.
«Сволочи!»
«Где адрес?»
«Пишите заявление в полицию!»
«Мальчик, ты молодец!»
«Дайте координаты, приедем разбираться!»
Мама ворвалась в комнату вечером, с телефоном в руке:
— Никита, мне только что звонила какая-то женщина, спрашивала про тебя! Говорит, ты в интернете что-то написал про собаку! Что происходит?!
Никита молчал.
— Я спрашиваю! Что ты натворил?!
— Ничего не натворил, — тихо сказал он. — Я сказал правду.
— Какую правду?! Никита, ты понимаешь, что может быть?! Этот человек на тебя в суд подаст! За клевету! За вторжение в частную жизнь!
— Найда умерла, мам.
— Какая ещё Найда?!
— Собака. Которую я кормил. Он её убил.
Мама села на кровать, закрыла лицо руками:
— Господи… Я же говорила — не лезь! Говорила — не твоё дело!
— А чьё тогда? — вдруг резко спросил Никита. — Чьё дело, мам? Если не моё, не твоё, не их… то чьё?
Мама подняла голову. Посмотрела на сына так, будто видела впервые.
— Ты… ты вырос, — прошептала она.
— Поздно, — ответил Никита. — Найда всё равно умерла.
Утром в понедельник Никита проснулся от звонка в дверь.
— Кто там? — крикнула мама из прихожей.
— Полиция. Откройте, пожалуйста.
У Никиты похолодело в груди. Началось…
Участковый оказался молодым, лет тридцати. Устало осмотрел однушку, присел на край дивана.
— Значит так, молодой человек. На вас поступила жалоба. Клевета, нарушение частной жизни, — он листал протокол. — Гражданин Сомов требует опровержения и компенсации морального ущерба.
— Сомов? — переспросил Никита.
— Владелец собаки. Говорит, что вы всё выдумали, чтобы опорочить его доброе имя.
Доброе имя…
— А вы видели эту собаку? — тихо спросил Никита.
— Нет, — покачал головой участковый. — Животного уже нет. Говорит, умерла от старости.
— От старости?! Да ей года не было!
— Откуда знаешь? — мама схватила его за плечо. — Никита, не говори ничего без адвоката!
Участковый усмехнулся:
— Адвокат. Мамаша, ваш сын не в суд попал, а на профилактическую беседу. Пока что. — Он повернулся к Никите: — Слушай, парень. Я понимаю, жалко животных. Но ты же понимаешь — доказательств нет. Соседи говорят, ничего такого не видели. А твой пост… Полмиллиона просмотров уже. Мужику житья не дают.
— А Найде кто житья не давал?
— Найде?
— Собаку я так называл.
Участковый вздохнул:
— Короче. Удаляй пост, приноси письменные извинения — и разойдёмся миром. Не удалишь — дело заведём. По статье 128.1 УК РФ. Понял?
После ухода участкового мама металась по квартире:
— Ну я же говорила! Говорила — не лезь! А ты… Теперь что? Судимость в четырнадцать лет?!
Никита молчал, уставившись в телефон. Комментарии под постом множились каждую минуту:
«Парень, держись!»
«Не сдавайся!»
«Мы с тобой!»
«Сволочи, замять хотят!»
А потом — новое сообщение в личке:
«Никита, я Анна, координатор группы «Защитники животных». Можем встретиться? Срочно».
Они встретились в кафе рядом с домом. Анна оказалась женщиной лет сорока, с усталыми, но добрыми глазами.
— Знаешь, — сказала она, размешивая кофе, — твой пост произвёл фурор. Люди возмущены. Кто-то уже съездил к этому Сомову…
— И что?
— А то, что там оказались ещё две собаки. Живые. В таком же состоянии.
У Никиты перехватило дыхание:
— Ещё две?
— Ага. Одна — овчарка, совсем молодая. Вторая — дворняжка, старенькая. Обе на цепях, обе еле живые. — Анна достала телефон, показала фотографии. — Смотри.
Никита смотрел и чувствовал, как внутри всё переворачивается. Те же глаза. Та же безнадёжность.
— Что будем делать? — прошептал он.
— Официально — ничего. У нас нет права изымать животных. Только полиция может, да и то при наличии заявления от ветеринара о жестоком обращении.
— А неофициально?
Анна помолчала:
— Неофициально… Сомов испугался. Пришло к нему человек пятнадцать, все с камерами. Кричали, требовали показать собак. Он, конечно, не пустил, но понял — дело плохо.
— И?
— А то, что он готов от них избавиться. Только не хочет их просто так отдавать — боится, что это признание вины. — Анна внимательно посмотрела на Никиту: — Парень, а ты готов пойти до конца?
— До какого конца?
— Ну… Завтра мы едем к нему. Официально. С ветеринаром, с камерой, с протоколом. Если он не пустит — вызываем полицию. Если пустит, и мы зафиксируем нарушения — забираем собак по закону.
— А я тут при чём?
— А при том, что ты — свидетель. Тот, кто первый заговорил. Без твоих показаний дело разваливается.
Никита молчал.
— Боишься? — мягко спросила Анна.
— Не боюсь. Просто… А вдруг ничего не получится? Вдруг он всё скроет?
— Тогда хотя бы попытаемся. Знаешь, что говорила моя бабушка? «Не пытается только мёртвый».
Вечером мама устроила ему допрос:
— Никита, скажи честно — ты встречался сегодня с этими… активистами?
— Встречался.
— И что они хотят?
— Спасти собак.
— А ты? Ты что хочешь?
Никита посмотрел в окно. Там, за стеклом, шёл снег. Крупный, мокрый. Как в тот день, когда он впервые увидел Найду.
— Я хочу, чтобы больше никто не умирал от того, что люди прошли мимо.
Мама села рядом:
— Сынок… Ты понимаешь, во что влезаешь? Эти люди — они используют тебя. Им нужна красивая история, герой-подросток. А потом они исчезнут, а проблемы останутся у тебя.
— Мам, а если бы это был я? Если бы меня привязали и не кормили, а все проходили мимо — что бы ты сделала?
— Никита.
— Что бы ты сделала, мам?
Мама молчала долго. Потом тихо сказала:
— Убила бы того, кто тебя обидел.
— Вот и я хочу убить. Только не человека — равнодушие.
На следующее утро они приехали к дому Сомова целой процессией. Анна, ветеринар, ещё двое активистов, журналист местной газеты. И Никита.
Сомов встретил их у калитки. Злой, небритый, вонючий.
— Чего припёрлись? Собаки мои, что хочу — то и делаю!
— Дмитрий Иванович, — спокойно сказала Анна, — мы пришли с официальной проверкой. Вот ветеринар, вот представитель зоозащитной организации. Можете не пускать, но тогда мы обратимся в прокуратуру.
— Да пошли вы все! — заорал Сомов. — Паршивые псы дохлые, из-за них столько шума!
— Покажите собак, — твёрдо сказал ветеринар.
Сомов метался, ругался, но в конце концов пропустил их во двор.
То, что увидел Никита, было ещё хуже фотографий.
Овчарка лежала в грязи, едва дыша. Цепь въелась в шею так глубоко, что образовалась открытая рана. Вторая собака — старая дворняжка — сидела, привязанная к столбу верёвкой. Такой же, как у Нади.
— Господи… — прошептал ветеринар и достал камеру.
А Никита стоял и плакал.
Не стыдился, не скрывался — просто плакал, глядя на этих несчастных животных.
— Мальчик, — журналист тронул его за плечо, — можешь рассказать, что чувствуешь?
Никита посмотрел в объектив камеры:
— Я чувствую, что Найда не зря умерла. Она показала нам дорогу к этим двоим.
Собак забрали в тот же день.
Сомову выписали штраф и запретили держать животных.
А Никита впервые в жизни почувствовал, что может изменить мир.
Хотя бы чуть-чуть.
Прошло три месяца.
Овчарку назвали Чарой — она оказалась девочкой. Старую дворняжку — Стариком, хотя при ближайшем рассмотрении ему было всего года четыре.
Чара лежала в ветклинике две недели. Рана на шее заживала медленно, но верно. Старик поправился быстрее — видимо, жизнелюбия в нём было больше.
Никита навещал их каждый день после школы.
— Как дела, девочка? — шептал он Чаре, осторожно гладя по голове. — Помнишь меня?
Она помнила. И каждый раз, завидев его, пыталась встать, несмотря на капельницы и повязки.
А Старик… Старик просто лежал рядом и смотрел благодарными глазами.
— Никит, а давай Чару к нам возьмём? — предложила мама однажды вечером.
Мама изменилась. После той истории стала… мягче, что ли. Реже ворчала, чаще спрашивала, как дела.
— Мам, у нас однушка, — напомнил Никита. — Ты же сама говорила.
— Говорила. А теперь думаю — можно и потесниться. Ради такого дела.
Но Чару забрала семья из Подмосковья. Муж, жена, двое детей. Большой дом, участок. То, что нужно для овчарки.
— Будете писать? — спросила женщина, когда они приехали за Чарой.
— Обязательно, — кивнул Никита.
А Старика взял Петрович — сосед из их подъезда. Одинокий пенсионер, которому было скучно.
— Составим друг другу компанию, — сказал он, почёсывая Старика за ухом. — Я ему — про жизнь, он мне — про преданность.
В школе Никита стал… другим.
Не то чтобы популярным — нет. Но его стали замечать. Когда в классе появилась тема про экологию, все обернулись к нему:
— Шведов, расскажи про животных.
И он рассказывал. Не заученными фразами из учебника, а по-настоящему. Про то, что чувствует собака на цепи. Про то, как умирают кошки от голода. Про то, что равнодушие убивает не хуже ножа.
Марина Петровна слушала, кивала:
— Молодец, Никита. Вот это — настоящий доклад.
А Лёша Крупин после урока подошёл:
— Слушай, а правда, что ты теперь в этой… как её… зоозащитной организации состоишь?
— Да. А что?
— Да так… Круто, наверное. Животных спасать.
— Хочешь попробовать?
Лёша помялся:
— А что надо делать?
— Для начала — не проходить мимо.
Анна звонила каждую неделю:
— Как дела, наш маленький герой?
— Нормально. Только я не герой.
— Ещё какой герой. Знаешь, сколько людей после твоей истории к нам обратилось? Двадцать семь! Кто-то кошек принёс, кто-то собак… А двое вообще приюты строить собираются.
— Правда?
— Правда. Видишь, как получается? Ты один пост написал, а люди по всему городу проснулись.
По вечерам Никита часто проходил мимо того дома. Двор теперь был пустой — Сомов съехал, не выдержав позора. Новые хозяева ещё не въехали.
А Никита стоял у забора и шептал:
— Привет, Найда. Помнишь меня? Я всё сделал, как обещал. Чара здоровая теперь, счастливая. Старик тоже. А ещё… ещё я понял кое-что важное.
Ветер шелестел в ветках старой яблони.
— Понял, что ты не зря умерла. Ты показала мне, кто я на самом деле. И теперь я знаю — мимо больше не пройду. Никогда.
Дома его ждал ужин, домашнее задание, мамины расспросы о делах.
Обычная жизнь подростка.
Только теперь он знал — у него есть сила изменить мир.
По чуть-чуть.
По одной спасённой жизни.
И этого было достаточно.
