Марина осматривала себя в зеркале, кружась и разглядывая новое платье с разных ракурсов. Тёмно-серая ткань с блёстками мягко переливалась в утренних лучах, изящно подчёркивая стройность её фигуры, но при этом не выглядела вульгарно. Платье сидело как влитое — облегало там, где нужно, скрывало мелкие недостатки и придавало силуэту утончённость.
— То что надо для отцовского юбилея, — прошептала она, поправляя воротник.
Несмотря на сдержанный фасон и закрытый верх, в наряде чувствовалась истинная столичная элегантность. Именно такой Марина и хотела показаться родственникам — успешной, ухоженной, современной. Чтобы отец гордился своей младшей дочерью.
Вещи уже были сложены в небольшой чемодан — она собиралась остаться в родительском доме на выходные. Сегодня соберутся ближайшие родственники, завтра приедут друзья и соседи. Шестьдесят пять лет — всё-таки важная дата.
Телефон затрезвонил.
— Ты выехала? — раздался в трубке напряжённый голос старшей сестры.
— Здравствуй, Ирина, — Марина вздохнула. Даже не «привет», даже не «как дела». Сразу к делу. — Через полчаса буду на автовокзале.
— Не опаздывай, — отрезала Ирина. — Мне ещё стол накрывать. Мама, как всегда, бездельничает.
— А что с ней? — Марина начала искать ключи от квартиры.
— А что с ней может быть? — в голосе сестры прозвучала горечь. — С утра «лечится». Того и гляди, к приходу гостей уже будет не в себе.
Марина молча кивнула, хотя Ирина не могла этого видеть.
Их мать, Надежда Степановна, имела давнюю привычку «снимать напряжение» рюмочкой-другой. А потом третьей, четвёртой… В праздничные дни «лечение» начиналось с самого утра — для создания соответствующего настроения.
— Ладно, я постараюсь приехать вовремя, — сказала Марина примирительно. — Приеду — помогу.
— Уж будь добра, — буркнула Ирина и отключилась.
Марина покачала головой. Сестра всегда была такой — командирша, генерал в юбке. Вернее, в бесформенном сарафане — другой одежды в её гардеробе почти не было. Сарафаны с оборками, широкие блузы, объёмные кардиганы — всё, чтобы скрыть «тяжёлый низ» и короткие ноги. Марине с её модельным ростом и точёной фигурой Ирина втайне завидовала — не признавалась, конечно, но младшая сестра всегда это чувствовала.
Возможно, поэтому Ирина и выбрала жизнь в селе — подальше от постоянных сравнений, от модных витрин, от необходимости как-то соответствовать.
Осталась с родителями в отцовском доме, вышла замуж за местного механика, родила двоих погодок и полностью погрузилась в сельский быт. К тридцати восьми годам выглядела на все пятьдесят — руки в мозолях, плечи ссутулены, лицо без косметики, с глубокими морщинами от постоянного стресса.
Марина же уехала в столицу при первой возможности — поступила в экономический университет, нашла работу в небольшой фирме, сняла жильё. Замуж не вышла, детей не родила, зато сделала карьеру, обзавелась собственной квартирой и машиной. Следила за собой, посещала спортзал, придерживалась здорового питания.
Две сестры — два разных мира.
До родительского дома Марина добралась только к трём часам дня. Автобус опаздывал, потом ещё полчаса пришлось ждать попутку от автовокзала до села. Она пожалела, что не поехала на своей машине.
Когда наконец подъехала к знакомой калитке, во дворе уже было оживлённо — сновали туда-сюда двоюродные тётки с тарелками и кастрюлями, дядья расставляли столы и лавки, детишки носились с визгом.
— Ну наконец-то! — Ирина выскочила на крыльцо, вытирая руки о фартук. — Я уж думала, ты вообще не доедешь.
— Прости, автобус… — начала было Марина, но сестра уже не слушала.
— Все уже собрались почти, одна ты опаздываешь, — выпалила она, оглядывая Марину с головы до ног. И вдруг осеклась. — Это что на тебе?
Марина опустила глаза на своё платье.
— Новое купила, специально для папиного юбилея.
Ирина скривилась, будто лимон разжевала.
— Ты на дискотеку собралась? — процедила она. — Или в ночной клуб?
— Это обычное платье-футляр, — растерянно возразила Марина. — Ни короткое, ни открытое.
— Оно блестит! — Ирина понизила голос до шипящего шёпота, оглядываясь на родственников. — Ты понимаешь, где ты? Это село! Тут все друг друга знают. Люди что подумают?
— А что они должны подумать? — Марина начала раздражаться. — Что я нарядилась на юбилей отца? Так и есть.
— Все будут пялиться только на тебя, — Ирина процедила сквозь зубы, хватая сестру за локоть. — Не позорь нас на людях, иди переоденься, — выпучила она глаза.
В этот момент со двора донёсся взрыв смеха. Надежда Степановна, разрумянившаяся и явно уже «в хорошем настроении», рассказывала что-то соседкам, активно жестикулируя и покачиваясь.
— Уже набралась, — вздохнула Ирина. — И это только начало. Кто-то же должен держать семью. А ты — блёстки, рюши…
— Какие рюши? — удивилась Марина. — Тут нет никаких рюшей.
— Неважно, — Ирина потянула её в дом. — У меня наверху сарафан есть запасной. Серый, приличный. Надень его.
— Я не буду надевать твой сарафан, — Марина высвободила руку. — Я не ребёнок, чтобы мне указывать, как одеваться.
— А ведёшь себя как ребёнок, — отрезала Ирина. — Папе сегодня внимание нужно, а не тебе. Он шестьдесят пять лет заслужил, а не ты со своими блёстками, позорище же.
Марина открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент на крыльцо вышел отец — подтянутый, с аккуратно подстриженной бородой, в отглаженной рубашке.
— Доченька! — расплылся он в улыбке, раскрывая объятия. — Наконец-то! А я уж думал, не приедешь.
— С днём рождения, папа, — Марина крепко обняла отца, на миг забыв о сестре и её претензиях.
— Дай-ка на тебя посмотрю, — Виктор Иванович отстранил дочь, оглядел с ног до головы. — Ишь ты, какая красавица выросла! Прямо столичная штучка!
— Папа, — Ирина дёрнула отца за рукав. — Там дядя Виталий тебя спрашивал. Насчёт наливки какой-то.
— А, иду-иду, — отец махнул рукой и направился во двор.
Как только он скрылся за дверью, Ирина повернулась к сестре:
— Видишь? Уже начинается. «Столичная штучка». А мы тут, значит, сельские?
— Ира, прекрати, — Марина чувствовала, как внутри поднимается волна раздражения. — Папа просто порадовался, что я приехала. При чём тут «сельские»?
— При том, что ты специально вырядилась, чтобы всем нос утереть, — Ирина скрестила руки на груди. — Мол, смотрите, какая я успешная, городская, модная. А мы тут в сарафанах ходим, в навозе ковыряемся.
— Господи, Ира, — Марина закатила глаза. — Ты себя слышишь вообще? Какой навоз? Какой нос? Я просто приехала поздравить отца с юбилеем. И да, надела красивое платье, потому что это праздник.
— В селе так не наряжаются, — Ирина поджала губы. — Но тебе, конечно, виднее. Ты у нас городская, образованная. Всегда всё по-своему делаешь — на других тебе наплевать!
И, не дожидаясь ответа, она развернулась и ушла во двор, громко хлопнув дверью.
Марина осталась одна в полутёмной прихожей. За окном звучали голоса, смех, звон посуды. Праздник начинался, а у неё уже было испорчено настроение.
«И что мне теперь делать? — подумала она. — Переодеваться в Ирин сарафан? Нет уж, увольте».
Но чем дольше она стояла в прихожей, тем сильнее её одолевали сомнения. Может, Ирина права? Может, её платье действительно слишком яркое для сельского праздника? Не хотелось бы омрачать отцу юбилей.
С тяжёлым вздохом Марина поднялась на второй этаж, в комнату сестры. На кровати действительно лежал серый сарафан — бесформенный мешок с карманами и оборками по подолу. Марина поморщилась, но всё же сняла своё платье и натянула Иринин наряд. Ткань пахла почему-то укропом.
В зеркало она старалась не смотреть — и так понятно, что выглядит нелепо. Сарафан был коротковат — Марина выше сестры почти на голову, — и висел мешком в талии, зато обтягивал бёдра. Настоящее огородное чучело.
— Ну и ладно, — пробормотала Марина, спускаясь вниз. — Один вечер потерплю.
Во дворе уже вовсю гудело застолье. Длинные столы, составленные буквой «П», ломились от угощений. Салаты, холодец, запечённое мясо, пироги, соленья — Ирина расстаралась на славу. В центре красовался огромный торт с цифрой 65.
Марина пристроилась с краю, надеясь не привлекать внимание. Но не тут-то было.
— Ой, Мариночка! — всплеснула руками тётя Клавдия, мамина двоюродная сестра. — А я тебя и не узнала сразу! Какая ты… э-э-э… домашняя стала!
— Здравствуйте, тётя Клавдия, — Марина выдавила улыбку.
— А говорили, ты там в городе начальницей заделалась, — продолжала тётка, разглядывая её наряд. — Думала, приедешь вся из себя, на каблуках, с причёской. А ты вон какая простая стала!
— Я решила не выделяться, — пробормотала Марина, ища глазами сестру.
Ирина сидела во главе стола, рядом с отцом, и что-то оживлённо ему рассказывала. Поймав взгляд Марины, она едва заметно кивнула — мол, так-то лучше.
Марина отвернулась. Вот так всегда — Ирина командует, она подчиняется. С самого детства. «Не трогай мои куклы», «Не ходи в мою комнату», «Не говори с моими подругами». А теперь — «Не позорь нас своим платьем».
Рядом плюхнулась на лавку Надежда Степановна — раскрасневшаяся, с блестящими глазами.
— Доченька! — она обняла Марину, обдав запахом сладких духов и чего-то высокоградусного. — Наконец-то приехала! А то я уж думала, забыла про нас совсем!
— Что ты, мам, — Марина обняла мать в ответ. — Как я могу забыть? Я каждый месяц приезжаю.
— Это да, это ты молодец, — закивала Надежда Степановна. — Не то что некоторые зятья, которые только по большим праздникам появляются.
Она многозначительно посмотрела в сторону Ирининого мужа, Семёна, который о чём-то беседовал с двоюродным дядей.
— Мам, ты сегодня такая красивая, — Марина попыталась сменить тему. — Это новое платье?
— А то! — Надежда Степановна расправила плечи. — Специально к юбилею купила. Я ведь тоже могу принарядиться, не всё Ирочке показываться.
— При чём тут Ирина? — удивилась Марина.
— А при том, что она вечно меня стыдится, — мать понизила голос. — То я не так одета, то не так причёсана, то не то сказала. Всю жизнь меня воспитывает, будто она мать, а не я.
Марина промолчала. Что правда, то правда — Ирина часто одёргивала мать, особенно когда та была навеселе. Старшая сестра с детства взяла на себя роль хранительницы семейной репутации.
— А я вот что думаю, — Надежда Степановна наклонилась ближе, обдавая Марину запахом наливки. — Жизнь одна, и надо ею наслаждаться. А не ходить вечно с кислой миной, как наша Ирочка.
— Мам, не начинай, — попросила Марина. — Сегодня папин день, давай не будем ссориться.
— А кто ссорится? — удивилась Надежда Степановна. — Я правду говорю. Ирина всю жизнь всех строит, командует. А сама-то что? Сидит в селе, никуда не выбирается, ничего не видит. Только и знает, что огород да кухня.
— Она заботится о вас с папой, — напомнила Марина.
— Ой, да кто её просил? — мать махнула рукой. — Мы с отцом ещё ого-го! Сами бы справились. А она вцепилась в дом, никуда не уезжает. Боится, что не нужна будет никому.
Марина снова промолчала. В словах матери была доля правды, но обсуждать это сейчас, на празднике, было бы совсем некстати.
К счастью, в этот момент кто-то постучал вилкой по бокалу, призывая к тишине. Начались тосты в честь юбиляра.
Один за другим поднимались родственники, произносили тёплые слова в адрес Виктора Ивановича. Вспоминали его трудовые подвиги — отец всю жизнь проработал механиком в колхозе, был на хорошем счету. Говорили о его доброте, отзывчивости, готовности помочь. Виктор Иванович смущённо улыбался, благодарил за поздравления.
Дошла очередь и до Ирины. Она встала, расправила плечи:
— Папа, — начала она дрожащим от волнения голосом. — Ты для нас — пример во всём. Человек слова, человек дела. Всю жизнь трудился не покладая рук, поднимал нас с сестрой, содержал семью. Мы с Мариной тебе благодарны за всё, что ты для нас сделал.
Она оглянулась на сестру, словно ожидая подтверждения. Марина кивнула, улыбаясь.
— И я хочу пообещать, — продолжила Ирина, — что мы с Семёном всегда будем рядом. Всегда поможем, поддержим, не оставим в трудную минуту. Ведь семья — это самое главное.
— Правильно! — выкрикнул кто-то из гостей. — За семью!
Все подняли бокалы. Марина отпила глоток, наблюдая за сестрой. Та сияла, принимая одобрительные кивки родственников. Ирина всегда любила быть в центре внимания, особенно когда её хвалили за преданность семье.
— А ты что не говоришь тост? — вдруг обратилась к Марине тётя Клавдия. — Тоже ведь дочь юбиляра.
Все взгляды обратились к Марине. Она замешкалась, не готовая к такому вниманию.
— Я… — начала она, но Ирина перебила:
— Марина у нас не оратор. Больше по цифрам специалист, чем по словам.
Кто-то хихикнул. Марина почувствовала, как щёки заливает краска.
— Вообще-то я хотела сказать, — она поднялась с места, расправив плечи. — Папа, ты научил меня главному — никогда не сдаваться. Идти к своей цели, несмотря ни на что. Может быть, я не так часто бываю дома, как хотелось бы, но я всегда ношу твои уроки в сердце. Спасибо тебе за поддержку, за веру в меня, за то, что всегда позволял мне быть собой.
Виктор Иванович растроганно кивнул, поднял бокал в сторону младшей дочери. Ирина нахмурилась, но промолчала.
— За Виктора Ивановича! — провозгласил кто-то. — За именинника!
Снова зазвенели бокалы, полились разговоры. Праздник набирал обороты.
К вечеру, когда все уже порядком наелись и напились, разговор перешёл на тему, которую Марина втайне опасалась — наследство. Кто-то из дальних родственников, уже изрядно захмелевший, вдруг брякнул:
— Виктор Иванович, а дом-то кому достанется? Небось Ирочке с Семёном? Они же тут с вами хозяйство ведут.
За столом повисла неловкая тишина. Отец нахмурился:
— Рановато меня хоронишь, Михалыч. Я ещё поживу, даст Бог.
— Да я не в том смысле, — спохватился родственник. — Просто интересно, как вы планируете. Дом-то хороший, крепкий. Таких сейчас не строят.
— А чего тут планировать? — вдруг вмешалась Ирина, отставляя бокал. — Я всю жизнь с родителями, я за ними ухаживаю. Дети мои тут растут. Конечно, дом нам с Семёном останется.
Марина вздрогнула от такой прямолинейности. В семье никогда не обсуждали вопрос наследства открыто — это считалось неприличным.
— Ира, — одёрнул дочь Виктор Иванович. — Не время и не место.
— А когда время, пап? — Ирина упрямо вскинула подбородок. — Когда тебя не станет? Пусть все сейчас знают, как оно будет. Чтобы потом никто не удивлялся.
— Ирочка, успокойся, — Надежда Степановна попыталась взять дочь за руку, но та отдёрнулась.
— Нет уж, давайте начистоту, — Ирина обвела взглядом притихших родственников. — Я тут на хозяйстве. Огород, куры, готовка, уборка — всё на мне. А Марина в городе живёт припеваючи, приезжает раз в месяц на пару часов. Правильно, чтобы дом достался ей?
— Ира! — в голосе отца зазвучал металл. — Прекрати сейчас же!
— Почему? — Ирина уже не могла остановиться. — Всё равно все об этом думают. Я одна правду говорю! Я тут всю жизнь родителей тяну, с утра до ночи как белка в колесе. А Маринка в своём городе только о себе заботится. О родителях и не вспоминает!
— Неправда, — тихо, но твёрдо сказала Марина. — Я каждый месяц деньги присылаю. И приезжаю, когда могу.
— Деньги! — фыркнула Ирина. — Да кому нужны твои деньги? Родителям внимание нужно, забота, а не подачки с барского плеча!
— Ирина, замолчи немедленно! — Виктор Иванович стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. — Ты портишь праздник!
— Я порчу? — Ирина вскочила, глаза её блестели то ли от злости, то ли от слёз. — Это вы все праздник испортили! Носитесь с Маринкой, будто она невесть какое сокровище. А я тут никому не нужна, да? Только готовить, убирать, за мамашей вечно весёлой следить?
— Что?! — Надежда Степановна поднялась с места, покачнувшись. — Ты как обо мне говоришь? Я тебе мать вообще-то!
— Мать? — Ирина горько рассмеялась. — Какая ты мать? Всю жизнь только о бутылке и думаешь! Если бы не я, вы бы тут все давно пропали! Дом бы развалился, хозяйство погибло. Я одна всю семью на себе тащу! Теперь ещё и мужа с детьми! От тебя толку ноль! Что есть, что нет!
За столом повисла оглушительная тишина. Родственники переглядывались, не зная, куда деть глаза. Надежда Степановна застыла с открытым ртом, не находя слов. А потом словно преобразилась на глазах — расправила плечи, взгляд прояснился, даже покачивание прекратилось.
— Ах ты, неблагодарная! — голос Надежды Степановны прозвенел над притихшим двором. — Да как ты смеешь такое говорить матери? При всех родственниках! В отцовский юбилей!
Ирина, видимо не ожидавшая такого отпора, глаза выпучила.
— Правду говорю, — пробормотала она, но уже не так уверенно.
— Какую правду? — Надежда Степановна двинулась в её сторону, огибая стол. — Что я никудышная мать? Что вы бы пропали без тебя? А кто тебя выносил, родил, выкормил? Кто ночей не спал, когда ты болела? Кто в школу водил, уроки проверял?
Ирина, увидев решительно надвигающуюся мать, торопливо вскочила и бросилась к сараю — там был запасной выход со двора.
— Стой, трусиха! — крикнула ей вслед Надежда Степановна. — От матери убегаешь? А ну, вернись сейчас же!
Но Ирина уже скрылась за углом сарая. Надежда Степановна, к удивлению всех присутствующих, бросилась следом с неожиданной для её комплекции и состояния резвостью.
— Вот тебе и «на веселе», — хмыкнул кто-то из родственников. — Как по стадиону бежит.
Марина, опомнившись, поспешила за матерью. За калиткой она увидела странную картину: Надежда Степановна, размахивая руками, кружила вокруг соседского сарая, выкрикивая:
— Ирка! Выходи немедленно! Хватит прятаться, как девчонка!
— Мам, успокойся, — Марина попыталась взять мать за руку. — Пусть побудет одна, остынет.
— Нет уж! — Надежда Степановна стряхнула руку дочери. — Всю жизнь от неё терплю упрёки, мол, плохая мать, никчёмная, только пью. А сама? Сама-то что? Запугала всех, командует, а как отвечать за свои слова — в кусты!
— Пойдём обратно, мам, — попыталась урезонить её Марина. — Там гости, папин юбилей…
— Вот именно! — Надежда Степановна не унималась. — Отцовский юбилей испортила! Я ей такого не спущу!
И, не обращая внимания на увещевания младшей дочери, она устремилась дальше по улице, заглядывая за каждый куст, каждый сарай.
— Ирка! — кричала она. — Я знаю, что ты здесь! Не прячься от матери!
Марина следовала за ней, извиняющимся взглядом глядя на удивлённых соседей, выглядывающих из-за заборов. Вот тебе и семейный праздник.
Они прошли уже половину сельской улицы, когда Надежда Степановна вдруг резко повернула к пруду.
— Она там, — уверенно сказала мать. — Всегда, когда расстраивалась, туда бегала. С детства ещё.
И действительно, когда они вышли к небольшому водоёму на окраине села, то увидели Ирину, сидящую на старой скамейке у воды. Заросший осокой пруд поблёскивал в лучах заходящего солнца. Ирина сидела, опустив голову, и даже не обернулась, когда они подошли.
— Так вот ты где, — сказала Надежда Степановна, переводя дыхание. — Прячешься.
— Я не прячусь, — глухо ответила Ирина, по-прежнему не поворачиваясь. — Просто хочу побыть одна.
— Одна она хочет побыть, — передразнила мать. — А наговорить гадостей при всех — на это у тебя смелости хватило?
Ирина медленно повернулась. Глаза у неё были красные, на щеках — следы слёз.
— Прости, мам, — сказала она тихо. — Я не хотела… Просто накипело.
Надежда Степановна, не ожидавшая такого поворота, замерла на полуслове. Потом тяжело опустилась на скамейку рядом с дочерью.
— И что же у тебя накипело, дочка? — спросила она уже мягче.
— Всё, — Ирина вздохнула. — Устала я, мам. От всего устала. От вечной готовки, уборки, огорода. От того, что всё на мне, а толку никакого. Семён помогает мало, дети непослушные, а я… я даже платье нормальное носить не могу.
— Какое платье? — удивилась Надежда Степановна.
— Такое, как у Марины, — Ирина кивнула в сторону сестры. — Красивое, блестящее. Всё мои балахоны да сарафаны. Потому что… ну, ты знаешь. В тебя… Фигура не та.
Марина молча присела с другой стороны от сестры.
— Я ведь не просто так Маринку заставила переодеться, — продолжила Ирина, глядя в темнеющую воду. — Мне… завидно стало. Она такая стройная, красивая. Приехала в этом платье блестящем, все только на неё и смотрели. А я… кому я нужна? Только и годна, что готовить да убирать.
— Ира, — Марина положила руку на плечо сестры. — Ты сама себя загнала. Никто не мешает тебе носить красивые вещи, следить за собой.
— Поздно уже, — горько усмехнулась Ирина. — Кому я нужна такая? Толстая, некрасивая, вечно злая.
— Прекрати себя жалеть, — вдруг резко сказала Надежда Степановна. — Ты красивая женщина. Просто забыла об этом.
Ирина удивлённо посмотрела на мать.
— Ты всегда была красавицей, — продолжила Надежда Степановна. — Просто решила, что в селе красота не нужна. Что тут главное — работа, дом, хозяйство. А о себе можно и забыть.
— Так и есть, — пробормотала Ирина.
— Нет, — Надежда Степановна покачала головой. — Женщина всегда должна оставаться женщиной. Даже в селе. Даже на ферме. Даже… когда ей кажется, что она никому не нужна.
Последние слова она произнесла тише, и Марина вдруг поняла, что мать говорит уже не о Ирине, а о себе.
— Ты… не так уж часто пьёшь. Только по праздникам. — сказала Ирина после паузы.
— И по пятницам, — добавила Надежда Степановна с кривой улыбкой. — И по понедельникам. И когда грустно. И когда весело.
Все трое помолчали, глядя на тёмную воду пруда, в которой отражались первые звёзды.
— Пойдёмте домой, — сказала наконец Марина. — Там гости, папа, праздник. Нехорошо оставлять юбиляра одного.
— Да, — кивнула Ирина, поднимаясь. — Пойдёмте. Только сначала я хочу извиниться. Перед тобой, мама. И перед тобой, Мариночка. Я… наговорила лишнего.
— Бывает, — Надежда Степановна обняла старшую дочь за плечи. — У всех бывает. Главное — уметь признать свою ошибку.
Они медленно пошли обратно к дому, поддерживая друг друга. Впереди ждал ещё целый вечер праздника, гости, тосты. Но что-то неуловимо изменилось между ними. Что-то важное.
— Кстати, — сказала Марина, когда они уже подходили к калитке. — Ира, ты не против, если я переоденусь обратно в своё платье? А то в твоём сарафане я похожа на огородное пугало.
Ирина рассмеялась — впервые за весь день искренне, без напряжения.
— Переодевайся, конечно. И правда, на вешалку похожа.
Виктор Иванович встретил их на крыльце — обеспокоенный, но заметно повеселевший, когда увидел всех троих вместе.
— Ну что, нагулялись? — спросил он, обнимая жену. — Успокоились?
— Да, Коля, — Надежда Степановна прижалась к мужу. — Всё хорошо. С днём рождения тебя ещё раз.
Марина зашла в дом и поднялась в комнату сестры, где оставила своё платье. Переодевшись, она посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась. Именно то, что нужно для праздника.
Друзья, как вы думаете, зависть между сёстрами — это нормально? И как найти общий язык, когда кажется, что вы говорите на разных языках?
