Дед сидел на крыльце, щурился на солнце сквозь очки в металлической оправе. А внук Митя — девять лет, кудрявый, с коленками вечно в зеленке — всё равно тащил хлебные корки к калитке.
— Деда, ну она же голодная!
— Голодная? — хмыкал Савелий Андреевич, стуча костяшками по деревянным перилам. — Их там полгорода голодных. Всех кормить будешь? Она же потом не отвяжется.
Но мальчишка… он же добрый был.
Собака появилась после того ливня в августе. Такого дождя наш посёлок не видел лет двадцать — сутки лило, дороги размыло, речка Серёжка вышла из берегов. А когда стихло, собака и объявилась. Дворняжка обычная — рыжая с белыми пятнами, уши висят, морда добрая.
Худющая. Рёбра торчат.
Ходила по улицам тихо, никого не трогала. Только смотрела… Знаете, как бывает? Смотрит собака на людей — и будто спрашивает: «А можно я здесь? Можно немножко?»
Митя первый её заметил. Возвращался с речки — удочку на плече, кепка набекрень — и видит: сидит у забора Колькиной бабки. Просто сидит.
— Дедуль, — сразу к Савелию, — там собака. Можно ей хлеба дать?
— Нельзя! — рубанул старик. — И близко не подходи. Мало ли что с ней.
Но вечером, когда дед задремал в кресле, Митя всё-таки вынес краюху. Положил на тропинку и отошёл. Собака подошла осторожно — обнюхала, съела. И посмотрела на мальчишку… Хвостом чуть-чуть махнула.
Так началось.
Каждый день Митя выносил что-нибудь — хлеб, остатки каши, иногда колбасу стащит у мамы Лены. А собака ждала. У калитки сидела, как часовой.
— Сеня, — назвал её Митя. — Как в книжке про войну. Помнишь Сеньку-сапёра?
Дед ворчал, но не очень сердито. Видел ведь — зверь спокойный, детей не пугает, кур не гоняет. Просто… живёт рядом. Как будто всегда здесь была.
А потом случилось то, что случилось.
Старый дом Петровых пустой стоял уже лет пять. На склоне, где оползень когда-то прошёл. Говорили — снести надо, опасно. Но руки не доходили ни у кого.
Митя туда лазил. Конечно, лазил! Запрещали — значит, интересно. Там в подвале какие-то железки валялись, ржавые, но для мальчишеских игр — самое то.
И вот однажды именно в этот момент… Обвал.
Дружба крепчает
Прошла неделя, другая… Сеня уже не просто ждала у калитки — она встречала Митю с речки, провожала до магазина, когда мама посылала за хлебом. Ходила рядом, не лезла, не путалась под ногами. Просто… была.
— Дедуль, смотри! — Митя показывал, как собака выполняет команды. — Сеня, сидеть! Дай лапу!
И она давала. Терпеливо, с достоинством. Будто понимала — надо завоевать доверие.
Савелий наблюдал исподлобья. Видел, как внук с утра до вечера возится с псиной в огороде. Играют в прятки между грядок с помидорами, Митя рассказывает ей что-то важное, мальчишеское. А Сеня слушает — уши торчком, глаза внимательные.
— Лена, — говорил дочери, — смотри за пацаном. Слишком привязался к дворняге.
— Да ладно, пап. Собака хорошая. И Митьке веселее.
Но дед всё равно ворчал. Привычка, что ли.
Утренняя игра
То утро началось как обычно. Митя проснулся рано — в семь, наверное.
Сеня уже ждала. Сидела возле крыльца, хвост метёт по земле.
— Привет! — Митя потрепал её за ухом. — Пойдём играть!
Они побежали к заброшенному дому.
Старый дом Петровых пустой стоял уже лет пять. На склоне, где оползень когда-то прошёл. Говорили — снести надо, опасно. Но руки не доходили ни у кого.
Митя туда лазил. Конечно, лазил! Запрещали — значит, интересно. Там в подвале какие-то железки валялись, ржавые, но для мальчишеских игр — самое то.
В доме было полутемно, пахло сыростью и старой штукатуркой. По углам паутина, в подвале — какие-то железяки военного времени. Для девятилетнего пацана — просто клад!
— Сеня, ты будешь партизанкой, — шептал Митя, ползая между балок. — А я — разведчиком. Надо добыть секретные документы!
Собака следовала за ним осторожно. И вдруг… заскулила. Тихо так, тревожно.
Когда всё рушится
Сначала — треск. Негромкий, будто кто-то ветку ломает.
Потом — скрип металла. Протяжный, жуткий.
А потом…
Лестничный пролёт, подгнивший от времени и дождей, рухнул. Бетонная плита весом в полтонны накрыла угол подвала.
Митя даже крикнуть не успел.
Сеня металась по развалинам, скулила, лаяла. Но кто её услышит? Дом-то на отшибе стоял, за огородами.
Мальчик лежал под балкой, сознание приходило и уходило. Больно… Очень больно в ноге. И дышать трудно — пыль в горле, щебёнка давит на грудь.
— Сеня… — выдохнул он. — Помоги…
А Сеня… Она поняла. Не знаю как, но поняла.
Сначала попыталась разгрести завал лапами. Копала, выла, снова копала. Толку — ноль. Плита тяжеленная, одной собаке не сдвинуть.
Тогда она побежала.
Прямо к центру посёлка, к магазину, где с утра уже толпились бабки. Лаяла, крутилась под ногами, хватала за подолы.
— Чего это с ней? — удивлялась продавщица Нинка. — Бешеная, что ли?
— Да прогони её кто-нибудь!
Но Сеня не уходила. Бегала кругами, тявкала, тянула людей за одежду в сторону заброшенного дома.
— Ой, смотрите — она вся в пыли! И лапа кровью измазана!
Но никто не понял.
Тогда Сеня помчалась к дому Савелия. Царапала дверь когтями, лаяла на всю улицу.
Дед выскочил на крыльцо:
— Чего орёшь, проклятая?!
И вдруг замер. Смотрит — а на передней лапе — кровь.
— Где Митька? — спросил он вдруг. И сам не понял почему.
Сеня завиляла хвостом, заскулила тише. Побежала к калитке, оглянулась — идёт ли?
— Лена! — крикнул Савелий в дом. — Где внук?
— Во дворе играет!
Но во дворе Мити не было.
Дед накинул телогрейку, сунул ноги в резиновые сапоги:
— Веди, — сказал он Сене. — Веди, если знаешь…
Собака мчалась впереди, оглядывалась — поспевает ли дед, и снова вперёд. По тропинке между огородов, мимо заросшего пруда, к покосившемуся забору вокруг дома Петровых.
— Боже мой… — выдохнул старик, увидев развалины.
Половина крыши провалилась внутрь, стены покорёжило, а на месте подвального окна — груда битого бетона и ржавой арматуры.
— Митька! — заорал дед во всю глотку. — Митька, где ты?!
Тишина. Только Сеня металась у завала, скулила, рыла лапами щебёнку.
— Митька!!!
И вдруг — слабый голос из-под обломков:
— Дедуль… Я тут…
Савелий чуть не упал от облегчения. Живой! Отвечает — значит, в сознании.
— Держись, внучок! Сейчас!
Дед побежал к соседям поднимать народ. А Сеня осталась — сидела у завала, как часовой. Ни на шаг не отходила.
Мобилизация
— Петрович! Семёныч! Все сюда! — орал Савелий, врываясь в дворы. — Пацан под завалом!
Мужики бросали что делали — кто чай недопил, кто сигарету затушил на лету. Хватали ломы, лопаты, кирки. Жёны за ними бежали с аптечками.
— Где? — только и спросил Петрович.
— За огородами! У Петровых! Живо!
Через пять минут у развалин собралась половина посёлка. Мама Лена прибежала последней — бледная, трясущаяся:
— Сынок! Митенька!
— Тихо! — прикрикнул Савелий. — Не дёргайся. Сейчас вытащим.
Мужики уже осматривали завал, прикидывали, как лучше разбирать. Дело нехитрое, но опасное — одно неловкое движение, и всё может рухнуть окончательно.
— Надо аккуратно, — бормотал Семёныч, бывший шахтёр. — По камушку, по досочке…
Под тонной бетона
А в подвале Митя лежал и слушал голоса сверху. Балка давила на грудь, дышать было трудно. Левая нога болела так, что хотелось выть. Но он терпел — ведь дедуля рядом, помогут.
— Потерпи ещё немножко! — кричал сверху Савелий. — Уже убираем!
Скрип лома, звон битого стекла, рокот отодвигаемых камней. Медленно, осторожно мужики разбирали завал. Сеня крутилась рядом, мешала под ногами, но её никто не прогонял.
— Осторожно тут! — Петрович показал на трещину в стене. — Если пойдёт дальше — всё поляжет.
— Вижу, — кивнул Семёныч. — Давай арматурину сначала вытащим.
Работали молча, сосредоточенно. Время шло. Митя под завалом слабел — пыль забивала лёгкие, кружилась голова.
— Держись! — крикнул Савелий, но в голосе дрожали нотки паники. — Ещё чуть-чуть!
Критический момент
— Стоп! — вдруг заорал Семёныч. — Не трогайте плиту! Видите — она на ниточке висит!
Все замерли. Бетонная плита и правда держалась на куске погнутой арматуры. Один неверный толчок — и она рухнет окончательно.
— Что делать? — растерянно спросил кто-то.
— Надо снизу подпереть, — решил Семёныч. — Домкратом или чем…
— Домкрат в гараже! — Петрович побежал за инструментом.
А время тикало. Митя уже почти не отвечал на окрики — только стонал тихонько.
— Быстрее! — умоляла Лена. — Он же задыхается там!
Сеня вдруг заскулила по-особенному — тревожно, протяжно. И все поняли: совсем плохо пацану.
— Пробуем без домкрата, — решил Савелий. — Навалимся все разом, поднимем плиту.
— Рисково, — покачал головой Семёныч.
— А по-другому не успеем!
Последний рывок
Мужики встали вокруг плиты. Раз, два…
— Взяли!
Дружно налегли, подняли бетонную махину на полметра. Держат, натужено дышат.
— Лезь, Петрович! Тащи пацана!
Петрович пролез в образовавшуюся щель, схватил Митю под мышки:
— Живой! Дышит! Вытаскиваю!
Осторожно, медленно протащил мальчишку из-под завала. Митя был без сознания — бледный, в пыли, нога вывернута неестественно.
— Отпускайте! — крикнул Петрович, выбравшись наружу.
Плита рухнула с грохотом, подняв столб пыли.
Все кинулись к Мите. Лена плакала, ощупывала сына. Савелий стоял рядом, тяжело дышал — руки тряслись от напряжения.
А Сеня подошла к мальчику, легонько лизнула его лицо. И Митя открыл глаза:
— Сеня… Хорошая…
— Скорую! — крикнул кто-то. — Где скорая?!
— Уже едет! — отозвались из толпы.
Вдали завыла сирена.
Митя был спасён. Благодаря собаке, которую дед не хотел кормить.
— Приучил, — прошептал Савелий, глядя на Сеню. — И слава Богу…
В больничной палате
Три дня Митя лежал в районной больнице. Перелом голени, сотрясение — могло быть и хуже. Врачи сказали: повезло, что быстро нашли.
Лена не отходила от кровати сына. Савелий приезжал каждый вечер — привозил домашних пирожков, рассказывал новости с огорода.
— Дедуль, а как там Сеня? — это был первый вопрос, который задал Митя, придя в сознание.
— Ждёт, — коротко ответил дед. — У калитки сидит.
И это была правда. Каждый день Сеня приходила к дому Савелия, садилась на то самое место, где раньше ждала Митю с рыбалки. Сидела часами — терпеливо, как часовой на посту.
Соседи проходили мимо, кто-то кидал ей кусок хлеба. Но Сеня только благодарно махала хвостом и снова застывала в ожидании.
Еще в первый день, когда Савелий вернулся из больницы в тот вечер, Сеня встретила его у калитки. Подошла, заглянула в глаза — как будто спрашивала: «Ну что? Как он там?»
Дед остановился, посмотрел на собаку. В сумке у него лежал кусок говядины — специально взял для неё в магазине.
— На, — сказал он, протягивая мясо. — Заслужила.
Сеня осторожно взяла угощение, но есть не стала. Отнесла к крыльцу, положила и снова села ждать.
— Понимаешь, да? — Савелий присел рядом на ступеньку. — Скучаешь по пацану…
Собака положила морду ему на колено. И дед, сам того не заметив, погладил её по голове.
Возвращение домой
— Мам, а Сеня? Где она? — Митя хромал на костылях по двору, оглядывался по сторонам.
Не прошло и минуты, как знакомая рыжая фигура появилась у калитки. Сеня увидела Митю и… залаяла. Счастливым лаем!
— Сеня! Моя хорошая! — Митя сел на траву, обнял собаку. — Спасибо тебе. Если б не ты…
Сеня лизала его лицо, скулила от счастья, вертелась волчком.
Вечером Савелий вынес во двор старое одеяло, постелил у крыльца:
— Будешь тут спать, — сказал он Сене. — В доме места нет, но и на улице не оставлю.
Собака обнюхала одеяло, легла, довольно вздохнула.
— Деда, а можно её хотя бы на кухню пускать? Когда дождь? — попросил Митя.
Савелий помолчал, потом махнул рукой:
— Ладно. Только лапы вытирать.
Через месяц Сеня уже спала в доме — на коврике у порога. А ещё через месяц перебралась в Митькину комнату.
— Вот, — усмехался дед, глядя, как внук читает собаке сказки на ночь. — Приучил таки. Не отвяжется теперь.
— И слава Богу, — добавляла Лена.
— И слава Богу, — соглашался Савелий.
