Иногда одна случайность может перевернуть всю жизнь. У меня такой случайностью стал забытый на кухонном столе телефон мужа.
Меня зовут Ольга, мне пятьдесят четыре года. Замужем за Петром уже двадцать восемь лет. Дочка Карина давно выросла, живёт отдельно, работает в банке, недавно внука родила. Мы с Петром остались вдвоём в моей двушке.
Моей — потому что квартиру я получила ещё до замужества, по наследству от бабушки. Пётр тогда жил с родителями в коммуналке, так что переехал ко мне. Оформлять на него не стали. Семья, любовь, доверие. Всё казалось простым и понятным.
Пётр работает продавцом в строительном магазине. Зарплата средняя, но стабильная. Я после декрета в школу пошла — сначала учителем начальных классов, потом завучем назначили.
Жили спокойно, без особых потрясений. Он по вечерам телевизор смотрит, я с внуком вожусь или книги читаю.
Отношения у нас давно стали… как бы это сказать… соседскими. Не ругаемся, но и близости особой нет. Каждый живёт своей жизнью под одной крышей. Утром кофе вместе пьём, вечером ужинаем, спим в одной кровати. Но разговариваем в основном о бытовых вещах — что купить, когда поедем на дачу, как дела у Карины.
Может, это и нормально для семей с таким стажем. Страсти утихают, остаётся привычка, удобство, общие воспоминания. Мне было комфортно в этой предсказуемости.
До того дня в марте, когда всё изменилось.
Пётр с утра собирался на работу, торопился. Выскочил из дома, а телефон забыл на кухонном столе. Лежит, мигает — приходят сообщения.
Сначала не обращала внимания. Но сообщений становилось всё больше, телефон жужжал каждые несколько минут. Подумала — может, что-то срочное на работе?
Взяла телефон в руки. Экран заблокирован, но уведомления видны. Имя отправителя — «Леся». Текст сообщения тоже частично виден: «Где деньги? Ты обещал до пятнадцатого…»
Леся? Какая Леся? Кто такая Леся? У Петра на работе нет сотрудниц с таким именем, я всех знаю. Родственниц тоже нет.
Мучилась полчаса, потом не выдержала. Села за компьютер, зашла в банк-клиент — мы друг другу пароли знаем, ничего не менялось у нас лет 5, как зарегистрировались. Пароли на бумажке сотрудница офиса дала.
И обомлела. Со счёта за последние три месяца ушло больше ста тысяч гривен. Регулярными суммами — по десять-пятнадцать тысяч каждые две недели. При этом зарплата поступала обычная, никаких сверхурочных или премий.
Откуда деньги? И главное — куда?
Вечером Пётр вернулся домой усталый, как обычно. Я подала ему телефон:
— Забыл утром.
— Спасибо, — кивнул он, даже не глянув на экран.
За ужином решилась спросить:
— Пётр, а откуда у нас вдруг появились лишние деньги? Я смотрела выписку — ты куда-то снимаешь довольно крупные суммы.
Он поперхнулся супом, закашлялся:
— Да это… ошибка банковская была. Списали по старому кредиту, который давно закрыт. Я уже разбираюсь, должны вернуть.
— А с кем разбираешься? Я могу помочь, у меня связи в банке есть через Карину.
— Не надо, — быстро сказал он. — Сам справлюсь. Уже почти решилось.
Но я видела — он врёт. Глаза бегают, руки дрожат слегка. За двадцать восемь лет брака научилась узнавать.
На следующий день, пока Пётр был на работе, я решила провести собственное расследование. Села за его компьютер. Пётр не особо заморачивался с безопасностью.
В почте ничего подозрительного. Но в мессенджере — бинго. Переписка с той самой Лесей.
Читала и не верила глазам.
«Пётр, я жду. Денег нет уже месяц.»
«Леся, потерпи ещё немного. Достану.»
«Потерпи? А если я позвоню твоей жене и всё расскажу? О том, что ты мне обещал, о том, как бросил меня с долгами?»
«Не надо. Сейчас сложная ситуация дома.»
«Мне плевать на твои ситуации. Либо деньги, либо я всё выкладываю. У меня есть наши фото, переписки.»
«Хорошо, хорошо. На следующей неделе привезу.»
Дальше переписка шла в том же духе. Леся требовала деньги — по десять, пятнадцать, иногда двадцать тысяч. Пётр обещал, просил подождать, но в итоге всегда находил нужную сумму.
Из сообщений стало понятно: у них был роман два года назад. Пётр обещал Лесе развестись, жениться на ней, помочь с покупкой квартиры. Тоже мне, миллионер нашелся квартирами разбрасываться — а сам живет в моей. Но потом передумал, вернулся в семью. А Леся не отстаёт — шантажирует, требует компенсацию за «моральный ущерб».
Классическая история. Муж загулял, наобещал подруге золотые горы, а когда отрезвел — получил проблему на долгие годы.
Я сидела за компьютером и чувствовала… пустоту. Не ярость, не ревность — именно пустоту. Словно что-то внутри аккуратно вынули и унесли.
Роман был два года назад. Значит, уже два года Пётр меня обманывает. Два года мы живём в этой уютной лжи, где я думаю, что у нас всё спокойно, а он тайком решает проблемы с бывшей любовницей.
Хуже всего было понимание: деньги, которые он ей платит — наши общие. Моя зарплата тоже идёт в семейный бюджет. Получается, я невольно спонсирую его бывший роман.
Но самое интересное было дальше. В более свежей переписке я нашла упоминание о кредите. Пётр писал Лесе: «Беру большой кредит, рассчитаемся раз и навсегда». Она отвечала: «Наконец-то! Я уже устала получать твои копейки.»
Какой кредит? Я проверила все наши счета — никаких новых кредитов не было. Но в семейный бюджет тоже не поступало больших сумм.
Ответ нашёлся в ещё одной переписке — с его матерью, Ириной Петровной.
«Мама, банк одобрил тебе кредит. Я не смогу на себя оформить — сама понимаешь.»
«Сынок, а вдруг не смогу вернуть? Вдруг с тобой что случится? Мне семьдесят лет, какая мне работа?»
«Не переживай, я буду платить. Это просто формально оформим на тебя. А если что — Ольга поможет, у неё квартира есть.»
«Хорошо, я согласна. Только ты уж не подведи. Надеюсь не дойдет до Ольги. Ох и натворил ты делов, сынок.»
Значит, кредит оформлен на свекровь. Пётр собирался рассчитаться с Лесей одним махом — дать ей крупную сумму, чтобы отвязалась навсегда. Разумный план, если бы не одно «но» — он собирался расплачиваться моими деньгами.
Я закрыла компьютер и села у окна. За стеклом шёл мартовский снег — мокрый, тяжёлый, неприятный. Точно как то, что творилось у меня в голове.
Что делать? Устроить скандал? Подать на развод? Выгнать Петра из квартиры?
А может, просто промолчать? Сделать вид, что ничего не знаю? Ведь мы уже столько лет живём как соседи — его проблемы пусть остаются его проблемами.
В конце концов, я не собираюсь ему денег давать. Значит, пусть сам выкручивается со своей Лесей и кредитом. Только бы деньги свои как-то обезопасить. Надо придумать историю с блокировкой карты или что-то подобное, чтобы разделить счета.
Решила ждать и смотреть, как будут развиваться события.
Пётр стал ещё более нервным. По вечерам постоянно с кем-то говорил по телефону — уходил в другую комнату, разговаривал тихо. Несколько раз я слышала обрывки фраз: «Мама, ну когда же?», «Да понимаю я, что сумма большая». Мама, уже три месяца плачу, не тяну я совсем».
Через две недели он объявил:
— Оля, у мамы проблемы со здоровьем. Серьёзные.
— Что случилось?
— Сердце. Врачи говорят — нужен кардиостимулятор. Срочно.
— Господи! А сколько это стоит? Она же здоровая была.
— Много. Очень много. Около девятисот тысяч.
Я изобразила ужас:
— Откуда такие деньги взять?
— Не знаю, — развёл руками Пётр. — Думаю, придётся кредит брать. Мне потребительский насчитали с огромными процентами, а ей какую-то субсидию что ли выделят — в общем надо на нее оформлять.
Вот оно как. Значит, кардиостимулятор — это прикрытие для кредита на Лесю. Ловко придумано. Кто же откажет больной старушке в жизненно важной операции?
— А что врачи говорят? Насколько срочно? — продолжала я играть роль заботливой невестки.
— Очень срочно. Буквально месяц-два, иначе может быть поздно.
— Ужас какой… Конечно, надо помочь. Хочешь, завтра съездим к ней вместе? Я могу с работы отпроситься.
— Не надо, — быстро сказал Пётр. — Она очень слабая, волнуется, когда ее посторонние в таком состоянии видят, сама понимаешь. Лучше я один пока.
ПОсторонние люди? Я — его жена уже почти тридцать лет! Но промолчала.
В следующие недели театр продолжался. Пётр регулярно «ездил к маме на обследования», возвращался мрачный, рассказывал о плохих анализах и необходимости ускорить операцию.
А я тем временем несколько раз проезжала мимо дома Ирины Петровны. Видела её во дворе — бодрую, весёлую, размахивала руками общаясь с соседками на лавочке. Никаких признаков сердечной недостаточности.
Более того, я случайно встретила её в магазине. Ирина Петровна несла тяжёлые сумки, выглядела прекрасно, даже помолодевшей как-то.
— Ирина Петровна! — окликнула я её. — Как здоровье? Пётр рассказывал, что у вас проблемы с сердцем.
Она на секунду растерялась, потом быстро сказала:
— Да нет, всё нормально. Ну, возраст, конечно… Давление иногда скачет. А так ничего особенного.
— Пётр говорил про кардиостимулятор…
— А, это… — Ирина Петровна замялась. — Это да. Врач сказал, что лучше поставить сейчас.
Значит, и она в курсе спектакля. Мать и сын разыгрывают передо мной целую пьесу.
Я решила больше не вмешиваться в их игру. Пусть делают что хотят — главное, что меня не трогают.
Но в середине апреля Пётр объявил о своём дне рождении.
— Оля, хочу отметить день рождения дома. Пятьдесят шесть — серьёзная дата. Пригласим родственников, коллег. Сделаем нормальный стол.
— Конечно, — согласилась я. — Что приготовить?
— Да всё как обычно. Салаты, горячее, торт. Человек десять будет.
Я начала готовиться к празднику. Купила продукты, заказала торт, привела квартиру в порядок. Пётр ходил воодушевлённый — впервые за месяцы видела его в хорошем настроении.
У меня неприятно кольнуло в груди. Чувствовала — готовится что-то нехорошее.
День рождения прошёл обычно. Гости пришли к семи, стол накрыли богатый. Ирина Петровна сидела тихая, грустная — идеально играла роль больной женщины. Время от времени прикладывала руку к сердцу, вздыхала.
Пётр принимал поздравления, улыбался, рассказывал шутки с работы. Но я видела — он нервничает.
Момент наступил после третьего тоста. Пётр встал, взял бокал и серьёзно посмотрел на собравшихся:
— Друзья, я хочу сказать кое-что важное. Это касается семьи, чести, долга.
Все притихли, повернулись к нему.
— У моей мамы серьёзные проблемы со здоровьем. Нужна дорогостоящая операция — кардиостимулятор. Это вопрос жизни и смерти.
Ирина Петровна изобразила слабую улыбку, кивнула головой.
— Операция стоит восемьсот тысяч и сто тысяч реабилитация. Денег таких у нас нет. Поэтому…
Пётр сделал паузу, посмотрел на меня:
— Поэтому мы с женой приняли решение продать квартиру. Мы спасём маму любой ценой!
За столом раздались одобрительные возгласы. «Правильно!», «Мать — святое!», «Молодцы!»
А я сидела и чувствовала, как внутри всё похолодело. «Мы приняли решение»? Когда это мы его принимали? И с какой стати моя квартира должна идти на погашение его долгов перед любовницей?
— Пётр, — сказала я отчётливо. — А интересно, почему сумма операции точно совпадает с тем кредитом, который ты тайком оформил несколько месяцев назад?
Разговоры за столом стихли. Все уставились на нас.
— О чём ты? — пробормотал Пётр, бледнея.
— О кредите в девятьсот тысяч гривен, который ты взял для своей бывшей любовницы Леси. Она тебя шантажирует уже два года, и ты решил рассчитаться с ней раз и навсегда. Только теперь я понимаю, что за мой счёт.
Гости переглядывались, не понимая, что происходит. Ирина Петровна судорожно хватала воздух ртом.
— Оля, ты что несёшь? — попытался возмутиться Пётр.
— Несу правду. Кредит оформлен на твою маму, но деньги пошли Лесе. А теперь ты хочешь продать мою квартиру, чтобы погасить кредит. И придумал прикрываться липовой болезнью матери.
— Ольга! — возмутилась Ирина Петровна. — Как ты можешь такое говорить? У меня действительно больное сердце!
— Больное? — Я встала из-за стола. — Ирина Петровна, я на прошлой неделе видела, как вы в магазине тяжёлые сумки носили. Какое там больное сердце?
Гости начали перешёптываться. Атмосфера накалялась.
— И главное, — продолжала я, — Пётр забыл упомянуть, что квартира — моя. Я её получила по наследству ещё до нашего брака. И решение о продаже принимаю только я.
— Но мы же семья! — попытался аргументировать Пётр. — Мать умирает!
— Семья? — Я посмотрела на него с холодным удивлением. — Семья — это когда муж не врёт жене два года подряд. Семья — это когда не планируют продать имущество супруги без её ведома. А то, что происходит здесь — это попытка мошенничества.
Один из гостей — Петров коллега Артур — осторожно спросил:
— Ольга, а вы уверены в своих словах? Может, недоразумение какое?
— Уверена. У меня есть все переписки Петра с Лесей и с мамой. Есть выписки по кредиту.
Пётр рухнул на стул. Понял — игра окончена.
— Хорошо, — прошептал он. — Да, я взял кредит. Да, для Леси. Но мама тут ни при чём! Я её попросил помочь с оформлением, она не знала, для чего деньги!
— Не знала? — Ирина Петровна вскочила с места. — Как это не знала? Ты мне прямо сказал — для любовницы деньги нужны, чтобы отвязалась! И что Ольга потом поможет расплатиться!
Теперь уже все гости смотрели на Петра с осуждением. Картина стала окончательно ясной.
— Значит, вы оба меня обманывали, — констатировала я. — Разыгрывали спектакль с больным сердцем, чтобы я согласилась продать квартиру. А на самом деле планировали погасить долг перед любовницей моего мужа.
— Оля, прости… — начала было Ирина Петровна.
— Не надо, — остановила я её. — Всё уже сказано.
Гости начали потихоньку расходиться. Праздник был окончательно испорчен. Остались только мы втроём — я, Пётр и Ирина Петровна.
— Что теперь? — спросил Пётр.
— Ничего, — ответила я спокойно. — Ты сам создал проблему — сам её и решай. Без моего участия.
— Но кредит… Если не платить, придут коллекторы…
— К твоей маме. Не ко мне.
— Оля, ну нельзя же так! Я же твой муж!
— Муж, который два года меня обманывал. Муж, который планировал продать мою квартиру без моего согласия. Нет, Пётр. Муж — это что-то другое.
На следующий день я взяла отгул и поехала к юристу. Оформила дарственную на квартиру — на свою дочь Карину. Пусть будет у неё, она человек надёжный.
Когда вечером Пётр вернулся с работы, я протянула ему документы:
— Вот. Квартира больше не моя. Теперь она принадлежит Карине.
Он прочитал, побледнел:
— Ты что наделала?
— То, что должна была сделать ещё вчера. Защитила своё имущество от мошенников.
— Но где же мы жить будем?
— Не знаю. Это твоя проблема. Карина пока разрешила нам остаться, но думаю, ненадолго.
Пётр понял — я настроена серьёзно. Сел на диван, уткнулся лицом в ладони.
— Леся не отстанет. Она будет требовать деньги дальше.
— Тогда расскажи мне всю правду. Что она такого знает, что может тебя шантажировать?
— Ничего особенного. Просто… я ей много обещал. Говорил, что разведусь, женюсь на ней. Что помогу с квартирой, с работой. А потом передумал.
— И всё?
— Ну… есть фотографии. Компрометирующие. Личные очень. И переписки, где я ей клялся в любви.
— Пётр, да кому эти фотографии нужны? Мне всё равно. Карине тоже. Твоим коллегам — тем более.
— Но она угрожала всё в интернет выложить…
— Пусть выкладывает. Что изменится? Все поймут, что ты изменял жене. Ну и что? Половина мужчин изменяет. Не убьёт же это тебя.
Пётр задумался. Кажется, до него начало доходить — он сам себя загнал в ловушку, поверив в могущество шантажа.
— А если просто перестать ей платить? — спросил он неуверенно.
— А что она сделает? Максимум — пошлёт фотографии твоим знакомым. Неприятно, но не смертельно. А вот если продолжишь платить — разоришься окончательно.
Через неделю Пётр набрался смелости и написал Лесе, что больше денег не будет. Она попыталась скандалить, угрожать, но в итоге отстала — поняла, что доить его больше нечего.
Кредит остался. Девятьсот тысяч гривен висят на Ирине Петровне. Пётр платит из своей зарплаты — урезал все расходы, подрабатывает по выходным. Тяжело, но справляется.
А я живу спокойно. Квартира у дочери, но она нас пока не выгоняет. Говорит — разберётесь сами между собой.
Пётр стал другим — тише, скромнее. Знает — доверие потеряно, и восстанавливать его придётся годами.
Простила ли я его? Не знаю. Наверное, простила сам факт измены — это случается. Но обман, попытка продать мою квартиру, спектакль с больной мамой — это простить сложнее.
Живём как соседи.
