Когда-то он нашёл меня под дождём. Я тогда стояла, совсем прижавшись к холодной стене незнакомого подъезда, и понятия не имела, куда мне теперь податься.
Максим — в ту пору ещё мой муж — просто выставил меня из нашего дома после очередной своей попойки. Он безжалостно швырнул мои вещи прямо с балкона и велел убираться навсегда. У меня не было почти никаких сбережений, телефон полностью разрядился, а я находилась в чужом мне городе, без каких-либо знакомых или родственников.
Анатолий просто вышел прогуляться. Он увидел меня — всю в слезах, с размазанной косметикой, промокшую до нитки — и спросил:
— Вам помочь?
Мне совсем не хотелось принимать помощь от какого-то незнакомого человека, но у меня не было абсолютно никакого выбора. Он отвёл меня к себе домой, дал чистое полотенце и горячий чай, разрешил воспользоваться его телефоном, предложил остаться на ночь. Я согласилась — ведь не на улице же мне было спать.
Так я и осталась. Вначале на одну неделю, затем на месяц. А через два года мы расписались в потрёпанном РАЦСе. Тихо, без гостей, без традиционного белого платья и фаты.
— Теперь ты точно не пропадёшь, — сказал он, надевая на мой палец скромное колечко.
Я верила ему и была по-настоящему благодарна. Каждый день. Вставала в пять утра, готовила ему завтрак, спешила на свою первую работу — в библиотеку. После неё — на вторую, мыть полы в крупном офисном центре. Возвращалась домой в десять вечера, ещё час занималась готовкой, стиркой, глажкой.
Анатолий не просил об этом — я делала это по собственной инициативе. Я до смерти боялась, что он вдруг выгонит меня, что я снова останусь одна, если вдруг стану обузой.
Он трудился на машиностроительном заводе. Не пил, не поднимал на меня руку, все заработанные деньги приносил в дом. По выходным мы ходили вместе в магазин, иногда даже выбирались в кинотеатр. Мы жили очень скромно, в съёмной однушке в Киеве, непонятно где. Денег нам едва хватало лишь на оплату жилья и самую простую еду.
— Я так мечтаю о нашей собственной квартире, — говорила я ему, засыпая на продавленном диване. — Пусть будет маленькой, но нашей.
— Будет, — отвечал он. — Полина, всё у нас обязательно будет.
И я верила.
Семь лет пролетели в тяжёлых трудах и ежедневных заботах. Я по-прежнему вкалывала на двух работах, Анатолий — на заводе. Детей у нас так и не получилось — врачи разводили руками, анализы были в полном порядке, а результата нет. Я уже смирилась с тем, что никогда не стану матерью.
И тут произошло настоящее чудо — тётя Мария, мамина сестра, скончалась и оставила мне квартиру. Однокомнатную в старом кирпичном доме, маленькую, с крохотной кухонькой и совмещённым санузлом. Но нашу, собственную. Без арендной платы, без постоянного страха, что завтра попросят съехать.
— Ну вот, — Анатолий обнял меня, когда мы открыли дверь в наше новое жильё, — теперь мы точно заживём.
Мы переехали в феврале. К маю самостоятельно сделали ремонт — очень дешёвый, своими руками, но с душой. Я по выходным клеила обои, Анатолий красил потолок. Вместе собирали простенькую мебель — что-то с барахолки, что-то в кредит.
В июне купили диван — старенький, но очень крепкий. Я расставила книги, повесила шторы, сшитые своими руками. Впервые в жизни почувствовала, что у меня есть настоящий дом.
Я не сразу заметила перемены в его поведении. Анатолий стал задерживаться после работы. Чаще проверять свой телефон. По субботам уезжал на рыбалку, но возвращался почему-то без рыбы. Я молчала — привычка не задавать лишних вопросов, не лезть, не нарываться на конфликт.
В то воскресенье я жарила котлеты. Стоял май, окно было открыто нараспашку, а с улицы доносился свежий запах цветущей сирени. Я услышала шаги на лестнице, знакомый звук ключа в замке. Анатолий вошёл, а за ним — она.
— Познакомься, это Ксения, — бросил он, пропуская в нашу крохотную прихожую высокую блондинку. — С работы.
Я замерла с лопаткой в руке. Какая Ксения? Откуда она вообще взялась? Почему она у нас дома?
Она стянула куртку, небрежно кинула её на вешалку. Осмотрела нашу маленькую квартирку цепким, оценивающим взглядом, задержавшись на потёртом ковре и стопке книг возле дивана.
— Миленько, — процедила она и прошла в комнату.
Я растерялась. Гости бывали у нас крайне редко — родни нет, друзей очень мало. А тут совершенно чужая женщина, без предупреждения.
— Борщ сегодня? — Анатолий потянул носом. — Отлично, Ксюша его просто обожает. Да, Ксюш?
— Обожаю, — кивнула она, закидывая ногу на ногу. — Особенно с чесночными пампушками.
Пампушек не было и в помине. Был просто хлеб, порезанный на кубики и натёртый чесноком.
— Сейчас сделаю, — пробормотала я, сбегая на кухню.
Руки тряслись, когда я резала хлеб. В висках стучало: что вообще происходит? Почему она здесь? Почему он смотрит на неё так — снизу вверх, словно она королева, а он её паж?
За столом Ксения трещала без умолку. О каких-то корпоративах, о новой должности Анатолия (какой ещё должности?), о сериале, который они вместе смотрят по пятницам. Когда? Где? Как давно?
— Борщ вкусный, — сказала она, промокнув губы салфеткой. — Только перца маловато. Я люблю поострее.
Анатолий хмыкнул:
— Полина острое не любит. У неё слабый желудок.
— А-а-а, — протянула Ксения. — Теперь мне всё понятно.
В её голосе звучало такое превосходство, словно моя неспособность есть острый перец была моим личным провалом.
После обеда они ушли в комнату, а я осталась на кухне — мыть посуду, протирать стол, собирать крошки. Из-за стены доносились обрывки разговора, смех, какая-то возня. Внутри меня росло мутное, тянущее чувство, но я не могла его назвать. Не ревность — нет, что-то гораздо глубже. Страх? Обида? Недоумение?
Ксения стала приходить очень часто. Сначала раз в неделю, потом почти каждый день. Вваливалась с пакетами продуктов, с бутылками, с какими-то журналами. Говорила громко, смеялась ещё громче. Называла Анатолия «Толиком», хотя он всегда морщился от уменьшительных имён.
А я будто становилась прозрачной. Невидимой. Они сидели в обнимку на диване, смотрели фильмы, шептались о чём-то своём. А я готовила им ужин, выносила мусор после их посиделок. Как прислуга. Как мебель.
— Тебе не кажется, что это всё как-то странно? — спросила я однажды, когда Ксения ушла.
— Что именно? — он щёлкал пультом, не глядя на меня.
— Что она тут постоянно торчит. Что вы… вместе.
Он усмехнулся:
— Ты что, ревнуешь? В твоём-то возрасте? — Он любил напоминать мне, что я на пять лет старше, словно это было клеймо.
— Дело не в ревности, — голос предательски дрогнул. — Просто это наш дом, и мне…
— Наш дом? — он повернулся ко мне. — По документам это твой дом. Наследство от тётушки. Но ты ведь помнишь, кто вытащил тебя из той ямы? Кто дал тебе приют, когда ты валялась под забором, никому не нужная?
Я прикусила губу. Это был его главный козырь. То, что он подобрал меня — разбитую, раздавленную, на грани отчаяния. То, что позволил жить рядом. Одолжение, которое я не смогу вернуть, сколько бы лет ни прошло.
— Помню, — прошептала я, опуская глаза. — Я благодарна тебе.
— Вот и отлично, — кивнул он. — Ксения — замечательный человек. Просто расслабься и прими её.
Но я не могла расслабиться. Каждый раз, когда она приходила, что-то внутри меня сжималось в тугой узел. Я уходила на кухню, в ванную, куда угодно — лишь бы не видеть, как она кладёт голову ему на плечо. Как он перебирает её волосы. Как они смотрят друг на друга — жадно, голодно, будто вот-вот съедят.
На следующий день я зашла в магазин после работы. Взяла хлеб, молоко и вдруг, повинуясь какому-то неясному импульсу, схватила бутылку дешёвого ви…на. Дома я выпила два стакана залпом, совсем не чувствуя вкуса. Просто чтобы набраться смелости.
— Ты с ней спишь? — выпалила я, едва Анатолий переступил порог.
Он замер, потом медленно разулся, повесил куртку и прошёл в комнату. Я шла за ним как привязанная, чувствуя, как моё сердце колотится от страха.
— Ты напилась, — констатировал он, плюхаясь в кресло.
— Отвечай.
Он вздохнул, как взрослый, которого достал капризный ребёнок:
— Да, мы с Ксенией встречаемся. Уже целых три месяца.
Воздух будто выбили из лёгких. Я знала, предчувствовала, видела всё. Но услышать так, в лоб…
— И ты… просто водишь её в нашу квартиру? Вот так открыто?
— А что такого? — он пожал плечами. — Ты ведь не против. Ты никогда не бываешь против.
Вот оно. Никогда не против. Всегда соглашаюсь, подстраиваюсь, глотаю обиды. Вечно боюсь, что выгонят, бросят, оставят одну. Таким он меня и знал — удобной. Послушной. Бессловесной.
— Я против, — выдавила я сквозь ком в горле. — Я очень против.
— Не смеши меня, — он включил телевизор. — Иди проспись. Завтра поговорим.
Но назавтра мы не поговорили. Он умчался на работу рано, я — ещё раньше. Вечером заявилась Ксения, и они заказали пиццу. Я закрылась в ванной, сидела на бортике и смотрела на трещины в кафеле. Из комнаты доносились взрывы смеха, обрывки фраз, скрип дивана. А внутри меня росла глухая, бессильная ярость.
Так прошла неделя. Вторая. Третья. Я молчала, готовила, убирала. Они смотрели кино, обнимались. Словно меня не существовало.
А потом наступил тот самый день. Воскресенье, солнечное и очень тёплое. Я вернулась из магазина с пакетами и увидела в прихожей две огромные спортивные сумки.
— Это что? — спросила я у Анатолия, который пил кофе на кухне.
— Вещи, — бросил он, не отрываясь от телефона.
— Чьи?
— Ксении. Она переезжает к нам.
Я выронила пакет. Апельсины разлетелись по полу, один закатился под стол.
— В смысле — переезжает?
— В самом прямом, — он поднял глаза. — Будет жить с нами.
— С нами? — голос сорвался на писк. — Втроём?
— Ага, — он кивнул. — Так будет гораздо удобнее. Ей как раз пришлось съехать с квартиры, хозяйка сильно задрала цену. А здесь места хватит. Немного потеснимся.
Я представила, как мы втроём ютимся в крохотной однушке. Как делим ванную, кухню, диван. Как я лежу на раскладушке и слушаю их шёпот и возню по ночам.
— Нет, — вырвалось у меня. — Это бред какой-то. Я не согласна.
Анатолий вздохнул, словно этот разговор утомил его до смерти:
— Полина, не начинай. Всё уже решено. Ксения переезжает, и точка.
— Решено? Кем? Я вообще-то хозяйка квартиры, и я не давала своего согласия!
Он встал, подошёл вплотную. Я инстинктивно отшатнулась — старая привычка, выработанная с первым мужем.
— Слушай меня внимательно, — его голос стал тихим, почти интимным, от чего меня пробрала дрожь. — Мы будем жить в этой квартире после нашего с тобой развода. Я уже всё решил. Нам тут очень удобно. И ты уж… обслуживай нас.
— Что? — я не поверила своим ушам.
— Ну не тупи, — он закатил глаза, словно объяснял очевидное ребенку. — Будешь готовить, убирать, стирать — всё как обычно. Только теперь не для нас, а для меня и Ксении. Она работает допоздна, не хочет возиться с бытовухой. А ты всё равно больше ни на что не годишься, так хоть пользу принесёшь.
Я почувствовала, как пол уходит из-под моих ног. В глазах потемнело.
— Ты сошёл с ума? Ты действительно думаешь, что я буду вам прислуживать?
— А что такого? — он пожал плечами, будто речь шла о какой-то мелочи. — Десять лет жила как домработница. Ещё немного поживёшь. Тебе что, жалко? После всего, что я для тебя сделал?
— Но это… это безумие! — мой голос сорвался. — Ты не можешь…
— Могу, — он оскалился, и я впервые увидела на его лице это выражение — хищное, опасное. — Квартира по документам твоя, но у меня есть все чеки на ремонт и мебель. Десять лет брака. Суд разделит имущество, и мы с Ксенией получим право здесь жить. А куда ты пойдёшь? Снова на улицу? К кому? Кому ты, старая и никчемная, нужна, кроме меня?
Эти слова хлестнули как пощёчина. Кому я нужна, кроме него? Никому. Он подобрал меня, спас, дал крышу над головой. А теперь выкидывает на помойку, но не до конца — оставляет рядом как прислугу. Как вещь, которой можно пользоваться.
— Я даже комнату тебе сделаю, — продолжил он, явно довольный моим ошеломлением. — Сделаем перегородку. Будешь там жить. А мы с Ксенией в большой комнате. Ну и кухня, ванная — общие. Только учти — если Ксения захочет принять ванну, ты выметаешься оттуда за секунду, ясно? И если нам захочется побыть одним на кухне — тоже исчезаешь. В общем, будь умницей, не путайся под ногами.
Я смотрела на него как на инопланетянина. Неужели это тот самый человек, с которым я прожила десять лет? Который спас меня когда-то от дождя и отчаяния?
— Завтра Ксения привезёт свои вещи, — добавил он деловито. — Я заказал газель и грузчиков. Кстати, последние гривны на это ушли, пришлось даже занять у Саши. И новую кофемашину в кредит взял — Ксюша без нормального кофе жить не может. И телевизор с большой диагональю, мы сериалы будем смотреть. Так что теперь у меня минус на карте, за коммуналку сама в этом месяце заплатишь.
Он говорил буднично, спокойно, словно речь шла о погоде. А я стояла, глядя на рассыпанные апельсины.
Я не плакала. Не орала. Не умоляла. Просто собрала апельсины, запихнула продукты в холодильник и пошла в ванную. Долго стояла под душем, чувствуя, как горячие струи смывают страх и усталость десяти лет. Десяти лет молчания, благодарности и бесконечных уступок.
А утром, когда Анатолий ушёл на работу, я позвонила на работы и отпросилась за свой счёт, потом в службу экстренной замены замков. Мастер примчался через час, быстро сменил личинку, выдал новые ключи. Я расплатилась, поблагодарила и поехала в банк. Сняла все деньги со своей карты и положила на новый счёт.
Вернувшись домой, заварила чай, села у окна и стала ждать.
Они приехали в три часа дня. Сначала газель — облезлая, грязная, с треснувшим лобовым стеклом. Следом такси, из которого вылезли Анатолий и Ксения. Она была при параде — в платье с блёстками, с боевым макияжем, словно на свадьбу собралась. Анатолий тащил какую-то коробку, улыбался во весь рот.
Грузчики начали выгружать барахло — журнальный столик, торшер, коробки с вещами. Ещё какой-то здоровенный свёрток — наверное, ковёр или картина. Анатолий командовал процессом, размахивал руками, показывал, куда что нести. Ксения стояла рядом, прижимая к груди букет — похоже, новоселье задумали отметить с шиком.
Когда первая партия вещей оказалась на тротуаре, Анатолий достал ключи и подошёл к двери подъезда. Я смотрела сверху, как он открывает дверь подъезда. Слышала его шаги по лестнице. Потом как суёт ключ в замочную скважину, крутит, дёргает. Снова. И снова.
Потом начинает названивать. Мой мобильник разрывается от звонков — один, второй, десятый. Я не беру трубку.
Анатолий выбегает из подъезда и что-то бубнит Ксении, та хмурится, мотает головой. Он снова идёт. Слышу как подходит к моей двери, долбит кулаком, орёт что-то.
потом опять выбегает на улицу и орёт уже что-то мне в окно. Ор доносится даже сквозь закрытое окно.
Ксения психует, размахивает руками, визжит на Анатолия. Грузчики наблюдают в сторонке, улыбаются, наблюдают бесплатный цирк.
Анатолий долбится к соседям, но никто не открывает — будний день, все на работе. Он барабанит в дверь, вопит моё имя. Ксения подбегает, молотит кулаком по перилам, что-то выкрикивает, задрав голову к окнам.
А я сижу на кухне, глотаю горячий чай и смотрю. Будто спектакль — красивый, но бесконечно далёкий от реальности. Словно это не со мной происходит.
Телефон снова звонит. На этот раз беру трубку:
— Да?
— Какого чёрта? — орёт Анатолий. — Ты что, замки сменила? А ну быстро открывай!
— Нет, — говорю спокойно.
— Что значит «нет»? Это наша квартира!
— Моя, — поправляю его. — Только моя. По документам.
— Я десять лет прожил с тобой! Я имею право!
— На что? На то, чтобы привести любовницу? Жить втроём? Выгнать меня?
— Никто тебя не выгоняет! Мы просто хотели жить…
— Нет, не будете, — обрываю его. — Газель заказал? Вот и езжайте с вещами куда хотите. Только не сюда.
— Ты… ты не можешь так!
— Могу, — отвечаю его же словами. — И делаю.
— Ты хоть знаешь, сколько гривен я вбухал? — его голос срывается. — Газель, грузчики, кофемашина эта дорогущая! Я кредит взял! Я у Саши занял! У меня теперь долги на карте!
— Твои проблемы.
— Не мои, а наши! Ты что, не понимаешь? Мы разоримся! Нам теперь есть будет нечего!
— Вам, — поправляю. — Вам нечего. А у меня всё в порядке.
Он начинает орать, что подаст в суд, что докажет свои права, что я пожалею. Я слушаю молча, потом просто кладу трубку.
Мобильник тут же взрывается эсэмэсками:
«Ты сошла с ума? Открой немедленно!»
«У меня последние деньги на газель ушли!»
«Что мне делать с вещами? Куда их девать?»
«Тебе что, всё равно? Мы на мели! Нам жить негде!»
А потом приходит последнее:
«Я тебя из грязи вытащил. Я тебя спас. А ты вот так отплатила. Никогда тебе этого не прощу. Я тебе устрою-я тебе отомщу».
Они торчали у подъезда ещё целый час. Анатолий звонил, стучал, орал. Ксения рыдала, ругалась, умоляла его уйти. Грузчики начали запихивать вещи обратно в газель — время поджимало, им надо было ехать дальше.
Наконец Анатолий сдался. Я видела, как он машет рукой, плюхается в газель рядом с водителем. Ксения забирается в такси. Машины уезжают в разных направлениях.
А я сижу на подоконнике, глядя им вслед, и чувствую, как внутри разливается что-то новое — горячее, яркое, незнакомое. Свобода? Злость? Облегчение? Не знаю. Просто что-то своё. Настоящее.
За окном — обычный двор, детская площадка, старушки на лавочке. Обычный мир, в котором я впервые за десять лет чувствую себя человеком. Не половой тряпкой. Не мебелью. Не вечной должницей.
Как думаете, что ждёт Полину в её новой, свободной жизни? На что она теперь потратит своё время и силы? 🕊️🏡
